******* (немного погодя и придя в себя от известий)
Страшно начавшийся год внезапно уравновесился двумя счастливыми событиями. Подруга попала на спектакль "Ричард II" RSC и... Моффат уходит! Чибнеллу - всех благ и вдохновения! И сил выдержать!!!
Congratulations to Broadchurch's Chris Chibnall on his new job! #DoctorWho
Сцена у Гонта. Новый Гонт, Джулиан Гловер, хорош, его монолог про Англию великолепен… Так здорово, что он начинает его читать совсем умирающим, а в процессе его как будто слова исцеляют, как будто его восторг и любовь к стране дают ему силу – поэтому он и нанизывает все эти поэтические имена одно на другое. И Йорк, который стоит рядом, одновременно и волнуется за него, и умиляется его словам…
Когда Гонт начинает обвинять Ричарда, безумно интересно наблюдать реакцию короля. Потому что тут, именно в сценах со старшими, его непроницаемость разрывается – сначала в разговоре с Гонтом, потом на монологе Йорка.
Гонта он слушает спокойнее, чем в записанной версии, но с явной ненавистью. И срывается каждый раз на разных словах. (Причем в первый раз мне вообще показалось, что Гонт был не подготовлен, к тому, что его почти перебили😄 ) Иногда на «Landlord of England art thou now, not king», а иногда – еще и раньше. И ярость его захлестывает постепенно, и в конце концов он уже не может сдерживаться. Гонта он хватает так, что даже страшно становится. Однако, когда отпускает – встряхивает пальцами, как будто такое сильное физическое напряжение болезненно для нежных королевских ручек. Это интересная деталь (сохранившаяся с прошлого раза), потому что она уже здесь показывает, что внутренняя сила Ричарда значительно выше, чем физическая. Потом это отзовется и в сцене на берегу, и в сцене отречения и в тюрьме, конечно, главным образом.
читать дальшеКогда Гонт произносит свои слова проклятия: «Live in thy shame, but die not shame with thee! These words hereafter thy tormentors be!» - и уходит, королева почему-то бросается к Ричарду, хватает его за руку. Чтобы удержать или чтобы поддержать? – понять сложно. Потому что Гонта уводят, и Ричард сначала даже ничего ему не отвечает, просто смотрит вслед. Но королева неизменно подбегает в этом моменте к мужу. Интересно. Иногда мне казалось, что ей хочется удержать Ричарда от новой вспышки ярости. А иногда – что ее пугает это проклятие-пророчество и ей хочется успокоить, поддержать любимого. Так или иначе, у нее не выходит ни то, ни другое. Он ее попросту не замечает. На встрече 16 числа Дэвид сказал, что ему всегда безумно жалко своих королев, потому их приходится весь спектакль попросту игнорировать. «Она так старается, переживает, она хочет помочь, а ты ее всю дорогу вообще не замечаешь!» И как раз про этот момент он обмолвился, что королева подбегает к мужу именно «чтобы помочь». Да только это бессмысленно…
Когда докладывают о смерти Гонта и Йорк начинает плакать, Ричард как будто с искренней симпатией его успокаивает. И от его мудрых и грустных слов Йорк начинает всхлипывать все тише, тише, и ты почти веришь каждый раз, что Ричард действительно тронут. Но потом идет это «So much for that» и т.д., и с одной стороны ты чувствуешь досаду на него за то, что он опять обманул тебя, а с другой стороны не можешь не смеяться и не радоваться, что он не обманул тебя, и не пошел поперек себя самого. Что поделать, такой вот приятный засранец.))) Повторюсь: так как симпатии ни к Болингброку, ни к Гонту здесь не возникает, то не возникает и сильного осуждения поступка Ричарда. Скорее, ты вместе с Йорком начинаешь ждать скорой беды…
Когда Ричард слушает отповедь Йорка, он немного напоминает — сначала — мальчишку, которого распекает любимый учитель. Особенно, когда Йорк заводит речь об отце Ричарда, о том, как он на него похож лицом — Ричард так улыбается... На короткое мгновение он улыбается так, как будто ему приятно это сравнение. Но Йорк тут же обрывает себя — и обрывает улыбку Ричарда, выводя сравнение не в его пользу. Но Ричард даже ничего не говорит ему в ответ, не возражает. Только потом это «Think what you will» - сама реплика: будто бы он вовсе не слышал его слов, но те эмоции, которые у него на лице были видны до этого, говорят, что нееет, все он слышал, все прочувствовал, но он король, и его воля закон и чужие слова ему — не указ.
В этой сцене еще очень интересно, как выбирает сторону Омерль... Ну, то есть он так-то с Ричардом, но как бы пассивно, не ссорясь с другими. А вот здесь ему буквально приходится решить раз и навсегда, «либо ты с ним, либо с нами». Как он стоит рядом с королем, когда тот только появляется. Как потом бросается утешать плачущего отца после «So much for that» Ричарда... (*Надо заметить этот момент, потому что дальше дважды, после тяжелых сцен — сцены в замке Флинт и сцены отречения — Йорк протягивает руки к сыну, чтобы утешить его и получить его утешение, и Омерль оба раза его отталкивает. В образе Омерля очень много детского (несмотря на то, что в этой версии Омерль правда более... гм... мужественный, с бородой это своей и вообще). Нежность и жалость к отцу сменяются в нем детской жестокостью, появляющейся от обиды, злости на отца и его «предательство»). Как не останавливает Ричарда, когда тот отдает приказ забрать имущество Гонта. И самый мощный (самый «в лоб») момент — когда все уходят, а он остается один с этими тремя союзниками Болингброка, Нортумберлендом и компанией: как они наступают на него и он убегает вслед за Ричардом... Вообще интересно, это же должно было насторожить Омерля против них, должен же он был как-то попытаться вразумить Ричарда? (но это уже вопрос за гранью художественного произведения =) )
(Кусочек про Йорка)
Очень хорош Оливер Форд Дэвис... Даже не знаю, что про него говорить, потому что это как аксиома — он просто великолепен и все.))) Играть эту трогательную комичность в тех сценах, где как бы уже вовсю идет трагедия, да играть ее так, чтобы это не рушило напряжение, а надстаивало над ним второй уровень, не отвлекало зрителя, а заставляло его глубже проникать в характеры героев и отношений между ними... Это потрясающе просто. За счет чего Йорк сохраняет свою нейтральность? Почему Ричард, уезжая на войну, оставляет его лордом-протектором, несмотря на то, что только что выслушал его обвинительную речь? Почему потом он не обвиняет его в своих несчастьях? - Все эти вопросы разрешаются в самом образе Йорка, который создал Оливер Форд Дэвис. В нем трагедийность встречается с комичностью, и первая не разрешается, не нейтрализуется во второй, но и не может ей помешать. Точно так же в нем глубина и мудрость сочетаются со слабостью. И все эти качества настолько живые, жизненные и такие естественные в этом человеке... А разве можно винить жизнь за то, что она жизнь? Винить человека за то, что он просто человек?
(*Впрочем, во время первого спектакля, 7-го числа, я почему-то поймала себя на мысли, что «обижена» на Йорка, что виню его.)) Но это чисто эмоциональное, вовсе не логическое и не эстетическое восприятие. Расскажу потом подробнее, если не забуду.)
Я все чувствовала в его образе что-то знакомое, даже родное. То ли это неосознанное ощущение, то ли он напоминал мне кого-то из любимых наших русских актеров. Все думала, кого. Может, Леонида Броневого в Ленкоме? Та же милая ворчливость, комичность с серьезным лицом., спокойная мудрость... Но нет: Броневой уже давно, выходя на сцену, играет себя. Он выходит, и зал разражается аплодисментами: мол, вот, Броневой вышел. Оливер Форд Дэвис выходит на сцену, и ты видишь абсолютно живого Йорка, вылепленного из Оливера Форд Дэвиса...
Наталья Фоминцева Наташа, был еще момент: когда Йорк начинает плакать, Омерль подбегает к нему, поднимает, утешает и одновременно как бы вступает в немой диалог с Ричардом, знаками показывает ему: "Он разволновался, бывает, сейчас я все улажу". (Рикс тоже подходил к отцу, но там у них контакт был короче и никакого взаимодействия с королем не было). Кстати, момент, когда Нортумберленд и компания как бы прогоняют Омерля в скрининге тоже был. Мне в этой сцене Гонт показался не слишком больным, потому что почти все свои слова сказал стоя на ногах (очень не хватило момента, когда Ричард его за грудки со стула поднимает и трясет - тут просто тряс, без "подъема"). Момент с королевой: когда фавориты тащат сокровища Гонта, королева бежит к Буши, как будто пытается его остановить. И вообще она эту сцену хорошо отыграла - фраза Ричарда в финале "че ты грустная такая" была очень в тему.
очень классная сцена - уже когда заговор в разгаре, Йорк встречается с Болингброком и компанией и начинает их распекать как мальчишек. Болингброк там пытается свою речь начать раза три - Йорк его прерывает (на скрининге этого не было, кажется). И еще у одного из сторонников Болингброка выражение лица было в момент речи Йорка совершенно уморительное, в стиле "Папа, я варенье не ел!! Это младший брат съел!
...и еще бы момент на скриниге (в новой версии его не было конечно) - когда гроб притаскивают, Болинброк перед ним присаживается и так легко к нему прикасается, к бортику, как будто хотел прикоснуться к Ричарду, но не решился. Мне показалось, у него все же были какие-то чувства к Ричарду (как минимум перед его величием он преклонялся, невольно), он на него снизу вверх явно смотрел всю дорогу, и трон ощущал не своим местом (Болингброк Бриттона - нет, он и на троне сидел по хозяйски, смотрелся на нем лучше).
И немного прекрасного про исторического Ричарда (давно я сюда с этой темой не приходила, ага). Читаю про Генриха4, соответствие шекспировского текста и историческим реалиям. Нашла неожиданное - оказывается Хотспер, сын Нортумберленда, который по истории был старше, чем у Шекспира (собственно старше Ричарда на несколько лет) с кем-то там воевал (личные феодальные разборки были) и попал в плен. И угадай какой король его за большие деньги из этого плена выкупил. За десять лет до низложения, в котором активную роль сыграл Нортумберленд и сам Хотспер. ... ну, начать стоит с того, что сам Нортумберленд по истории был никто и звать никак, ему Ричард надавал титулов и сделал человеком по факту. А, ну и принца Хэла двенадцатилетнего в рыцари посвятил, пока его папа-Болингброк восстание устраивал.
