Жизнь - это апельсин
12.10.2014 в 15:25
Пишет Дочь профессора Баринова:Сердце короля
Раз уж книга существует в природе, и уже даже есть счастливые обладатели электронной версии, считаю, что могу выложить в открытый доступ предисловие, написанное специально для этого проекта.
Две недели моей жизни и пара-тройка проваленных проектов (король Ричард, поселившись в моей голове, на давал думать ни о чем другом, что вполне в духе этого персонажа). В общем, спасибо проекту за возможность рассказать эту историю такой, какой я ее вижу. Она стучала у меня в сердце как пепел Клааса с января.
Наталья Фоминцева
Сердце короля
Ричард II был лицемерным и трусливым тираном
Из предисловия к современному отечественному изданию пьесы
***
Мы не можем не видеть в Ричарде II человека, который, при всех своих недостатках, стоял целою головою выше своих предшественников
Из полного собрания сочинений В. Шекспира в переводе русских писателей (конец XVIII века)
***
Swell'st thou, proud heart?
I'll give thee scope to beat,
Since foes have scope to beat both thee and me
William Shakespeare, Richard II, Act III, Scene 3
читать дальше
***
Приблизительно в 1595 году Уильям Шекспир написал пьесу, входящую в цикл так называемых Исторических хроник. Она была посвящена королю Ричарду II – одному из самых противоречивых персонажей английской истории, интеллектуалу и эгоцентрику, уверенному в незыблемости королевской власти и низложенному на самом пике могущества двоюродным братом.
Вплоть до XIX века пьеса не пользовалась особым успехом: много политики, всего один женский персонаж и неоднозначный, сложный для сочувствия, главный герой. Да и короли – Елизавета во времена Шекспира и Карл II почти век спустя – близко к сердцу принимали историю о том, чем может обернуться для монарха привычка слышать только себя.
Именно зацикленным на собственной персоне капризным гедонистом с черной дырой в области эмпатии, не имеющим воли для сопротивления вызовам времени, Ричард предстает в большинстве экранных и театральных воплощений. Его представляют талантливым поэтом, образно мыслящим и тонко чувствующим (особенно – собственные страдания), но совершенно негодным королем. И его история – это чаще всего рассказ о том, как крупные феодалы ради спасения страны выдвигают на престол своего ставленника, будущего Генриха IV, образ которого окрашивается трагическими оттенками: он свергает законного, но никчемного монарха едва ли не против воли.
В октябре 2013 года Грегори Доран, художественный руководитель Королевской Шекспировской компании (по мнению газеты The Sunday Times – один из лучших режиссеров нашего времени, ставящих Шекспира), представил свою версию жизни и смерти Ричарда II. Версию, буквально с ног на голову перевернувшую традиционное прочтение этой хроники и прозвучавшую неожиданно созвучно противоречивой и тревожной истории реального Ричарда.
***
Ричард II – последний король из династии Плантагенетов – был коронован в десятилетнем возрасте. Он – сын Черного Принца, национального героя, и страна, ослабленная Столетней войной, чумой и экономическим кризисом, возлагает на него большие надежды. Он их не оправдает: его подданные сочтут оскорблением 28-летний мир с Францией, а также относительный мир с Ирландией, достигнутый благодаря одной лишь дипломатии.
Он вырастет под жестким контролем старших родственников, многочисленных дядюшек из числа английской аристократии: составляя основу Парламента, именно они будут принимать решения от имени короля, часто против его воли. Он же в свою очередь начнет проводить дни и ночи за штудированием исторических книг (первый английский король, умевший читать и писать), изучая теорию монархии и проникаясь идеями абсолютизма.
Ему будет 14 лет, когда в Англии вспыхнет крупное крестьянское восстание, и король остановит его, выехав навстречу толпе бунтовщиков, едва ли не единственным из своего окружения проявив абсолютное и отчаянное бесстрашие.
Он вырастет умным, насмешливым, эмоциональным. Будет скупать книги и соберет неплохую библиотеку. Женится на принцессе Анне Чешской. Не без ее влияния начнет преобразовывать двор, меняя военный аскетизм на изысканность и утонченность. Примется развивать искусства, кулинарию, моду. Заслужит обвинения в недопустимой изнеженности, введя в бытовой обиход носовой платок. Его нежная любовь к жене будет бесплодной, а сильная привязанность к одному из фаворитов станет поводом для сплетен и домыслов.