Little Kitty огромное спасибо авторам отчетов, так много и подробно писать это невероятное терпение нужно. я попроще но пару слов черкану королева не понравилась, в первую очередь голосом. мелковата и суховата. а новый Болинброк очень интересный и очень непростой, действительно равный соперник Ричарду. и сцена отречения превращается из циркового фарса в фарс судебный. из-за этого мне показалось что вся драматургия спектакля "поехала", и играть великую трагедию в сцене отречения уже как бы и неуместно. спектакль трехлетней давности был о схождении мирском - и возвышении духа, теперь он гораздо ближе к исторической хронике - показано, какая вся эта политика мелочное, склочное и грязное дело, и чистым не уйдет никто. фигура Йорка в таком случае начинает вырисовываться гораздо значительнее (очередное браво ОФД, великолепный актер), потому как благообразный с виду и изворотливый по сути Йорк - просто квинтэссенция происходящего. ну и конечно браво ДТ, который тонко чувствует атмосферу этого нового спектакля. его новый Ричард взрослее, серьезнее, расчетливее, в нем практически нет истерики и метаний, а есть холодная злость, презрение и в редкие минуты несдержанности - дикая ярость (те самые три стука - это буквальное "бесит!!!!" - точнее, "вы все меня тут за...ли"). поэтому и сцена отречения - это не минута осознания и переломный момент, а расчетливый актерский выпад свергнутого короля, который страстно желает, чтобы последнее слово осталось за ним, потому что не может, не хочет проигрывать вчистую. и в такую сцену гораздо органичнее вписывается то самое знаменитое "а ну-ка повтори". но Ричард приходит к трагедии все равно. только смещается она теперь на самый конец, на сцену в темнице и действует очень сильно. потому что сцена смерти подана как что-то, чего не должно быть. но оно происходит, и это как "начало конца" - легитимный король убит, порядок престолонаследия нарушен, и теперь кто шустрее, тот и следующий носитель короны, становитесь в очередь, бравые рыцари.
Просто фантастическое начало у одной из самых знаменитых песен! Шикарное исполнение!.. Прекрасный Хамелеон умел менять не только облики. Он еще умел (на язык все равно просится умеет) поворачивать заслушанные до дыр произведения, меняя интонации, тональность, ритм... Достаточно вспомнить альтернативную версию "Человека, который продал мир" (обожаю!!!), когда песню опознавали по тексту (sholay.diary.ru/p191706966.htm ). Но это... На несколько минут унесло в другую, очень теплую реальность, полную добра и жизни.
Прежде не видела эту запись. И снова - открытие... И спасибо вам всем! И чудесным музыкантам и тебе, Дэвид, и зрителям, что собрались в этом небольшом зале и так слушают.
P.S. Внутри себя я позволяю порой обращаться к этому удивительному человеку просто по имени. Это давнее. И это мой способ общения с этой прекрасной вселенной, когда слушаю, смотрю или читаю.
Ну и пара нюансов)) Дэвид в финале выходит к трону и на поклон не босиком, а в каких-то белых тапочках (но это все разглядели наверное на видео с поклоном). 10-то числа на поклонах на сцену бросали цветы. Дэвид собрал их и раздал касту. Один цветок достался БОлингброку - Бриттон взял его в зубы и так и кланялся, с цветком в зубах.
Наташа Зайцева
Итак… Пока все, что было с нами еще живо в памяти и не кажется чудесным сном, я попробую написать о Ричарде. Что-то в этом тексте записано по следам, почти сразу после спектаклей, что-то пытаюсь восстановить потом, но переживания от этого не менее живые и сильные. Простите, что многое из написанного будет, скорее всего, не фактами и не анализом, а эмоциями и междометиями. Простите, что не информативно, что много повторов, что я в основном буду говорить о короле, периодически забывая, что там есть другие персонажи и т.д. Я пишу это в основном для того, чтобы сохранить в памяти все эти мелочи и оттенки эмоций. Ну и еще потому, что мне просто снова хочется поговорить о Ричарде. =)
читать дальшеI. (Кусочек вводный или, точнее, "водный") Очень сложно придумать какую-то структуру для этого текста. С одной стороны, хочется написать так, будто смотришь в первый раз, потому что, конечно же, смотреть в живую – это совершенно иное впечатление, чем когда смотришь запись. Не только потому что спектакль каждый раз рождается на твоих глазах, потому что он живой, рискованный, разный, потому что энергетические волны со сцены разливаются в зал и ты чувствуешь их почти физически… Но даже и потому, что, как ни странно, когда я смотрела его в Лондоне, у меня было какое-то чистое восприятие текста – из-за новых интонаций, из-за внимания ко всем актерам (а не только к тем, кто попадает в кадр оператора) – ухо будто очищается от привычного восприятия и слушает текст как в первый раз. Столько новых мыслей, открытий, все интересно…
С другой стороны, все время хочется сравнивать этот спектакль с тем, что мы привыкли видеть на записи. (Так как живого спектакля я в прошлый раз не застала, все сравнения, которые тут неизбежно будут появляться – это сравнения с записью.) И наконец, так как каждый спектакль – особенный, каждый чем-то отличается, то, разумеется, начинаешь сравнивать все шесть между собой… В общем, будет винегрет из полуосмысленных впечатлений, обильно приправленный до бесстыдства восторженными восклицаниями. Извините.
Итак. Первый раз был 7.01, и у меня было место С34, то есть довольно близко, но сбоку. Вообще почти все разы я сидела с левого края (так уж вышло), так что мне был виден всегда примерно один и тот же ракурс, но зато это был тот край, откуда Король чаще всего появлялся и куда уходил.
(Кусочек о Генрихе) Сразу скажу, что лично мне очень понравились все новые актеры, не было ощущения, что замены неравноценные. (ну, опять же, я, конечно, не видела прежний состав в живую) Я знаю, что некоторые зрители не приняли нового Генриха, но мне он показался интересным, хотя и совсем другим. К тому же я год назад смотрела Генриха IV с Бриттоном, и мне было безумно интересно посмотреть, как он сыграет предысторию своего короля.
В образе Болинброка Джаспера Бриттона куда меньше той мужественной простоты и достоинства, которые были характерны и так привлекательны в герое Найджела Линдси. Прежний Болинброк казался искренним и его правда по-своему признавалась. Было понятно, за что его ценят его союзники, и что он противопоставляет Ричарду – спокойную, уверенную в себе силу, дружеское равенство с подданными. В первых сценах мы видели, что он ищет правды не только для себя, но и для короля и королевства (даже если и не считает этого короля образцовым). Мы ему сопереживали. И соответственно полюс Ричарда воспринимался изначально как скорее отрицательный, определенно подозрительный.
В новой версии с новыми актерами такой глубокой пропасти и резкой смены симпатий между 1й и 2й половиной спектакля нет. Оговорюсь: мне так показалось, что нет.
Болингброк Бриттона с самого начала очень сильно противопоставлен Ричарду. Это очень ощущается в тех моментах, когда он отказывается подчиняться королю. Когда Ричард требует отказаться от дуэли, его слова: «God defend my soul from such foul sin!» - звучат прямо с издевкой по отношению к королю. (*Кстати, момент, который я, к своему стыду, заметила только 9 числа: когда Гонт по требованию Ричарда как бы уговаривает сына бросить перчатку Моубри, он у Гловера делает это гораздо сдержанней, чем было в исполнении Пеннингтона, он явно делает это для отвода глаз; и когда Генрих отказывается подчиниться, Гонт незаметно делает ему одобрительный знак). И когда Болингброк говорит, чтобы король не плакал о нем, если его убьют – в его словах тоже звучит что-то шутовское. И уж совсем с ненавистью и презрением он, уходя в ссылку, выплевывает это: «Four lagging winters and four wanton springs. / End in a word: such is the breath of Kings».
Друзья и подданные любят Болингброка не столько за его личные качества (потому что он однозначно здесь показан человеком лицемерным), сколько за то, что он противостоит Ричарду и за то, что он мягок и любезен конкретно с ними. Самые привлекательные его сцены – где Болинброк шутит. Где приветствует Перси и в шутку выдает за себя другого человека, как бы чтобы избежать ненужных ему почестей (новое решение сцены, кстати, см. беседу 12.01); сцена с Йорками в конце – «Король и нищенка». Его милосердие и простота вроде бы как бы даже и располагают. Но: Если Болингброк Линдси был искренен, был собой – мужественным, мужиковатым, грубоватым и сильным, но достойным – на протяжении всего спектакля: и в первой сцене, где доказывал правду, и потом, когда шел против короля, и в сцене отречения Ричарда, и в конце… То Болингброк Бриттона – лис. Он очень легко переходит от видимой благожелательности к прямо-таки наслаждению жестокостью: в сцене с Буши и Грином, в сцене отречения и после нее – когда он наступает на зеркало… Так же легко он превращается в уже величественного, вальяжного, привычного к мантии и трону короля. (В отличие от Линдси, который на троне смотрится как-то неловко неуместно, хотя эта неуместность была также правильной для того образа, того персонажа…)
Соответственно меняются и отношения Генрих-Ричард. Между ними изначально видна неприязнь, вражда, даже ненависть. Ричард, глядя на все изъявления верности и любви со стороны Болинброка и Гонта – не верит им ни на секунду, и то, как бесит его их лицемерие, видно даже сквозь ту маску беспристрастности, которую он носит в первых сценах.
Странное дело, но мне показалось, что за счет этого, в отличие от записанной версии спектакля 2013 года, здесь к Ричарду сразу проникаешься симпатией – хотя бы как к человеку, искреннему в своей ненависти и даже в каких-то неприглядных поступках вроде ссоры с умирающим Гонтом. Раньше - когда мы видели справедливость Ланкастеров - самодурство Ричарда воспринималось только как жестокость и бесчеловечность. Здесь же это выглядит как война. Они равные соперники, просто Ричард – пока – побеждает. И когда Йорк говорит о Гонте: «He loves you, on my life, and holds you dear. /As Harry Duke of Hereford, were he here» - от ироничного смешка Ричарда в ответ ему даже ёкает сердце. Потому что это хоть и ирония, но горькая: «Right, you say true: As Hereford’s love so his…» Он прекрасно знает, что эти двое его ненавидят, так почему же он должен их любить и щадить? Невольно получается, что на какой-то момент Ричарда оправдываешь даже в самой неприглядной его сцене.