Едва ли не все время своего царствования он потратит на противостояние «старой гвардии» – Парламенту, который, в свою очередь, будет контролировать все его действия и решения. К 19 годам он сумет сформировать собственную партию сторонников, но почти все они будут сосланы или казнены в результате суда, устроенного «Безжалостным Парламентом». Тогда же обвинители – так называемые лорды-аппелянты – будут всерьез думать о низложении и последующей ликвидации самого Ричарда. Он останется в живых и на троне только потому, что обвинители не сумеют договориться о том, кто займет его место.
Спустя три года он скажет им, что достиг совершеннолетия и больше не нуждается в опеке и советах. А спустя еще пять лет – обвинит в мятеже и казнит. Самому ненавистному, герцогу Глостеру, попросившему о милосердии, король напомнит, как девять лет назад Глостера умоляла о милосердии королева Анна, просящая за одного из своих друзей. К слову, Анны на тот момент уже нет. Она умерла от чумы, и король пережил период, когда, по словам хронистов, он «сделался диким от горя».
Ему почти тридцать, и он по-прежнему красив – красотой не мужественной, а скорее андрогинной. Он по-прежнему дает повод для сплетен: щедро одаривает фаворитов, не имеет любовниц и женится на десятилетней французской принцессе, которая овдовеет раньше, чем станет женой по-настоящему. Он талантливый манипулятор и нарцисс, интеллектуал и модник, хладнокровный интриган, шахматный игрок и неврастеник, страдающий резкими перепадами настроения и приступами одержимости – людьми, книгами, идеями.
Одна из них – ключевая – в понимании особой миссии короля: не военной, но религиозной. Писатель Джон Чамплин Гарднер, называвший Ричарда «идеалистом в эпоху волков», скажет, что в этом обожествлении собственной персоны была не столько мания величия, сколько политические соображения: власть была для Ричарда единственным способом остаться в живых. Абсолютистская теория требовала фактического обожествления короля, которое достигалось с помощью визуальных подтверждений – пышных зрелищ и парадных церемоний, в устройстве которых Ричард проявлял большой вкус и талант.
Ему тридцать два. Время высшего могущества, странный период, когда умеренность и мудрость короля вдруг сменились расточительностью, непоследовательностью, неугомонностью, растерянностью. Именно в этот год уместилось большинство его безумств: шумные пиры, разорительные путешествия по стране, вера шарлатанам и гадалкам, требование, чтобы все, кто его видит, падали ниц. Впоследствии по приказу Генриха IV историки будут приводить эти события как доказательства сумасшествия Ричарда.
Сокрушительный триумф абсолютной власти напугал всех – от баронов до вилланов. Это был год, когда Англия начала ненавидеть и бояться своего короля.
Ему тридцать два, и все его мечты сбылись: лорды-аппелянты повержены, Парламент сделался ручным, а королевская власть – абсолютной. Однако нет королевы Анны, погиб во Франции бывший фаворит Роберт де Вер, в свое время спасшийся от Безжалостного Парламента. Умер Джон Гонт, опекун и старший дядя, главный претендент на корону, тем не менее, всегда поддерживающий и царственного племянника и престиж короны (у Шекспира – антагонист Ричарда, олицетворяющий мудрость и патриотизм, у Дорана – воплощение ненависти, чуть ли не главный идеолог заговора).
Он победил. Но, кажется, совершенно не понимает, что ему делать и с этой победой, и с самим собой. До низложения остается год.
***
В тот момент, с которого начинается отсчет событий в пьесе Шекспира и спектакле Грегори Дорана, Ричард – в зените власти.
Он является во всем блеске – действительно, «красивейший из королей». Ниспадающие одежды, водопад золотых волос, выверенность каждой позы, каждого жеста, отточенная и стремительная пластика танцора: яркая экзотическая птица среди брутальных сторонников противоположной партии. Но, несмотря на очевидную искусственность формы, король Ричард в исполнении совершенно невероятного Дэвида Теннанта – не хрупкая фарфоровая статуэтка. Он слишком явно опасен. В нем бурлит и бьется неудержимая энергия. Он ни секунды не стоит на месте. Он собран и сгруппирован, даже в собственных покоях, когда с рук кормит конфетками фаворитов.
К нему сложно испытывать антипатию даже в начале, когда он демонстрирует то, что сам Дэвид Теннант в интервью очень точно называл абсолютным чувством собственного полномочия. Он действительно самодур, но самодурствует так уверенно, изящно и остроумно, что не возникает ни тени сомнения в том, что он – в своем праве: восхищение эстетикой приходит раньше осознания этической неправомерности его поступков.