II
(Кусочек, в котором меня мотнуло от Генриха обратно к Ричарду, и плавно началось описание всего подряд)
Я почему-то привыкла считать немного, что в первых сценах Ричард еще тот король-солнце, бог на земле, у которого в руках всё и все. Что это изображение той вершины, с которой он потом падает. Но вообще-то, самые первые сцены — это уже начало его падения. Уже там видно, как его злит и пугает происходящее: что эти двое – Моубри и Болингброк – ему не подчиняются. Причем не подчиняются открыто, даже не маскируя это все под желание найти правду ради монарха. Как он кричит на них, приказывая устроить турнир, как потом стремительно уходит…
(*Пока мы тут: говорят, принято замечать, на каком спектакле сколько раз Ричард стучит скипетром по гробу на словах «We were not born to sue, but to command». Так вот: 7.01 – он стукнул три раза изо всех сил, одновременно с репликой, и эффект сначала показался мне немного смазанным, как будто он пытается перекричать шум, который сам же создает – однако, это по-своему уместно для этого момента: тут нет никакой величественности, только ярость. 8.01 – так же, три. 9.01 (уже могу путать, когда какой был раз, может, даже и оба?) на одном из спектаклей было два удара, почти не накладывающихся на реплику, а идущх после нее – это было более четко, соответственно более величественно). 10.01 – вообще как на записи, сначала сказал, потом стукнул один раз. И, пожалуй, все же этот вариант понравился мне больше всего. Но, возможно, не с точки зрения оправданности психологической или художественной, а как наивному зрителю, который хочет, чтобы ему нравился Ричард, а Ричард ему нравится, когда он величественен и силен, а не когда он суетится в бессильной ярости. Когда он стучал три раза, там тоже казалось, что от раза к разу мотивировка этого жеста менялась: можно было понять, а) что он не чувствует уверенности в себе, ему приходится самого себя поддерживать, разогревать, б) или же наоборот – что точка кипения уже достигнута и нужно куда-то всю эту лаву выплеснуть. То есть даже один жест воспринимался по-разному. Казалось бы – такая маленькая деталь, а дает такой диапазон трактовки… 12.01 он опять стукнул три раза, на реплике.)
Интересный эпизод, по-моему, - когда Ричард спускается к Болингброку перед поединком. Сама реплика Ричарда «We will descend» иногда произносилась как бы с расчетом на комический эффект и зал смеялся, а иногда звучала вполне серьезно, небрежно этак. И дальше: Болингброк в ответ на поцелуй и слова Ричарда целует ему руку. А рука в перчатке (почему-то это тоже кажется важным). В разных спектаклях это выглядело по-разному: иногда король был абсолютно непроницаем, иногда чувство собственного превосходства доминировало, а иногда сквозь невозмутимость прорывалось презрение, даже какая-то гадливость.
После этого напряженного момента, тут же – как бы небольшая разрядка, смешок: когда Ричард покидает Болингброка, Моубри как бы тоже наклоняется за благословением, Ричард обходит его, как пустое место.
Интересно, что все эти вариации — не изменение образа, не колебания из-за неустойчивости трактовки, а ньюансы в рамках одного характера. Ричард всегда один, но ведет он себя чуть по-разному, реагирует так, как мог бы реагировать только Ричард — но в разном настроении. Он живой, он абсолютно живой человек.
Этот король уже понимает, что его не любят, им пытаются вертеть, но он этого не потерпит. И следующий шаг – то, что он им устраивает на турнире. Это не каприз, не внезапное решение – это вполне продуманный ход унижения Ланкастеров: устраивая поединок, вызывая соперников по именам, спускаясь по просьбе Болингброка поцеловать его и слушая его пафосное прощание, король уже знает – это уже задумано – что чуть только они выйдут биться, он сорвет поединок. Весь пафос пламенных речей будет затрачен впустую, и от этого как бы осмеян; честь, о которой они столько говорили, так и окажется не защищенной – лучше бы тогда и говорить не начинали… Как он отдает команду начинать, а сам встает и ходит взад-вперед, сжимая скипетр, будто готовясь не пропустить момент. Он волнуется, но контролирует ситуацию. В нем видна сила. Он уже ведет войну, но пока побеждает.
(Кусочек о несерьезных вещах)
Пару раз, поднимаясь по лесенке Дэвид запнулся. Один раз зацепился платьем. Интересно, сколько нас таких было в зале, кто в эти моменты вместо того, чтобы смотреть в центр сцены, сделал «ух!» и задержал дыхание?
Вообще, как же он красиво смотрится во всех этих костюмах! Особенно вот платье то в сцене дуэли: каждый раз ловлю себя на мысли, что наслаждаюсь его… гм… женственностью. =) Плавные, хоть и стремительные жесты, грация, с которой он подхватывает подол, то, как спускается по лестнице, как ходит, подает руку… Какое изящество – позавидуешь!
После дуэли – проникновенный диалог между Гонтом и уходящим в ссылку Болинброком. Почему-то он меня как-то мало трогал в этой версии, видимо, не увязались эти проявления чувств и сопли всякие с таким вот изворотливым, лукавым Генрихом… Хотя, если учесть, что сцена наедине с отцом – может быть, это и правильно, и логично, что обиженный ребенок должен поныть и пожаловаться, а не злиться и метать молнии.
Кстати о метании молний. На этой сцене произошла самая забавная накладка за все показы, какие я видела. =) Извините те, кто это уже читал, я продублирую.
Итак. Болинброк прощается отцом (причем никакого смирения, он зол, основательно так зол на Ричарда), и на словах
«Then, England's ground, farewell; sweet soil, adieu; My mother, and my nurse, that bears me yet!» –
он по рисунку роли топает своей одетой в железо ногой. Топает так конкретно, не символически, а опять же со злостью. (*Сравните, сравните же (или уже кто-то сравнил?) этот момент со сценой на берегу потом, где Ричард ласкает эту же землю руками!) Так вооот. Это было 9.01, на дневном спектакле. Болинброк в порыве яростного отчаяния топает по сцене - и железный плинтус от авансцены отрывается и с грохотом падает в зал. Зал ржать… А у него дальше слова: «Where'er I wander, boast of this I can…» - и он давай уже сквозь хохот зала это «я могу» обыгрывать, мол, смотрите, вот что «я могу». И все такие «даааа»!..))) Еле дочитал, бедняга, фразу «Though banish'd, yet a trueborn Englishman». А параллельно там сзади уже Ричард со товарищи появляется. И он выходит со своим надменным видом, смотрит на это безобразие - и пальчиком так покачал-погрозил, типа вот, ай-яй-яй, что делается. Зал во второй раз лег. А по тексту у него дальше: "We did observe"!) Эта реплика реальная, она к тому что Ричард заметил, как с кузеном прощалась чернь. Но тут она пришлась просто идеально, мол: «Я все видел!»))) Зал упал в третий раз, а у этого, разумеется, невозмутимейший вид. )))
(to be continued) Наталья Фоминцева
(для статистики: 12-го стучал по крышке гроба три раза: сначала реплика, потом стук, как на записи) А, еще. 12-го Дэвид в сцене с фаворитами немного потроллил Сэма Маркса с конфеткой в стиле "дам - не дам". Секундный момент и едва уловимая улыбка - скорее Дэвида, чем Ричарда))
И еще)) Все постепенно вспоминается)) На встрече с кастом после первой части "Генриха4" Бриттон рассказывал (и показывал - он вообще все изображает, только поэтому я и поняла о чем речь, ну и человек рядом сидящий переводил, что сам понял шепотом) как репетировали сцену отречения. В этой сцене Дэвид в моменте, когда они оба держатся за корону и Ричард ее как бы "опрокидывает", делал это с таким нажимом, что Бриттон каждый раз едва не падал на пол. И очень просил Дэвида как-то рассчитывать усилия, и Дэвид всякий раз снова "ронял" Бриттона и виновато отвечал: "Ой... Я забыл..." (все это Бриттон изображал в лицах - и как падал, и Дэвида)).
В Лондон я, как известно, ездила сходить в театр. И пора бы уже об этом.
Забыть не боюсь, разве что затереть собственное впечатление чужими словами. А главное, моих за неделю у меня не прибавилось, ещё немного, и они разлетятся совсем, а я так и не запишу ничего - о "Ричарде II" у меня не случайно нет ни одной полноценной внятной записи, слишком хорош... что так что хватит тянуть, пора зафиксировать то, что можно. читать дальше "Сувенирное" фото, не имеющее иной ценности, как свидетельствовать, что Дракон там была и сидела вот так перед сценой.
Дважды, 8-го и 10-го числа. В первый раз, 8-го, спектакль был хорош, но не весь каст равно убедителен,а моё внимание в первую очередь занимали изменения по сравнению с записью - местами весьма существенные в связи с заменой актёров. 10-го уже лучше воспринималось целое, а кое-что прояснилось и встало на свои места.
Теннант 10-го вышел на сцену сплошным сгустком энергии, с присутствием и монаршим недовольством. ощутимым физически.
Вообще по сравнению с записью теперь некоторые акценты расставлены гораздо однозначнее, особенно что касается начала пьесы. Двор ещё более очевидно поддерживает Болингброка, новый Мобри выглядит однозначно виновным и сознающим это, бахвалящимся неубедительно и лишь для порядка. А король очевидно крайне недоволен раздуваемым скандалом. 10-го числа это раздражение ощущалось просто физически. В какой-то момент я, заметив, как у актёров на сцене встают дыбом наэлектризовавшиеся волосы, невольно хихикнула про себя, что при такой шаровой молнии в виде короля рядом это не удивительно. На обоих спектаклях его величество при милостивом спуске к Болингброку перед поединком подстерегала лестница. 8-го Теннант зацепился полой за что-то, спускаясь, после чего поднимался, очень картинно подобрав одежду. 10-го он запнулся, поднимаясь, уже на самом верху, и этот неподобающий факт явно настроения величества тоже не улучшил.