Дэвид Теннант не только заставляет пьесу «дрожать от жизни» (по словам Грегори Дорана), он практически наполняет собой пространство: в его присутствии в воздухе чувствуется электричество (и это не столько свойство образа, сколько «базовая комплектация» конкретного актера). И даже стоя на пустой полутемной сцене, он всегда – как и его герой – в фокусе, в центре внимания, как будто в свете яркого прожектора. События закручиваются, как смерч, вокруг его фигуры, втягивая в этот вихрь всех без исключения героев и – в конечном итоге – беспощадно ломая главного.
***
«… С рвением, граничащим с безрассудством, он приостановил действие почти всех конституционных прав и привилегий, обретенных нацией за предыдущие сто лет. Он вознес монархию на такие вершины власти, которые были недоступны даже Вильгельму Завоевателю».
Уинстон Черчилль, «Рождение Британии»
***
Стремительно падая вниз с вершины могущества (предательство его сторонников, капитуляция, отречение, тюрьма) он, как Икар, растеряет все свое золотое оперение. В сцене возвращения из Ирландии, узнав о казни фаворитов, он в первый раз упадет на четвереньки – некрасиво, как будто от толчка в спину. «Я такой же, как и вы» – скажет он тем немногим, кто еще остался с ним, признавая тем самым, что самообожествление всегда было не более чем игрой. Всю жизнь стараясь быть выше всех, он действительно становится выше в тот момент, когда распускает остатки своего войска, больше не желая рисковать ничьей жизнью.
На башне замка Флинт он в первый раз схватится за сердце, не понимая, бьется оно или разбилось (позже, разыгрывая собственное низложение, он еще несколько раз почувствует острую сердечную боль, но ни на секунду не прервет своей партии). Там же, на башне, он будет переживать момент, когда еще можно все изменить, вступить в бой, но на правой галерее вдруг высветятся фигуры последних оставшихся с ним людей, а рядом от собственного страха заплачет юный кузен Омерль, и все решится само собой.
Этот дар – их собственные жизни – он не обесценит даже позже, в тюрьме, когда сорвет капюшон с лица собственного убийцы – и увидит Омерля. В тот момент тема проклятия, звучавшая секундой раньше, просто перестает существовать. Взамен придет жалость и нежность – душераздирающая, неуместная здесь и сейчас, – к тому, кто не ведает, что творит. К тому, кто с поцелуем короля получил благословление на жизнь. Больше, чем заслуживал.
Но это будет потом. А пока, на башне замка Флинт, принимая последнее свое решение, он гладит Омерля по щеке почти неуловимым жестом-обещанием: «Ничего не бойся. Я все улажу», – и спускается на задний двор навстречу Генриху Болингброку и его людям, как когда-то, совсем мальчиком, вышел навстречу бунтующей крестьянской толпе.
***
«В понедельник 29 сентября Ричард подписал в Тауэре акт об отречении в присутствии представителей закона, духовных и светских лордов, землевладельческой знати. Затем он положил корону на пол перед собой, отдавая ее не герцогу Ланкастеру, а Господу».
Джон Норвич, «История Англии и шекспировские короли»
***
На собственное отречение он явится не в сверкающих одеждах, а в белой рубахе и босой: не получается разыграть карту «Величие», разыграем карту «Уничижение», да так, чтобы никому мало не показалось. Это будет кураж на уровне фиглярства, и все присутствующие отразятся в его уничижении, как в той оптической игрушке, которой развлекали королеву фавориты – с нужной, в общем, стороны. Что касается карты «Величие», то она разыграется сама собой; просто потому, что это не уже не искусственно созданный эффект, а свойство личности. Настолько, что Генрих Болингброк в присутствии уже бывшего короля потеряет дар речи и волю, и Ричарду придется самому режиссировать собственное низложение и заключение в Тауэр.
Потом, на лондонской улице, он будет нежен и осторожен с королевой – девочкой, кричащей ему о необходимости борьбы, как будто не желающей видеть ни его скованных рук, ни толпы, кидающей в него камни. Он найдет для нее самые правильные слова, но будет уклоняться от объятий: ее любовь всегда была безответной, и было бы слишком нечестно за несколько минут до расставания давать ей то, чего он была лишена в лучшие времена. Тогда же он предречет всем участникам заговора их судьбы: расскажет, как что-то само собой разумеющееся, уже без насмешничества и актерства. И белая рубаха вдруг перестанет быть элементом перформанса, и на миг покажется, что падший король сейчас гораздо ближе к теме святости, чем думал он сам, молясь на собственное изображение на Уилтонском диптрихе.
***
«О том, когда и как он умер, неизвестно до сих пор. Шекспир вслед за Холиншедом изображает дело так, как будто его сразил некий сэр Пирс Экстон, услышавший сетование короля [Генриха] на то, что нет друга, который избавил бы его от "этого живого страха"... Однако ввиду существовавшего тогда негативного отношения к пролитию крови помазанного монарха, более правдоподобным, если уж говорить о насильственной смерти, представляется другой исход: удушение. Бытует и такая легенда: узнав о провале попыток восстановить его на троне, Ричард отвернулся лицом к стене, отказался принимать пищу и умер от голода. Тело покойного монарха, дабы развеять слухи о том, что он все еще жив, перевезли в Лондон и выставляли напоказ на всем пути».
Джон Норвич, «История Англии и шекспировские короли»
***
Шекспир ставил под сомнение незыблемость королевских прав. Грегори Доран показал обратную сторону этих прав, когда потеря короны синонимична потере жизни. Причины тому – исключительно исторические: низложенных королей убивают. Ричард знает об этом из биографии своего кумира Эдуарда II и собственного опыта низложения десятилетней давности. Он знает, что такое быть в центре внимания, не иметь права на ошибку, понимать, что друзья в любой момент могут обернуться врагами. Отдавая корону Болингброку, точнее, ловя его на корону, как на приманку, он смотрит в глаза преемнику: «Понимаешь ли ты, что приобретаешь?»
Генрих Болингброк не понимает. Для него власть обернулась пока только ощущением триумфа и возможностью карать и миловать. Понимание придет позже, когда желающий заслужить милость нового короля Омерль доставит во дворец гроб с телом Ричарда.
В этот момент Генрих IV восседает на троне, расположенном на помосте над сценой, а его соратники по заговору внизу, и уже совершенно явно тяготятся такой расстановкой сил – первые акты предсказанной Ричардом будущей трагедии. Когда Генрих сбежит со своего помоста к гробу, когда растерянно скажет что-то вроде: «Это не я… Я не хотел….», бывшие друзья медленно отойдут вглубь сцены, в темноту, оставляя нового короля один на один с самим собой. А рядом с пустым троном появится призрак Ричарда. Снова – выше всех.
***
«На трон взошел Генрих IV Ланкастер, что явилось прологам к потрясениям, раздиравшим Англию в течение следующих 85 лет».
Энциклопедия Кольера
***
Новый спектакль Грегори Дорана «Генрих IV» – продолжение той же истории, но с поправкой: времена уже другие. Эпоха победившего Болингброка – многолюдная, суетливая, плотная, фактурная и подчеркнуто телесная – представляет собой контраст истории Ричарда, разыгранной практически на пустой сцене, эфемерной, прозрачной, утонченной, с обилием воздуха и пространства. Живая, конкретная, маскулинная жизнь пришла на смену искусству, концепции, идее. Имя Ричарда постоянно на устах тех, кто участвовал в низложении: прошло время и для них он снова – олицетворение королевской власти как миссии. Миссии, которую они так и не смогли понять.
***
В попытке оправдать низложение Ричарда, ему предъявили обвинение из множества пунктов. Но, в общем, он не сделал ничего такого, что до него и после него не делали бы другие короли. Сдавать страну в аренду, тратиться на фаворитов и пиры – все это было в истории Англии. Но никто из королей еще не был настолько ужасающе всесилен. Прояви он чуть больше благоразумия, и, возможно, история Англии была бы иной. Она могла стать страной Ренессанса раньше Италии, либо свернуть в сторону абсолютной монархии. Но, кажется, для этого у Ричарда II было слишком живое сердце.
***
«…Мы, живущие сейчас, не имеем права лишать его этого луча славы, падающего на его беспокойную, тревожную жизнь. Никто, однако, не спорит с тем, что в самих его действиях немыслимые ошибки и невероятная интуиция сменяли друг друга с обескураживающей быстротой. Он был способен на почти нечеловеческое терпение и хитрость, но и одновременно на глупости, избежать которых сумел бы и простак. Ричард II провел четыре смертельных боя с феодальным аристократическим обществом. В 1386 г. его одолели; в 1389 г. он одержал победу; в 1397–1398 гг. он поднялся на небывалую высоту власти; в 1399 г. – был уничтожен».