Вообще же в этот раз - притом, что в целом Теннант от прежнего рисунка роли особо не отклонялся - Ричард стал несколько более земным и реальным, менее воздушной сказкой из чистой капризной поэзии, и в нём виднее был зазор между маской и человеком и осознание этого зазора.
И, говоря об этом, нельзя не упомянуть сцену на берегу. Кажется, 10-го числа она была самой яркой, больной, страстной и цепляющей, что я видела.
А ещё, до 10-го числа мне как-то не приходило в голову, что Ричард просто на дух не переносит чужих слёз. Не надо плакать при его величестве, это неизящно, неэстетично и ужасно действует на нервы...
Пробегусь по заменам, кроме Моубри.
Совершенно мимо образа, на мой взгляд, новая Королева - слишком взбалмошная, слишком жёсткая, слишком злюка, а главное - в ней совершенно не видно любви к Ричарду. А без неё зачем она там нужна?
Гонт стал попроще и попрямодушнее, но смотрится вполне уместно.
Не уверена насчёт герцогини Йоркской - поправьте меня. она сменилась? Ка-кто слишком много улыбчивости было на её лице в не самые подходящие моменты...
Сменивший в роли Омерля Оливера Рикса Сэм Маркс на первом представлении оставил меня в недоумении, но во второй раз всё встало на свои места. Нам показали совершенно новую, по-моему, историю Омерля - отчаянно в короля влюблённого, и потому следующего за ним, норовящего прикоснуться... и в чуть изменённой сцене на стене замка Флинт теперь после краткого поцелуя Ричарда Омерль пылко целует его в ответ. Всю линию персонажа такая трактовка собирает воедино очень чётко, от наполовину против собственной воли следования за королём до лихорадочного срывания с головы капюшона в конце, чтобы последний раз взглянуть ему в лицо. И, по-моему, в этот раз это убийство как акт не столько предательства, сколько любви, глубокой невозможности оставить Ричарда в этой могиле заживо.
Самая серьёзная и самая спорная, на мой взгляд, замена - Болингброк. Найджела Линдси сменил играющий Генриха IV одноимённой пьесе Джаспер Бриттон. И персонаж оказался переосмыслен полностью. это просто совершенно другой человек. Если Болингброк-Линдси был прямолинейным, простоватым, почти неотёсанным рядом с рафинированным Ричардом рубахой-парнем, то Болингброк-Бриттон - с самого начала честолюбив, расчётлив и умён, и с самого начала в откровенной оппозиции к королю. Противостояние поэзии и прозы не ушло, но проза теперь вовсе не безыскусна и неуклюжа, напротив, она весьма умело рядится в красноречие - но не ради красоты, а ради личной выгоды.
В итоге этот Болингброк с самого начала вызывает раздражение и гадливость. Герой Линдси в начале первого действия на фоне самодурствующего Ричарда вызывал понимание и сочувствие, страшен делался потом. Герой Бриттона отталкивает с самого начала.
Но вот чего я не могу ему простить, так это сцены отречения. Оба раза второе действие производило на меня впечатление слабее, чем первое. Оба раза отречение не дотягивало до того, чем оно может быть. И на мой взгляд, в этом во многом вина Бриттона. Его Болингброк всю эту сцену хозяйски усмехается, снисходительно позволяя Ричарду поломать комедию напоследок. Там, где Болингброку-Линдси было явно неуютно, где он не мог чувствовать себя до конца уверенным в себе, потому что серьёзность совершаемого и сакральность власти вызывали у него невольный подавляемый ужас, Бриттону на всё наплевать. Но там уже есть плюющий на всё Нортумберленд, честно слово, двоих таких уже слишком много, это нарушает эмоциональный баланс сцены.
В конце Бриттон. увидев призрака, застывает с тем самым испуганным и пришибленным выражением лица, которое будет носить потом следующие две пьесы. В смысле последовательности оно, конечно, хорошо, но... раскаяние, подготовленное той самой отсутствовавшей долей неуверенности, было бы более достойным и впечатляющим, чем этот почти звериный и такой внезапный испуг.
В итоге в целом могу сказать, что я счастлива, что съездила, была там и видела это своими глазами. Знаете, один опыт нескольких дней потом, когда в голове постоянным фоном звучали фразы из спектакля, произносимые теми самыми голосами, многого стоит.
Но очень рада, что записана и останется у нас навсегда та, первая версия спектакля.
А ещё, осуществив одну театральную мечту, я тут же завела себе новую: хочу увидеть Теннанта на сцене в спектакле, пока тот ещё не будет для него настолько глубоко и безупречно выгран.
P.S. Если будет мимо кто пробегать из записных британских театралов, скажите, а у вас это принято, так легко отпускать актёров с поклонов? Честно говоря, полное отсутствие попыток вызвать лишний раз слегка удивило, особенно во второй вечер.
Мощное завершение действительно гениального цикла. Если честно, именно «Генрих V» стал для меня самым большим потрясением. В записи этот спектакль меня впечатлил меньше всех остальных, хотя саму пьесу очень люблю и «Криспианов день» наверное мой любимый монолог у Шекспира. Живая версия оказалась в сто раз сильнее того что мы видели в кино – живее, ярче, энергичней, концентрированней. И это действительно конечная точка всей этой истории, начавшейся в Вестминстере с похорон Глостера.
читать дальшеМне сложно разбирать этот спектакль, потому что я почти не помню нюансов – только собственный катарсис, который именно здесь и наступил. Тут, я думаю, сыграло роль и то, что спектакль – завершающий в цикле, и заканчивается на высокой ноте – свадьбой, миром, искуплением. Поэтому когда я вся просветленная ползла из партера на белый свет, а навстречу мне откуда-то сверху (зрительный зал в Барбикане находится под землей, туда надо спускаться) прямо навстречу выплыл Грегори Доран – я это восприняла, как так и надо: выходишь ты из храма, и тут тебя озаряет ангельский свет, не меньше).
На скрининге «Генрих» показался мне камерным. На деле это не так. Он очень шумный и, как это часто бывает у Шекспира (и что умеет подчеркнуть Доран), смешной и трагичный одновременно: здесь и хаос войны, и жажда жизни, и сомнения, и поиск себя. Алекс Хассел играет очень мощно (и кстати по некоторым приемам и уровню энергетики очень напоминает Теннанта). К тому же «Генрих» идет почти без перерывов с ноября, и мы сейчас видим другое осмысление персонажа, немного другую – более человечную – трактовку Генриха: Хассел читает эту роль тоньше, сложнее, без истерики (особенно изменилось в этом смысле начало пьесы: на скрининге Хассел стоил из себя небольшого гитлера – сейчас же его герой демонстрирует скорее сомнения и неуверенность. Хэл вообще стал уязвимей, и скрывает эту уязвимость гораздо меньше, он реагирует на все живыми нервами, он почти лишен брони, защиты, и этим до боли похож на Ричарда_после_капитуляции).
Кликабельно
Изменился и «Криспианов день» – он стал пронзительней, искренней, проникновенней (и до боли жаль, что не записана именно эта версия). Я вот не помню был ли в скриниге момент, когда Генрих снимает с себя корону и надевает ее на обозного мальчика, едва не задохнувшегося от неожиданности: "я такой же как вы". В этой версии монолога - осознание, что здесь и сейчас есть вещи важней короны.
Если бы предоставилась такая возможность, на этот спектакль я ходила бы вживую как на «Ричарда» – бесконечное количество раз. Потому что оба спектакля - высшие по эмоциям и смыслу точки цикла. Потому что Хассел великолепен (Доран в интервью приводит его как один из примеров того, что RSC нет смысла приглашать звезд – RSC звезд делает). Я думаю, у Алекса действительно большое будущее в театре. По крайней, мере искренне на это надеюсь: на него хочется смотреть.
Самая мощная сцена - когда заканчивается война и все персонажи – живые и мёртвые - поют Te Deum. И у Генриха-Хэла в этот момент такие глаза, как будто к нему спустились те самые глория энджелс, которых не дождался Ричард. И эта не столько про победу, сколько про ответственность, возможность закончить войну потеряв минимум людей. Бог не на стороне Генриха - он на стороне Англии.
То, как решен Пролог и решение финала внезапно связывают происходящее на сцене с нами, с сегодняшним днем, и название цикла отсылает нас не к короне, как некому атрибуту, за который ведется борьба, не к абстрактной власти, а к стране. Именно ради Англии (по-крайней мере на словах) совершает переворот Болингброк и отчасти ради нее же сдается Ричард. Ее, нарисованную на плаще, делят герои «Генриха IV», поминутно становясь на этот плащ сапогами. А потом в него заворачивается сломленный бывший Болингброк. Ее ввергает в войну, а потом вытаскивает из войны Генрих-Хэл. И в финале Пролог, блуждая между фигурками героев, застывших, как экспонаты исторического музея, говорит нам: они – часть того, что мы имеем сейчас.
Алмаз в оправе серебристой моря. На самом деле – все про нее.
НАТАЛЬЯ ФОМИНЦЕВА: КОРОЛИ И СТРАНА ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО КАТАРСИСА. ЧАСТЬ 2. Продолжаем публиковать рецензию Натальи Фоминцевой на цикл King&Country, который все еще идет в лондонском Барбикане.
КОРОЛИ И СТРАНА ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО КАТАРСИСА. ЧАСТЬ 2.
«Генриха IV», не так сильно изученного как «Ричард» (там-то буквально мы знаем все его трещинки), мы смотрели с не меньшим восторгом – этот спектакль совсем другой, он гораздо больше построен на интерактиве, взаимодействии с залом. Но главное – если «Ричард» и «Генрих V» по-большому счету спектакли-сольники – Теннанта и Хассела – то «Генрих IV» – это прежде всего игра ансамблей.
Фальстаф и Хэл, Хэл и Пойнс, Хэл и Генрих, Хотспет и Генрих – все они хороши нереально: взаимодействие у актеров очень легкое, очень… настоящее. В некоторых сценах я не могла понять – они играют или сейчас чисто по жизни «перемигиваются» - настолько это было тепло, интимно и… в контексте роли.