Уинстон Черчилль, «Рождение Британии»
URL записиРаз уж книга существует в природе, и уже даже есть счастливые обладатели электронной версии, считаю, что могу выложить в открытый доступ предисловие, написанное специально для этого проекта.
Две недели моей жизни и пара-тройка проваленных проектов (король Ричард, поселившись в моей голове, на давал думать ни о чем другом, что вполне в духе этого персонажа). В общем, спасибо проекту за возможность рассказать эту историю такой, какой я ее вижу. Она стучала у меня в сердце как пепел Клааса с января.
Наталья Фоминцева
Сердце короля
Ричард II был лицемерным и трусливым тираном
Из предисловия к современному отечественному изданию пьесы
***
Мы не можем не видеть в Ричарде II человека, который, при всех своих недостатках, стоял целою головою выше своих предшественников
Из полного собрания сочинений В. Шекспира в переводе русских писателей (конец XVIII века)
***
Swell'st thou, proud heart?
I'll give thee scope to beat,
Since foes have scope to beat both thee and me
William Shakespeare, Richard II, Act III, Scene 3
читать дальше
***
Приблизительно в 1595 году Уильям Шекспир написал пьесу, входящую в цикл так называемых Исторических хроник. Она была посвящена королю Ричарду II – одному из самых противоречивых персонажей английской истории, интеллектуалу и эгоцентрику, уверенному в незыблемости королевской власти и низложенному на самом пике могущества двоюродным братом.
Вплоть до XIX века пьеса не пользовалась особым успехом: много политики, всего один женский персонаж и неоднозначный, сложный для сочувствия, главный герой. Да и короли – Елизавета во времена Шекспира и Карл II почти век спустя – близко к сердцу принимали историю о том, чем может обернуться для монарха привычка слышать только себя.
Именно зацикленным на собственной персоне капризным гедонистом с черной дырой в области эмпатии, не имеющим воли для сопротивления вызовам времени, Ричард предстает в большинстве экранных и театральных воплощений. Его представляют талантливым поэтом, образно мыслящим и тонко чувствующим (особенно – собственные страдания), но совершенно негодным королем. И его история – это чаще всего рассказ о том, как крупные феодалы ради спасения страны выдвигают на престол своего ставленника, будущего Генриха IV, образ которого окрашивается трагическими оттенками: он свергает законного, но никчемного монарха едва ли не против воли.
В октябре 2013 года Грегори Доран, художественный руководитель Королевской Шекспировской компании (по мнению газеты The Sunday Times – один из лучших режиссеров нашего времени, ставящих Шекспира), представил свою версию жизни и смерти Ричарда II. Версию, буквально с ног на голову перевернувшую традиционное прочтение этой хроники и прозвучавшую неожиданно созвучно противоречивой и тревожной истории реального Ричарда.
***
Ричард II – последний король из династии Плантагенетов – был коронован в десятилетнем возрасте. Он – сын Черного Принца, национального героя, и страна, ослабленная Столетней войной, чумой и экономическим кризисом, возлагает на него большие надежды. Он их не оправдает: его подданные сочтут оскорблением 28-летний мир с Францией, а также относительный мир с Ирландией, достигнутый благодаря одной лишь дипломатии.
Он вырастет под жестким контролем старших родственников, многочисленных дядюшек из числа английской аристократии: составляя основу Парламента, именно они будут принимать решения от имени короля, часто против его воли. Он же в свою очередь начнет проводить дни и ночи за штудированием исторических книг (первый английский король, умевший читать и писать), изучая теорию монархии и проникаясь идеями абсолютизма.
Ему будет 14 лет, когда в Англии вспыхнет крупное крестьянское восстание, и король остановит его, выехав навстречу толпе бунтовщиков, едва ли не единственным из своего окружения проявив абсолютное и отчаянное бесстрашие.
Он вырастет умным, насмешливым, эмоциональным. Будет скупать книги и соберет неплохую библиотеку. Женится на принцессе Анне Чешской. Не без ее влияния начнет преобразовывать двор, меняя военный аскетизм на изысканность и утонченность. Примется развивать искусства, кулинарию, моду. Заслужит обвинения в недопустимой изнеженности, введя в бытовой обиход носовой платок. Его нежная любовь к жене будет бесплодной, а сильная привязанность к одному из фаворитов станет поводом для сплетен и домыслов.