читать дальшеСамый прекрасный ансамбль первой части «Генриха» – Хассел-Шер-Маркс (соответственно Хэл-Фальстаф-Пойнс). Они вообще очень сыгранная команда: после «Генриха» втроем работали в спектакле «Смерть Коммивояжера» на сцене RSC в Стратфорде. Созвучие у них идеальное – какие-то живые переглядки на сцене, ощущение реальной привязанности друг к другу. Плюс – все трое обладают каким-то нереальным обаянием (и вообще, я поехала вживую на Хассела и Маркса топлесс посмотреть, да (и оно того стоило)).
Сэм Маркс, Энтони Шер и Алекс Хассел в "Смерти коммивояжера"
Игра же Алекса Хассела стала открытием – то ли скриниг не передает всей силы его таланта, то ли за время существования спектакля Алекс стал играть тоньше (я думаю, оба фактора имею место быть). Второй по мощности дуэт – Хассел-Бриттон (соответственно, Хэл и Генрих IV).
Кстати, в первой части особенно хорошо видно, что именно Фальстаф – центр этой вселенной: здесь все вращается вокруг него, несмотря на войну, на разборки между Хотспером и Хэлом. Во второй части на первый план выходит собственно Генрих IV (Бриттон совершенно невероятен – да, на скриниге он был жалок, но вживую сыграл немного иначе: менее однозначный, более живой и понятный: особенно в моменте, когда читает монолог, сидя на краю сцены и свесив босые ноги, буквально в метре от зрителей первого ряда, накинув на плечи не одеяло, а ткань с изображением карты Англии).
В «Генрихе» тоже есть большое изменение каста – Гарри Перси, Хотспер (Мэтью Ниидман, актер очень молодой, сменил Edmund Wiseman в «Ричарде» и – что гораздо серьезней – Тревора Уайта в «Генрихе»). Естественно, как и в случае с Болингброком, это оказался совсем другой Гарри Перси: из его образа ушло все, связанное собственно с «хот» (в том числе и секс), но этому герою симпатизируешь. Он очень по-человечески понятен. Если Тревор Уайт играл практически психопата, человека неудержимой энергии, то Хотспер Мэтью – порывистый и достаточно наивный юноша, этакий пионер-герой, который пришел брать уроки у взрослых (линия, хорош начатая в «Ричарде»: там только только представленный Болингброку Гарри Перси наблюдает за происходящей за кулисами казнью Буши и Грина, впитывает новые правила, пытается понять, что можно а что нельзя в этом мире). Как ему казалось, он всему научился, но взрослые вдруг изменили свои планы и политику, предали собственные идеалы, вот это все. Кстати, в версии Мэтью в образе Хотспера появилась сильная комическая составляющая (началось это еще в «Ричарде», где Гарри Перси при первой встрече с Болингроком путает его с другим героем – сцена, по словам актеров каста, придуманная самим Мэтью).
В общем, новый Хотспер не безумец, он просто очень сильно заблуждался: и реакция Хэла на его смерть – жалость, сожаление, ужас: убил ребенка.
Минусы: поединок Хотспера и Хэла немного все же потерял. Кажется, его просто не успели отрепетировать: у Мэтью и Тревора элементарно слишком разные физические данные – Мэтью больше своего предшественника, и движения, придуманные для Тервора ему просто гораздо тяжелее даются.
Фальстаф. Комедийные роли – вообще не тема Энтони Шера, у него их кажется просто нет (хотя, вроде бы в молодости он играл Тартюфа). При этом удивительно как Фальстаф держит зал (на скрининге этого почти не видно – ведь речь идет о живом взаимодействии, живых реакциях). В шеровском Фальстафе бездна обаяния и жажды жизни – и он действительно может быть вкрадчивым, ласковым, мурлыкающим, лукавым. Сексуальный Фальстаф – это какое-то новое прочтение роли, да. Ну и глубина драматизма, которая внезапно проступает во второй части, как бы поднимется из глубины: их финальная сцена с Хасселом – это было мощно еще на скрининге, а вживую просто вытряхивает душу из неподготовленного зрителя (да и подготовленного не щадит – особенно после той огромной любви друг к другу, которую сыграли Хассел и Шер в начале).
Вообще Фальстаф и Лир – самые возрастные роли для шекспировских актеров, некий крайний передел, после которого - либо не играть Шекспира, либо переходить на шекспировских смешных старичков второго плана: и то и то – движение вниз. Если ты играешь эти роли, значит ты уже стар – об этом Шер пишет в своей последней книге «Год толстого рыцаря», посвященной как раз работе над Фальстафом*. Короля Лира Шер сыграет в конце лета. Поэтому, когда Фальстаф говорил Долл Тершит «Я стар» - в его глазах стоят самые настоящие слезы, и здесь, мне кажется, много и о герое, и об актере.
Когда Шер таки вышел после спектакля (снятие грима у него заняло очень много времени) его встретили у стейтдж дор аплодисментами несколько фанатов, ждущих именно его. Он подписал программки, что-то промурлыкал и пошел себе в сторону метро. Простенький такой дедушка с магическим голосом и лукавыми очень живыми глазами. Обладатель множества театральных премий (в том числе – две премии Лоуренса Оливье). Сэр рыцарь.
Сэр Энтони
Доран в одном из последних интервью говорил, что химия - одно из важных качеств, который он ищет в актерах для RSC. По сути «Генрих IV» весь строится на этой химии, и когда на поклон выходят в первых рядах Шер, Хассел и Бриттон и не знаешь кому хлопать громче.
Разочарование: Долл Тершит. Актриса (кстати, жена Хассела) старалась и была наверное даже неплоха, просто мне слишком сильно нравится предыдущая Долл.
*В этом месте надо выразить огромное спасибо Полине Токубаевой, которая перевела фрагменты книги Шера и интервью Дорана (точнее, читала мне их вслух во время нашего десятичасового зависания в Домодедово), так как я по-английски, как выяснилось, не способна прочитать даже меню в Прет-а-Менжер.
Продолжение банкета... 19:44 и я только-только вернулась домой после второго захода на работу. А за окном уже новая порция вовсю шпарит, то есть сыплется с неба. Народ вокруг, кажется понял, что волшебного нашествия забугорных дворников, которые - враз! и все отчистят - больше не будет, забудьте, взял сам кое-где лопаты да скребки в руки. Лопата хозяйственная сейчас, наверное, самый ходовой товар. Ну а я познакомилась со снегоотбрасывателем. Крутая машинка. Снегопад кажется бесконечным и утром я разгребала двор в метель уже не думая, что это сизифов труд.
Домой вернулась с обледенелыми волосами. Они у меня отросли уже прилично, торчат из-под шапки. И обычно ношу хвостиком, но каждый раз расчесываю с трудом. Уходя во второй раз из дому, оставила их свободными. И вот: ты разгоряченный работой, на тебя сыплется снег и когда решила поправить шапку, то ее помпоны оказывается примерзли к моим заснеженным патлам! Очень интересный опыт.
Лондон, день первый - 7 января. Приезд, прогулка по городу и первый спектакль. Фотографии потихоньку будут докладываться в этот альбом: vk.com/album2134472_226693094
Рассказ о поездке получается длинный, путанный, сбивчивый, вперемешку хронология событий и впечатления в целом. Что-то уже толком не помню, что-то возможно пропущено, но что получается – то получается. Я предупредил.