Едва ли не все время своего царствования он потратит на противостояние «старой гвардии» – Парламенту, который, в свою очередь, будет контролировать все его действия и решения. К 19 годам он сумет сформировать собственную партию сторонников, но почти все они будут сосланы или казнены в результате суда, устроенного «Безжалостным Парламентом». Тогда же обвинители – так называемые лорды-аппелянты – будут всерьез думать о низложении и последующей ликвидации самого Ричарда. Он останется в живых и на троне только потому, что обвинители не сумеют договориться о том, кто займет его место.
Спустя три года он скажет им, что достиг совершеннолетия и больше не нуждается в опеке и советах. А спустя еще пять лет – обвинит в мятеже и казнит. Самому ненавистному, герцогу Глостеру, попросившему о милосердии, король напомнит, как девять лет назад Глостера умоляла о милосердии королева Анна, просящая за одного из своих друзей. К слову, Анны на тот момент уже нет. Она умерла от чумы, и король пережил период, когда, по словам хронистов, он «сделался диким от горя».
Ему почти тридцать, и он по-прежнему красив – красотой не мужественной, а скорее андрогинной. Он по-прежнему дает повод для сплетен: щедро одаривает фаворитов, не имеет любовниц и женится на десятилетней французской принцессе, которая овдовеет раньше, чем станет женой по-настоящему. Он талантливый манипулятор и нарцисс, интеллектуал и модник, хладнокровный интриган, шахматный игрок и неврастеник, страдающий резкими перепадами настроения и приступами одержимости – людьми, книгами, идеями.
Одна из них – ключевая – в понимании особой миссии короля: не военной, но религиозной. Писатель Джон Чамплин Гарднер, называвший Ричарда «идеалистом в эпоху волков», скажет, что в этом обожествлении собственной персоны была не столько мания величия, сколько политические соображения: власть была для Ричарда единственным способом остаться в живых. Абсолютистская теория требовала фактического обожествления короля, которое достигалось с помощью визуальных подтверждений – пышных зрелищ и парадных церемоний, в устройстве которых Ричард проявлял большой вкус и талант.
Ему тридцать два. Время высшего могущества, странный период, когда умеренность и мудрость короля вдруг сменились расточительностью, непоследовательностью, неугомонностью, растерянностью. Именно в этот год уместилось большинство его безумств: шумные пиры, разорительные путешествия по стране, вера шарлатанам и гадалкам, требование, чтобы все, кто его видит, падали ниц. Впоследствии по приказу Генриха IV историки будут приводить эти события как доказательства сумасшествия Ричарда.
Сокрушительный триумф абсолютной власти напугал всех – от баронов до вилланов. Это был год, когда Англия начала ненавидеть и бояться своего короля.
Ему тридцать два, и все его мечты сбылись: лорды-аппелянты повержены, Парламент сделался ручным, а королевская власть – абсолютной. Однако нет королевы Анны, погиб во Франции бывший фаворит Роберт де Вер, в свое время спасшийся от Безжалостного Парламента. Умер Джон Гонт, опекун и старший дядя, главный претендент на корону, тем не менее, всегда поддерживающий и царственного племянника и престиж короны (у Шекспира – антагонист Ричарда, олицетворяющий мудрость и патриотизм, у Дорана – воплощение ненависти, чуть ли не главный идеолог заговора).
Он победил. Но, кажется, совершенно не понимает, что ему делать и с этой победой, и с самим собой. До низложения остается год.
***
В тот момент, с которого начинается отсчет событий в пьесе Шекспира и спектакле Грегори Дорана, Ричард – в зените власти.
Он является во всем блеске – действительно, «красивейший из королей». Ниспадающие одежды, водопад золотых волос, выверенность каждой позы, каждого жеста, отточенная и стремительная пластика танцора: яркая экзотическая птица среди брутальных сторонников противоположной партии. Но, несмотря на очевидную искусственность формы, король Ричард в исполнении совершенно невероятного Дэвида Теннанта – не хрупкая фарфоровая статуэтка. Он слишком явно опасен. В нем бурлит и бьется неудержимая энергия. Он ни секунды не стоит на месте. Он собран и сгруппирован, даже в собственных покоях, когда с рук кормит конфетками фаворитов.
К нему сложно испытывать антипатию даже в начале, когда он демонстрирует то, что сам Дэвид Теннант в интервью очень точно называл абсолютным чувством собственного полномочия. Он действительно самодур, но самодурствует так уверенно, изящно и остроумно, что не возникает ни тени сомнения в том, что он – в своем праве: восхищение эстетикой приходит раньше осознания этической неправомерности его поступков.
Дэвид Теннант не только заставляет пьесу «дрожать от жизни» (по словам Грегори Дорана), он практически наполняет собой пространство: в его присутствии в воздухе чувствуется электричество (и это не столько свойство образа, сколько «базовая комплектация» конкретного актера). И даже стоя на пустой полутемной сцене, он всегда – как и его герой – в фокусе, в центре внимания, как будто в свете яркого прожектора. События закручиваются, как смерч, вокруг его фигуры, втягивая в этот вихрь всех без исключения героев и – в конечном итоге – беспощадно ломая главного.
***
«… С рвением, граничащим с безрассудством, он приостановил действие почти всех конституционных прав и привилегий, обретенных нацией за предыдущие сто лет. Он вознес монархию на такие вершины власти, которые были недоступны даже Вильгельму Завоевателю».
Уинстон Черчилль, «Рождение Британии»
***
Стремительно падая вниз с вершины могущества (предательство его сторонников, капитуляция, отречение, тюрьма) он, как Икар, растеряет все свое золотое оперение. В сцене возвращения из Ирландии, узнав о казни фаворитов, он в первый раз упадет на четвереньки – некрасиво, как будто от толчка в спину. «Я такой же, как и вы» – скажет он тем немногим, кто еще остался с ним, признавая тем самым, что самообожествление всегда было не более чем игрой. Всю жизнь стараясь быть выше всех, он действительно становится выше в тот момент, когда распускает остатки своего войска, больше не желая рисковать ничьей жизнью.
На башне замка Флинт он в первый раз схватится за сердце, не понимая, бьется оно или разбилось (позже, разыгрывая собственное низложение, он еще несколько раз почувствует острую сердечную боль, но ни на секунду не прервет своей партии). Там же, на башне, он будет переживать момент, когда еще можно все изменить, вступить в бой, но на правой галерее вдруг высветятся фигуры последних оставшихся с ним людей, а рядом от собственного страха заплачет юный кузен Омерль, и все решится само собой.
Этот дар – их собственные жизни – он не обесценит даже позже, в тюрьме, когда сорвет капюшон с лица собственного убийцы – и увидит Омерля. В тот момент тема проклятия, звучавшая секундой раньше, просто перестает существовать. Взамен придет жалость и нежность – душераздирающая, неуместная здесь и сейчас, – к тому, кто не ведает, что творит. К тому, кто с поцелуем короля получил благословление на жизнь. Больше, чем заслуживал.
Но это будет потом. А пока, на башне замка Флинт, принимая последнее свое решение, он гладит Омерля по щеке почти неуловимым жестом-обещанием: «Ничего не бойся. Я все улажу», – и спускается на задний двор навстречу Генриху Болингброку и его людям, как когда-то, совсем мальчиком, вышел навстречу бунтующей крестьянской толпе.
***
«В понедельник 29 сентября Ричард подписал в Тауэре акт об отречении в присутствии представителей закона, духовных и светских лордов, землевладельческой знати. Затем он положил корону на пол перед собой, отдавая ее не герцогу Ланкастеру, а Господу».
Джон Норвич, «История Англии и шекспировские короли»
***
На собственное отречение он явится не в сверкающих одеждах, а в белой рубахе и босой: не получается разыграть карту «Величие», разыграем карту «Уничижение», да так, чтобы никому мало не показалось. Это будет кураж на уровне фиглярства, и все присутствующие отразятся в его уничижении, как в той оптической игрушке, которой развлекали королеву фавориты – с нужной, в общем, стороны. Что касается карты «Величие», то она разыграется сама собой; просто потому, что это не уже не искусственно созданный эффект, а свойство личности. Настолько, что Генрих Болингброк в присутствии уже бывшего короля потеряет дар речи и волю, и Ричарду придется самому режиссировать собственное низложение и заключение в Тауэр.
Потом, на лондонской улице, он будет нежен и осторожен с королевой – девочкой, кричащей ему о необходимости борьбы, как будто не желающей видеть ни его скованных рук, ни толпы, кидающей в него камни. Он найдет для нее самые правильные слова, но будет уклоняться от объятий: ее любовь всегда была безответной, и было бы слишком нечестно за несколько минут до расставания давать ей то, чего он была лишена в лучшие времена. Тогда же он предречет всем участникам заговора их судьбы: расскажет, как что-то само собой разумеющееся, уже без насмешничества и актерства. И белая рубаха вдруг перестанет быть элементом перформанса, и на миг покажется, что падший король сейчас гораздо ближе к теме святости, чем думал он сам, молясь на собственное изображение на Уилтонском диптрихе.