читать 4,5 страницыВ аэропорт я приехал в начале второго часа ночи 7 января. У стоек регистрации на мой рейс уже стояли два человека. Как потом оказалось – это были Юля Раскова (аккредитованный российский фотограф) с мужем, они потом сидели в самолёте передо мной и в Лондоне мы встретились не раз – и у Барбикана, что логично, и совершенно случайно в музее Шерлока Холмса. Процедура прохода таможни и всего такого прочего оказалась гораздо проще, чем я ожидал. В общем, я даже не нервничал. В самолёте кормили сэндвичем. Впрочем, я и дальше питался практически только ими, потому что в Лондоне они реально на каждом шагу, продаются буквально везде. Ещё меня повеселило, что к чаю дают маленький порционный пакетик молока. Сразу видно – британский самолёт! По пути туда дали два пакетика, обратно почему-то только один. Подлетали мы довольно забавно. Перед самым Лондоном вдруг сделали петлю, вернулись назад в ту же точку и продолжили полёт. Направились в сторону аэропорта, потом внезапно повернули к северу, сделали красивый круг почти над всем Лондоном и подлетели к аэропорту с противоположной стороны – с юго-запада. Очередь на паспортный контроль в Хитроу была огромная, но двигалась очень быстро, реально получаса не заняло ожидание. Девушка, которая поверяла меня, услышав в ответ на вопрос цели моего визита слово «театр» внезапно оживилась и с таким любопытством поинтересовалась, что я буду смотреть. Получив ответ, снова вернулась к стандартным вопросам типа есть ли у меня билет. Контроль прошёл, багаж получил, метро тоже нашёл. Хотя тут уже пришлось спрашивать – указатели сначала есть, а потом в районе экспрессов до вокзала они резко пропадают, мол, езжайте на экспрессе. Метро оказалось чуть дальше. Что порадовало – перед выходом к экспрессам на стойках можно взять такую удобную брошюрку, в которой помимо расписания экспрессов есть ещё и достаточно подробная карта центра Лондона. Да, там отсчёт ведётся от вокзала Паддингтон, куда прибывают экспрессы, но весь центр есть и даже наше место обитания тоже с краю затесалось. В итоге мне почти и не потребовалось других карт. Кстати вот, одно из самых первых впечатлений по прилёту, ещё даже с аэропорта – очень много людей с различной степенью темнокожести. С непривычки это очень бросается в глаза. То есть вроде знаешь заранее что такое имеет место быть, но всё равно как-то кажется, что их будет меньше. Но ничего, на третий день я к этому привык и вообще перестал замечать. Перед входом в метро купил карточку для проезда. Про само метро мне говорили, что оно очень запутанное и в нём сложно разобраться. Нифига не так. В общем и целом – не сложнее московского или питерского. У московского сейчас ещё и схема с похожими условными обозначениями сделана. Главное в метро – уметь читать указатели и табло (их много!) и почаще обращать внимание на карты (картами вагоны изнутри обклеены почти полностью, а вот рекламы почти и нет). Ещё сложность может быть там, где слишком много линий сходится в одном месте. В час пик сложно понять, с какой платформы пойдёт первым нужный тебе поезд. С этим я пару раз на Baker Street затупил – там сходится 5 линий, больше 7 разных направлений и всё это на 9 что ли платформах (платформа – это одна её сторона! Та, с которой поезд. И если можно сесть на два разных поезда, то это две платформы). Я, впрочем, заблудился всего в пяти. Но тут ключевое слово "первым". Потому что я точно знал, с какой платформы подойдёт любой поезд, просто до неё дольше всего идти, и я хотел уехать побыстрее с какой-нибудь более близкой. Ну и да, заранее установленное на смартфон приложение очень помогает в плане расчёта самого быстрого пути или пути с минимумом пересадок. Само метро по сравнению с нашим кажется очень маленьким. Не в плане количества линий и станций – тут оно огромное. А в плане именно того, как всё это выглядит. Станции маленькие, часто без центрального зала, платформы узкие. Нет почти никакого оформления – стены выложены плиткой и почти всегда это всё. Переходы узкие, много лестниц, мало эскалаторов и едут они быстрее наших. Станции не сильно глубокие, за центром Лондона рано или поздно все линии выходят на поверхность. Вагончики поездов тоже маленькие, хотя это не везде. На новых ветках вагоны большие, даже больше наших. Все сидения в вагонах оделены друг от друга либо подлокотниками, либо поручнями, либо просто валиками на спинках. И сидения мягкие. Поручни в вагонах по идее должны быть того же цвета, что и линия, но это не всегда соблюдается, если несколько линий проходят в одном месте. Да, на линии, ведущей в аэропорт, в вагонах предусмотрены приоритетные места для размещения чемоданов! Ещё пришлось привыкать, что карточку надо прикладывать не только на входе, но и на выходе. Так как заселение было только во второй половине дня, я поехал в центр по прямой и вышел на площади Пикадилли. Собственно, с этого момента и начался мой путь пешком по Лондону, который продолжался всю неделю – ходил я целыми днями и намного больше, чем ездил. И почти сразу я оценил типичную погоду – начался дождь, впрочем, не очень сильный. И он то прекращался, то снова начинался, то становился сильнее – и так постоянно. Сверяясь с картой, я довольно быстро дошёл до Трафальгарской площади, причём ещё и не по самому короткому пути. Задумчиво посмотрел на Национальную Галерею, решил, что с чемоданом меня туда не пустят и даже не стал пробовать. На самом деле зря – потом я узнал, что там есть камера хранения, разумеется, платная. С площади я увидел вдали немного в разных сторонах Биг Бен и Лондонский Глаз. Я помнил, что колесо вроде бы на другом берегу, потому решил идти по той улице, которая вела примерно к Биг Бену. Заодно присматривал, где бы выпить кофе, ибо с момента, как я встал, прошло уже больше суток. Наткнулся на Макдоналдс, зашёл, сделал в итоге вывод, что у нас кофе в Маке гораздо лучше. Потихоньку дотопал до конца улицы и вышел к зданию Парламента и Вестминстерскому аббатству. Пофоткал памятники под дождём, потом, когда подошёл ближе к Вестминстерскому аббатству – дождь усилился и я вместе с другими людьми укрылся от него в одной из ниш в стене. И любовался на рождественскую ёлку под дождём. (Кстати, некоторые вещи вроде этой вот ёлки я фоткал тупо на телефон, они плохого качества в основном, но если хотите, могу и их выкладывать). Внутрь снова не пошёл – чемодан, опять же. Когда дождик утих, я двинулся обратно в сторону Биг Бена и Вестминстерского моста. Впрочем, на мост я выйти не успел – снова усилился дождь и я спрятался под крышу пережидать. Спустя какое-то время я пошёл дальше, перешёл мост и добрался до колеса обозрения, но опять же на него с чемоданом решил не лезть, а пошёл дальше по набережной. И вскоре снова словил проливной дождь – самый сильный за день. Спрятался под какой-то крышей и минут 40, а то и час пережидал дождь. К этому моменту я уже устал таскать сумку и прикрутил её на чемодан, и после того, как дождь закончился, двинулся дальше. Дождь-то закончился, но начался сильный ветер, очень сильный. Меня в принципе ветром никогда не сдувает, даже очень сильным, но видимо я не знал, что такое сильный ветер. Ибо я в общем не слишком лёгкий, плюс чемодан вместе с сумкой ещё килограмм 14-15, и тем не менее меня буквально сносило периодически. Нашёл шекспировский театр "Глобус" и где-то вскоре после него снова перешёл на другую сторону реки, заодно и уйдя с набережной – теперь шёл по какой-то улице. Из удивившего – по улицам бегало очень много людей. Я даже сначала подумал, что может какое мероприятие проводится, связанное с массовыми забегам, но нет. Просто в Лондоне очень много людей занимается бегом. Они бегают в парках, по набережным, в центре города... везде! Ещё на что обратил внимание – у них явно не такой жёсткий дресс-код в отношении внешности человека. То есть мусульманки в хиджабе среди работников магазинов и даже таможни в аэропорту – это норма. Работник музея – мужчина с хвостом до попы – норма. Охранники и полицейские с длинными волосами или жуткой бородой как у какого-нибудь боевика – тоже в порядке вещей. У нас как-то с этим более строго, кажется. Вообще, когда сходишь с самолёта, то попадаешь в бесконечный поток улыбок, приветствий и извинений. Поначалу это очень сбивает с толку. То есть если незнакомый человек на улице случайно встретился с тобой взглядом – почти 100% он тебе улыбнётся и поздоровается! Если тебя задели, даже если чуть коснулись, то тут же слышишь Sorry. В метро в час пик этого особенно много. Хотя час пик там по сравнению с нашим вообще ничто. Нет такой загруженности вагонов и такой давки – толпа, конечно, но не утрамбованная. Кстати ещё вот. Странное у меня было ощущение, как будто и не в другой стране нахожусь, а приехал куда-то в Питер. Лондон очень похож на Питер, это ощущение не покидало меня всю поездку. Тут такая же частая смена погоды (но без таких резких перепадов давления, впрочем), хотя по времени года больше похоже на что-то среднее между нашим дождливым августом и тёплым ноябрём с небольшой примесью октября. Много старых красивых зданий, относительно небольшой центр – всё близко. Река, опять же. Каналов нет, это да. Но в целом очень похоже. И вообще впечатления за первый день у меня несколько смазанные. Это и из-за того, что я очень устал таскаться по городу с чемоданом под дождём (больше причём устал от дождя, чем от чемодана) и из-за того, что это были уже вторые сутки бодрствования. К вечеру это стало особенно заметно, но об этом позже. В конце концов я вышел к Тауэру. Вот до него идти реально далеко относительно всех остальных основных достопримечательностей. Его я решил просто обойти по кругу снаружи, тем более что время уже потихоньку подходило к тому, когда мне надо было подъехать к месту нашего обитания. Я решил просто обойти Тауэр снаружи и потом поехать – он оказался очень красивым, но гораздо больше, чем я ожидал, так что на полный круг потребовалось времени тоже больше ожидаемого. А потом я ещё и станцию метро нашёл не сразу – два раза мимо проходил, пока наконец поворот заметил. Но к месту нашего обитания я всё равно приехал раньше времени, что хорошо, ибо я затупил ещё раз, ибо не сразу разобрался с их системой адресов, пришлось спрашивать. Ну не приходило мне в голову, что Kilburn priory, 33 это 33 квартира в доме на улице Kilburn priory! Да ещё надо сообразить в каком, их там вроде два было. Странная система нумерации, в общем. Хозяина пришлось немного подождать, я даже успел начать нервничать, потому что он не отвечал на сообщения, но в итоге он появился, пустил меня внутрь и я наконец смог избавиться от чемодана и отдохнуть. Отдыхал я в итоге часа два с чем-то, а потом пошёл к метро встречать Настю, которая только что приехала. Встретил, проводил до дома, она тоже кинула чемодан и мы в темпе направились обратно к метро и поехали к Барбикану. Когда дошли до места и встретились с другими товарищами, до спектакля оставалось ещё минут 15-20 и мы вышли на улицу, чтобы желающие могли покурить (неважно, что там воде бы нельзя). И как раз в это время из служебного входа (он рядом с главным) выходит режиссёр этого цикла спектаклей – Грегори Доран с ещё каким-то товарищем. Сигарета полетела на землю, и мы все дружно отправились на перехват, ибо у Насти была с собой книга, которую надо было ему отдать. Книгу успешно вручили, Доран активно повосхищался. Спросили заодно, как отдать книгу Дэвиду, он дал совет, как поступить, но насколько мне известно этот вариант не сработал. Доран потом сначала зашёл обратно в служебный вход, где-то там оставил книгу и только потом пошёл по своим делам. А мы вскоре всё же отправились внутрь и там разделились – у всех были разные места. У меня было место в партере, чуть левее центра, ряд M. И всё-таки это оказалось далеко. Нет, видно всё было отлично, я думаю там со всех мест всё было отлично видно, зал очень продуман в этом плане, но всё же это уже далековато – получается почти как с экрана смотришь, люди на сцене уже довольно мелкие и лица не всегда разглядеть можно. Вообще наложилось очень много факторов. И то, что я не спал уже почти двое суток, тоже мешало – организм в темноте начал выключаться, пытаясь заснуть, и из-за этого же у меня знатно поплыло зрение, я часто просто не мог сфокусироваться, а очки взять с собой не подумал – обычно они мне не нужны на таких мероприятиях. Плюс то, что в спектакле почти полностью сменился актёрский состав, тоже сыграло свою роль: и я был насторожен – как получится в этот раз, и актёры волновались, и это было заметно – всё же первый спектакль. Про сам спектакль – мне сложно писать про каждый в отдельности, потому что они все у меня наложилось друг на друга и я вынес какое-то общее впечатление, так что буду писать как придётся, по кусочку каждый раз, именно скорее общее впечатление, чем по каждому в отдельности. Конечно, с новым кастом это получился уже другой спектакль. Тот же самый – но другой. Всё-таки были заменены актёры и на ведущих ролях. Болингброк так вообще вышел совсем-совсем другой и характером и поведением и расстановкой акцентов. Я смог с этим окончательно смириться наверное только к концу спектакля, ибо наверное слишком привык к старому варианту, который был снят на видео. Но новый, другой Болингброк на самом деле вписался очень органично и взаимодействие у них с Ричардом было уже совсем другое. Он как будто более спокойный, более сильный морально вышел… ммм…. не знаю, как это выразить, может потом подберутся правильные слова. Ну вот в старом составе Болингброк был эдакий хозяйственник, который им и оставался до самого конца, а тут он очень быстро стал королём, основательным таким королём, как будто даже меньше сомневающемся в своём праве им быть. Прибавилось комичных моментов в спектакле. Некоторые появились новые, как например та, где Генри Перси принимает за Болингброка другого человека. В некоторых просто усилили акценты, да и вообще многие моменты если не меняли, то усиливали, делали ещё более понятными и очевидными. Томас Моубрей тоже вышел совсем другим, и Ормель тоже. Вот, пожалуй, Ормель в этом варианте мне сразу понравился больше. А вот новый исполнитель роли Джона Гонта меня как-то не впечатлил, особенно монолог пожалуй – на записи этот момент звучал сильнее. Дэвид на этот раз не наращивал волосы для роли, а играл в парике, что было заметно в первую очередь по тому, что он менее вольно обращался с волосами и ещё как мне показалось – укладка уж слишком идеальная. Все три поцелуя Ричарда за спектакль тоже претерпели изменения – с Болингброком и королевой он стал как будто легче и невесомей, а вот с Ормелем как-то… наоборот… хм. Я не знаю, как обыгрывались раньше некоторые сцены в Барбикане и была ли разница с записанной версией из родного театра, но вот деревянных загородок раньше точно не было, они как бы зажимали пространство, создавали впечатление именно комнаты. И выезжающий помост – крутое решение. Особенно в сцене с тюрьмой – заключённый Ричард теперь весь на виду, и в конце, когда помост с убитым Ричардом уезжает в глубину сцены – очень эффектно смотрится. В антракте я выходил и шатался по театру. Недалеко от входа в зал была сделана мини-версия декораций. Ну, как декораций…. Это же просто свисающие цепи с проекцией сводов дворца на них. Вот и все декорации. Это один из тех факторов, что меня восхищают в этом спектакле – он сыгран почти без декораций, на пустой сцене, только проекции есть всё. Но зато эти цепи можно было разглядеть! Выглядит очень здорово. И трон тоже стоял, но другой, конечно. В магазинчик зашёл тоже, но не знал, что купить, честно говоря. По Ричарду мерча никакого почти и не было – в основном либо по Генриху V, либо по всему циклу сразу. После окончания я в темпе поскакал на выход и сразу к служебному входу. Там, разумеется, уже была толпа, но знакомые нашлись быстро. Я подумал и в толпу не полез – встал на небольшое возвышение, собираясь фотографировать поверх голов. Актёры начали выходить реально очень быстро! Вообще, минут десять после окончания прошло что ли, может 15 – и он один за другим начали выходить. Впрочем, они просто уходили или уезжали на велосипедах – народ ждал именно Дэвида. Он тоже вскоре появился, издал приветственный крик и отправился раздавать автографы и фотографироваться с желающими. Старался никого не пропустить и даже ждал, если у кого-то подтормаживала камера или телефон. Кстати и фоики и особенно телефоны он активно брал в свои руки, чтобы сделать селфи – у него просто руки длиннее, ему удобнее. Он двигался по ряду довольно быстро, поднятые вверх руки фанатов с программками и камерами часто его загораживали, но мне всё равно удалось его сфотографировать – сказался многолетний опыт съёмок на концертах из толпы. И даже вроде удачно. Дэвид пробежал по ряду, раздал автографы, сел в машину и уехал. И тут стало понятно, сколько в толпе русских! Маленькие группки были буквально со всех сторон! Честно, я знал, что вроде много народу едет, но не ожидал, что настолько. А вообще вот тут у меня реальность окончательно начала смазываться. Потому что я не отошёл ещё от того, что только что видел и спектакль, и Дэвида относительно близко (метра полтора-два), и то, что я давно не спал и сильно устал. Кажется, знакомый между собой народ активно общался, а к Насте даже подходили фанаты книги (или это было в другой день?) И потом кажется в тот же день мы направились на поиски паба. Точнее, я отправился за компанию, вообще не знаю зачем. Уже не помню, в этот раз паб всё же нашёлся или в другой день, но это неважно, наверное. По сути я с этого дня больше ничего не помню. Только то, что в итоге вернулись в дом, купив по дороге еды вроде бы, я слегка помылся, лёг на кровать и отрубился. На этом рассказ пока прерываю, и так 4,5 страницы вышло. Продолжение последует.
НАТАЛЬЯ ФОМИНЦЕВА: КОРОЛИ И СТРАНА ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО КАТАРСИСА. ЧАСТЬ 1. Начали появляться рецензии на цикл Грегори Дорана King & Country в Барбикане, который скоро завершается - сегодня с очередного спектакля "Ричард II" стартует третий цикл тетралогии. Этот отзыв на показы 10 и 12 января принадлежит автору наших предисловий и участнику нашей команды Наталье Фоминцевой.
читать дальшеКОРОЛИ И СТРАНА ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО КАТАРСИСА.
ЧАСТЬ 1.
Небольшое вступление. Цикл King&Country – история о том, как сразу, одним пакетом, сбылись мечты двух последних лет моей жизни. Все началось со спектакля «Ричард II», поставленного Грегори Дораном на сцене Королевской Шекспировской Компании в Стратфорде-на-Эйвоне в 2013 году (в главной роли сами знаете с кем) и продолжилось постановками «Генриха IV» и «Генриха V». На самом деле говорить о сбыче мечт странно – я как бы даже не мечтала: 1. Вообще увидеть все это вживую. 2. Увидеть все три постановки в одну неделю. 3. Увидеть в Лондоне. Но все случилось. Сразу на берегу скажу, что King&Country – самое сильное культурное впечатление ну если не за всю мою жизнь, то за последние десять лет точно. Потому что во-первых, это живой театр (скриниг, спасибо, что ты есть, но ты не передаешь и сотой доли). Во-вторых, это кажется лучший в мире театр. В-третьих, Дэвид Теннант. В-четвертых, Алекс Хассел. В-пятых, Грегори Доран. В общем, дальше – в подробностях.
Показать все четыре хроники, как один цикл было идеей чуть больше, чем гениальной. Это конечно уже делали в «Пустой короне», но там почему-то не возникало эффекта одной истории. У Грегори Дорана получилось – хотя изначально, как выяснилось, он такой цикл не задумывал; в частности «Ричард II» ставился, как отдельная история (и поэтому именно «Ричард» в рамках цикла претерпел самые большие изменения – и речь не только о касте).
Показанные подряд, все три (если считать обе части «Генриха IV» как одну) истории, встав в линию, зазвучали ярче и сильней. У меня в частности ушли все вопросы к «Генриху V» - он вдруг очень четко вписался в контекст и стал - неожиданно для меня – самым сильным впечатлением цикла. Доран как всегда искусно расставил акценты, и стало очевидно, что все венценосные (или претендующие – как Хотспер) герои этой истории проходят примерно одни и те же этапы: колебание между величием и человечностью, понимание ответственности за людей и страну, тяжесть выбора, иногда – по живому (капитуляция Ричарда, отречение от Фальстафа), предательство некогда друзей.
Перенос на другую сцену и показ всех спектаклей подряд стал причиной изменений в сценографии и касте (а кое-где и в концепции), но безусловный плюс был в непрерывности этой истории. Ну и в концентрации прекрасного в отдельно взятом Барбикане в январе 2016 года.
А теперь детально.
РИЧАРД II
Его коснулись конечно самые большие изменения: во-первых, все же прошло два года, во-вторых, новый каст – новое прочтение некоторых персонажей. В третьих, как я уже говорила выше, «Ричард» ставился как отдельный спектакль, а тут нужно было вписать его в цикл: из-за этого история в целом стала слегка другой: изменился образ самого Ричарда.
Фото Юлии Расковой с поклонов
Начнем с каста. Джаспер Бриттон в роли Болингброка – самая сильная замена. Мы, как люди, воспитанные скринингом, конечно, сначала очень расстроились, (тем более, что видели и помнили Бриттона в образе сломленного Генриха IV и не представляли, как он сыграет Болингброка, еще бодрого и полного сил). И да, почти весь первый акт «Ричарда» я пыталась принять и понять нового Болингброка (Бриттон, кстати, играл его с нуля, заново, как будто Найджела Линдси там и не стояло, в отличие от Сэма Маркса, который, играя Омерля, иногда внезапно начинал говорить с интонациями Оливера Рикса). Зато, поняв, осознала, что он мне очень нравится (и еще мне кажется, что Бриттон просто как актер сильнее Линдси, хотя, по одной роли судит сложно – возможно, такое ощущение сложилось из-за того, что Бриттон просто играет более сильного человека).
Джаспер Бриттон – актер очень и очень хороший: живой, подвижный, текучий, нервический. Новый противник Ричарда – острый, саркастичный. Обаятельный. Не без чувства юмора. Иногда – срывающийся чуть ли не в истерику, как у гроба Глостера или в Ковентри. Его не делает окружение: он с самых первых секунд своего возвращения в Англию знает, зачем приехал. Он хороший политик, довольно ловкий интриган и неплохой знаток человеческой натуры: он мастерски сразу после пленения Ричарда ловит на крючок Омерля (Бриттон сыграл это одним взглядом), потом методично загоняет его в угол и фактически вкладывает нож в его руку (причем, мысль об убийстве Ричарда у Болингброка появляется в самом конце, и Омерля он прижимает в общем ради проформы, предполагая, что тот когда-нибудь да пригодится).
Да, самое интересное в этой трактовке то, что Болингброк действительно отдает приказ убить Ричарда. И в финальной сцене его охватывает не раскаяние, а паника человека, который попался; он явно не рассчитывал, что запуганный Омерль его вот так «сольет» (и кстати в этой версии «уход во тьму» его сторонников сделан ярче – Нортумберленд так вообще делает очень явный жест в стиле «э, нет, друг, вот к этому нас не примазывай!»).