***
«О том, когда и как он умер, неизвестно до сих пор. Шекспир вслед за Холиншедом изображает дело так, как будто его сразил некий сэр Пирс Экстон, услышавший сетование короля [Генриха] на то, что нет друга, который избавил бы его от "этого живого страха"... Однако ввиду существовавшего тогда негативного отношения к пролитию крови помазанного монарха, более правдоподобным, если уж говорить о насильственной смерти, представляется другой исход: удушение. Бытует и такая легенда: узнав о провале попыток восстановить его на троне, Ричард отвернулся лицом к стене, отказался принимать пищу и умер от голода. Тело покойного монарха, дабы развеять слухи о том, что он все еще жив, перевезли в Лондон и выставляли напоказ на всем пути».
Джон Норвич, «История Англии и шекспировские короли»
***
Шекспир ставил под сомнение незыблемость королевских прав. Грегори Доран показал обратную сторону этих прав, когда потеря короны синонимична потере жизни. Причины тому – исключительно исторические: низложенных королей убивают. Ричард знает об этом из биографии своего кумира Эдуарда II и собственного опыта низложения десятилетней давности. Он знает, что такое быть в центре внимания, не иметь права на ошибку, понимать, что друзья в любой момент могут обернуться врагами. Отдавая корону Болингброку, точнее, ловя его на корону, как на приманку, он смотрит в глаза преемнику: «Понимаешь ли ты, что приобретаешь?»
Генрих Болингброк не понимает. Для него власть обернулась пока только ощущением триумфа и возможностью карать и миловать. Понимание придет позже, когда желающий заслужить милость нового короля Омерль доставит во дворец гроб с телом Ричарда.
В этот момент Генрих IV восседает на троне, расположенном на помосте над сценой, а его соратники по заговору внизу, и уже совершенно явно тяготятся такой расстановкой сил – первые акты предсказанной Ричардом будущей трагедии. Когда Генрих сбежит со своего помоста к гробу, когда растерянно скажет что-то вроде: «Это не я… Я не хотел….», бывшие друзья медленно отойдут вглубь сцены, в темноту, оставляя нового короля один на один с самим собой. А рядом с пустым троном появится призрак Ричарда. Снова – выше всех.
***
«На трон взошел Генрих IV Ланкастер, что явилось прологам к потрясениям, раздиравшим Англию в течение следующих 85 лет».
Энциклопедия Кольера
***
Новый спектакль Грегори Дорана «Генрих IV» – продолжение той же истории, но с поправкой: времена уже другие. Эпоха победившего Болингброка – многолюдная, суетливая, плотная, фактурная и подчеркнуто телесная – представляет собой контраст истории Ричарда, разыгранной практически на пустой сцене, эфемерной, прозрачной, утонченной, с обилием воздуха и пространства. Живая, конкретная, маскулинная жизнь пришла на смену искусству, концепции, идее. Имя Ричарда постоянно на устах тех, кто участвовал в низложении: прошло время и для них он снова – олицетворение королевской власти как миссии. Миссии, которую они так и не смогли понять.
***
В попытке оправдать низложение Ричарда, ему предъявили обвинение из множества пунктов. Но, в общем, он не сделал ничего такого, что до него и после него не делали бы другие короли. Сдавать страну в аренду, тратиться на фаворитов и пиры – все это было в истории Англии. Но никто из королей еще не был настолько ужасающе всесилен. Прояви он чуть больше благоразумия, и, возможно, история Англии была бы иной. Она могла стать страной Ренессанса раньше Италии, либо свернуть в сторону абсолютной монархии. Но, кажется, для этого у Ричарда II было слишком живое сердце.
***
«…Мы, живущие сейчас, не имеем права лишать его этого луча славы, падающего на его беспокойную, тревожную жизнь. Никто, однако, не спорит с тем, что в самих его действиях немыслимые ошибки и невероятная интуиция сменяли друг друга с обескураживающей быстротой. Он был способен на почти нечеловеческое терпение и хитрость, но и одновременно на глупости, избежать которых сумел бы и простак. Ричард II провел четыре смертельных боя с феодальным аристократическим обществом. В 1386 г. его одолели; в 1389 г. он одержал победу; в 1397–1398 гг. он поднялся на небывалую высоту власти; в 1399 г. – был уничтожен».
Уинстон Черчилль, «Рождение Британии»
@темы: Познавательное, RSC, "Ричард II", Шекспир, Дэвид Тэннант, Пересечения
-
-
13.10.2014 в 16:46-
-
13.10.2014 в 17:01