Относительно нового Болингброка скорректировал игру Дэвид Теннант: его Ричард более сдержан и точен. По факту они – два сильных и равных противника (Болингброк Линдси откровенно проигрывал Ричарду). Именно поэтому иначе в этой концепции выглядит и сцена отречения: здесь, кажется, у героев – и у Ричарда и даже у Нортумберленда - нет задачи кого-то унизить. Все основные участники этой сцены просто выполняют условия некого договора (корона в обмен на жизнь сторонников?), просто для Ричарда это очень сложные переговоры, и он откровенно срывается (ну и не может упустить шанса их всех в последний раз поддеть). Из-за этого в самой сцене сильно сместились акценты, и выглядит она очень непривычно, хотя, вроде бы все на свои местах: просто Ричард реально разговаривает с Болингброком, а не троллит его. Нюанс: на фразу про «сам себя я свергну» Болингброк просто кивает, как бы соглашаясь: если тебе так проще, давай. Про недовольную палату общин Нортумберленд говорит Болингброку вообще через голову Ричарда: чтение списка преступлений - не элемент глумления, а способ придать новой власти максимальную легитимность (собственно, как оно и было в реальности). После ухода Ричарда Болингброк наступает на зеркало не с целью как-то сохранить лицо (версия Линдси), а как бы говоря Нортумберленду: «У нас получилось». В общем, ничего личного, только политика. А то, что она мимо всего человеческого – так никто не обещал, что будет легко.
Убить Ричарда Болингброк решается не потому, что его гложет отсутствие собственного величия в сравнении с божественным предшественником: нет, это чисто политическое решение: этот заговор чудом удалось раскрыть, а что, если следующий не удастся? Однако, это решение стало роковой ошибкой. И тогда над гробом Ричарда деловой, энергичный победитель-Болингброк вдруг превращается в Генрих IV, каким мы его видим в следующей хронике – раздавленного ответственностью и чувством вины. Трансформация – точнее, ломка, - персонажа, происходит на наших глазах – в секунды (и в эти секунды Бриттон снимает с себя корону и прижимает ее к груди – и таким образом последняя сцена «Ричарда» идеально рифмуется с первой сценой «Гениха»).
Касательно игры Дэвида. Мы видели два спектакля и оба раза это были разные Ричарды: 10-го числа Дэвид гнал текст с бешеной скоростью и напором: его Ричард был жесток, если не жесток, стремителен и остр в первой части (никакого кокетства!), а со второй сразу обрушивал на зрителя максимальную глубину страдания: в сцене отречения его герой говорит свой текст как в забытьи, в бреду, просто сам с собой. Это усиливается в сцене в темнице – там появляется почти обезумевший король, и его текст уже не философское осмысление бытия, а почти поток сознания, методично проговариваемый в попытке не сойти с ума (новый момент, мимолетный, но рвущий душу: Ричард медленно прижимает к губам собственную руку, которую только что поцеловал конюх).
12-го числа Дэвид играл нюансней, спокойней, ближе к версии скрининга. Монолог о мертвых королях звучал вообще идеально: проникновенней, тише, без истерики и кажется в моменте «все умерли» он говорил больше о Буши и Грине, чем действительно о королях. Говоря о сдаче, он не истерично машет мечом на своих союзников, а держит оружие более или менее уверенно, защищаясь от их возражений; по сути защищая свое решение. Можно сказать, что сейчас Дэвид играет Ричарда более близкого к реальности, осознающего свою власть не только как божественную данность, а как цепь решений, как груз ответственности за страну и своих людей.
По впечатлениям: показ 12-го понравился мне больше, он был искусней, тоньше. Но сильный эмоциональный удар, буквально «мешком по голове», был с показа 10-го числа. И именно тогда зал аплодировал стоя.
Еще одна интересная замена каста – Омерль. Сэм Маркс, и это было видно, когда он играл Буши, актер очень нюансный (хотя может быть и не очень большого диапазона – в силу психофизики). И он конечно играл совершенно другую историю.
На вопрос о природе отношений Ричарда и Омерля на встрече с кастом Дэвид сказал что-то общее про человека, который был близок, но предал. Да, оба Омерля были именно об этом. Вопрос в степени близости. Если Ормель Рикса был прежде всего сторонник, то Омерль Маркса – скорее друг или даже больше. И я сейчас даже не об каких-то интимных моментах, хотя новое решение сцены с поцелуем как бы намекает, что эти люди уже делали нечто подобное (к тому же Ричард довольно быстро успокаивает Омерля, вызывает у него улыбку, – проверенный метод?). Но еще раньше, в сцене возвращения из Ирландии, Омерль смотрит на Ричарда, бегающего босиком по берегу моря с тем же выражением, что и епископ Карлайльский – со смесью умиления и нежности (Рикс в этом моменте был более сдержан). И все реплики на берегу, обращенные Ричардом к Омерлю, выглядят как продолжение какого-то их старого разговора, буквально «а помнишь ты говорил… а я говорил тебе!» (по крайней мере, так это было сыграно 12-го). Между ними в Ирландии совершенно определенно были какие-то споры, общение, возможно, они переживали вместе минуты радости.
Рикс играл мальчика, ищущего короля. Маркс играет Омерля, влюбленного в Ричарда-человека. Эта история проще – и поэтому сильней эмоционально. Здесь очень мало вопросов и причины предательства очевидны: страх за свою жизнь. Тема прессинга Омерля в этой версии сделана очень хорошо; а он, кажется, с самого начала боялся именно этого (на показе 12-го числа уже во время слов Ричарда про задний двор Омерль хватает короля за локоть: «Не уходи. Не оставляй меня одного с ними»). Причем, как и очень многие вещи у Дорана, эти сцены решены даже не интонациями – реакциями. К примеру, во второй сцене второго акта, когда идет бросание перчатками, Болинброк Линдси явно не знал, как урегулировать этот хаос. Герой Бриттона же здесь отлично владеет ситуацией – он уходит вглубь сцены, за трон, давая своим сторонника загнать Омерля в угол и вмешивается едва ли не в последний момент, тем самым давая понять последнему верному Ричарду человеку, что с ним можно сделать.
Последней каплей стало предательство отца (в этой сцене кстати Маркс очень хорош – его ужас чувствуется почти физически; мне кажется, главная фишка его Омерля именно вот в этом сыгранном страхе, а не во влюбленности). На показе 12-го была еще одна сильная сцена – с семьей Йорков у Болингброка, когда новоиспеченный король сначала угрожает Омерлю ножом, потом отдает ему этот нож, и в этот момент договор между ними состоялся. Дальнейшую комическую сцену с родителями он тупо отрабатывает: все уже решено, он уже помилован, но нужен повод почему: ну как бы мама попросила.
Конечно, в этой концепции сцена убийства Ричарда выглядит иначе: Омерль всаживает нож в спину короля, одновременно очень крепко обнимая его и утыкаясь лицом ему в шею. Это и убийство и прощание и последнее – очень крепкое - объятие и невысказанная просьба о прощении (и последнее чувство Ричарда здесь гораздо глубже, если предположить, что убил его не просто последний сторонник, а друг или – того хуже – любовник). Определенно, был близок, но предал. Обе истории про это. Разница в деталях, да.
Разочарования: • Фавориты Ричарда – одна из самых неудачных замен. Начать с того, что они выглядят элементарно младше своих предшественников. Не очень понятно, почему и зачем Ричард окружил себя вообще какими-то детьми. Ну это полбеды: фишка в том, что, кажется, у ребят не было вообще никакой концепции на тему, кто они и что. Для сравнения можно понаблюдать на скрининге за Буши в исполнении Сэма Маркса – там все очень точно и хорошо сделано: у персонажа есть цели, задачи, характер. • Джон Гонт и Моубрей. Оба – очень формальные. Хотя у обоих – очень интересные фрагменты текста: хрестоматийный про Англию у Гонта и про английскую речь у Норфолка. • Изменения в сценографии, обусловленные судя по всему чисто техническими причинами. Например, трон не стали водружать на мостик – в итоге там стояло какое-то левое кресло (возле него появляется Ричард в финале), а настоящий трон (кто в Вестминстере был – тот знает) появляется буквально один раз – в сцене отречения, выезжая на небольшой платформе. Что еще. • Интересен выбор актрисы на роль королевы. Девушка до этого играла комические роли. В ней нет величия, но есть некая трогательность: ей сочувствуешь. Плюс: были хоть какие-то эмоциональные реакции – искренний испуг из-за действий Ричарда в доме Джона Гонта, ужас от известия о смерти Буши и Грина. И в прощании с Ричардом 10-го числа она очень трогательно обхватила его руками – действительно как ребенок.
Общее впечатление от спектакля – свет, цвет, звук. Совершенно изумительная геометрия движений персонажей по сцене – механизм, который с балкона было особенно интересно рассматривать. Это действительно живой организм, в котором разные детали каждый раз складываются в единую историю. Не важно, как порвет список преступлений Ричард – с криком или очень спокойно (версия от 10-го января). Не важно унижает он Болингброка или борется с ним на равных и совсем не важно по-большому счету как и из каких побуждений он целует Омерля – в любом случае, что бы он не сделал, это будет один и тот же персонаж. Яркий, живой. Настоящий.
Еще одна смерть. Гленн Фрэй из Eagles. Но я его узнала прежде по роли контрабандиста в одном из эпизодов "Maimi Vice"; затем был запоминающийся персонаж в "Нэше Бриджесе". Кстати, для эпизода с контрабандистом он написал отличную песню.
После вчерашнего разгула стихии сегодня приползла домой никакая. Левое запястье уже не просто достает и болит, а громко хрустит. Снег выносить уже некуда; бегаю по углам, ищу куда приткнуть очередную порцию. В удобных местах гребень сугробов выше моей головы. Не думала, что "Blackstar" так привязчива, и вообще ее можно напевать; крутиться в памяти пополам с "Героями", альбомом "Black Tie White Noise" и много с чем еще - репертуар в ушах один и состоит только из песен ДБ. Словно в голове такой подбадривающий ди-джей...