Жизнь - это апельсин
С любезного разрешения взято отсюда: vk.com/page-64483458_46907941 Огромное вам спасибо!
Транскрипт конференции Дэвида Теннанта и Грегори Дорана 15 ноября 2013 года, после показа "Ричарда II" в школах Британии
Оригинал: hamsterfur.tumblr.com/post/70290636350/david-te...
Перевод: Юлия Бобровских и Анастасия Королева
читать дальше Конни Хак: Пожалуйста, поприветствуйте Дэвида Теннанта и Грегори Дорана. Только что прошла трансляция "Ричарда II" по всей Великобритании.
ДТ: Это потрясающе.
КХ: И далеко за пределами. По всему миру. Первый вопрос. То, что сценарий написан целиком в стихах, помогало или мешало учить слова?
ДТ: Вообще-то, и то и другое. Поскольку тут есть пятистопный ямб, то в каждой фразе получается по десять ударений, и понимаешь, что должен попадать в ритм и в рифму. Поэтому, когда запоминаешь текст, в голове возникают определённые связки. Но с другой стороны, когда какое-то слово выпадает из памяти, его труднее подогнать, потому что есть определённый ритм. Это же единственная пьеса Шекспира, целиком написанная...?
ГД: Целиком написанная в стихах. И ещё мне кажется, что рифмы, ритм, дают своего рода импульс к движению вперёд. Они заставляют двигаться вперёд. И поскольку из-за ритма задумываешься, какая же будет следующая рифма, это добавляет живости.
ДТ: Из-за этого сначала можно почувствовать какую-то искусственность, каждая фраза идёт как дам-де-дам-де-дам-де-дам. Но в этом что-то есть, если настолько жестко пытаешься выразить каждую мысль таким размером, и есть в этом что-то от диалога. Получаются такие куски...
КХ: Попадаешь в такт.
ГД: Тут нет ничего особо сложного. "I want to go and get a cup of tea’ ("Хочу я пойти и налить себе чаю" - по-русски это не звучит как пятистопный ямб - прим.переводчика) - отличный пример пятистопного ямба. Это как сердцебиение, пронизывающее всю пьесу. Иногда сердцебиение ускоряется, а иногда внезапно останавливается, но если не сохранить это ощущение постоянного импульса, пьеса начинает проседать.
ДТ: Он заставляет тебя рваться вперёд. Иногда это может казаться очень забавным, потому что зрители, сами того не осознавая, следят за ритмом, а ты вставляешь какую-нибудь забавную рифму.
КХ: Какие-то ещё воплощения образа Ричарда II послужили вам источником вдохновения?
ГД: Моё знакомство с Ричардом II началось давным давно, в Стратфорде-на-Эйвоне, где два знаменитых актёра, Йен Ричардсон и Ричард Пэско сыграли роли Болингброка и Ричарда. Это была очень известная постановка. И довольно приятное событие произошло во время костюмированной репетиции или на первом предпоказе, Дэвид?
ДТ: Нет, это было на пресс-показе, в день премьеры.
ГД: Вдова Йена Ричардсона прислала Дэвиду кольцо, которое он носил, играя Ричарда 40 лет назад. И ты его надел!
ДТ: Да, вы его сегодня видели в спектакле, да. Это кольцо, которое я ношу в сцене поединка, где Болингброк и Маубрей противостоят друг другу, это самое кольцо носил в 1973 году Йен Ричардсон.
КХ: Пока идёт спектакль, каково находиться за кулисами?
ДТ: Зависит от того, чем занимаешься. Как только он начинается, это как машина, приходящая в движение, там есть костюмеры, которые следят за тем, чтобы у всех были соответствующие наряды для следующей сцены, люди, носящиеся вокруг, чтобы попасть на нужную сторону от сцены для следующего выхода, люди, готовящиеся к следующей сцене, люди, нервно шагающие туда-сюда. Если у народа есть побольше времени между выходами на сцену, они собираются в столовой и пьют чай...
ГД: У тебя-то не особенно много времени за кулисами. (Смеётся)
ДТ: Да, но я каждый вечер поднимаюсь в столовую во время антракта, просто, чтобы проверить. Буши вечно там, обычно с пирогом, Сэм Маркс любит съесть пирог в антракте, и ещё Омерль и придворные дамы. С этим народом я обычно общаюсь во время антракта, минут по десять каждый вечер. У каждого свой порядок, которому он следует.
ГД: В Стратфорде тоже, актёры быстро меняют костюмы позади зрительного зала, в какой-то момент им нужно надеть доспехи для сцены поединка и они очень тихо одеваются в тяжёлые металлические доспехи.
КХ: Наверное, как только начинается представление, ты в работе и это создаёт настоящий адреналиновый подъём.
ДТ: Да, абсолютно точно. Как только администратор даёт звонок, представление начинается, все на своих позициях, поезд на рельсах и ничто его не остановит.
КХ: Вопрос для вас. Что самое сложное в постановке спектакля для демонстрации в прямом эфире?
(Этот вопрос, заданный ребёнком из школы Тая, заставил Дэвида рассмеяться без причины)
ГД: Сложнее всего было понять, что именно нужно запечатлеть на камеру. Потому что проще всего следовать за тем, кто говорит. Но, например, в какой-то момент речи Джона Ганта Ричард и Маубрей обмениваются друг с другом очень многозначительным взглядом, но ничего не говорят, а нам нужно поймать этот взгляд, поймать эту реакция в кадр. Кроме того, мы поставили камеру на операторский кран, у нас были камеры по обе стороны от сцены, камера на рельсах и вот этот вот громадный кран. Когда Ричард появляется на мостике замка Флинт, этот кран может тоже подняться на самый верх и взять крупный план.
Иногда мы сначала пробовали все варианты, потому что у нас было две репетиции в театре - со зрителями и без. И я чувствовал, что в какой-то момент камера слишком долго занимает позицию, чтобы сфокусироваться на Дэвиде во время монолога о пустой короне, и что камера должна приблизиться раньше. Так что пришлось, так сказать, пойти на компромис: движущийся кадр, но потом его оборвать и перейти к более крупному плану. (смеётся) Но было очень увлекательно выяснять такие вещи, и я думаю, нашей целью стало добиться одного результата и для кино, и для театра.
ДТ: По-моему, как зритель в театре ты можешь выбирать, куда смотреть, в любое время. Тогда как мы, актёры и режиссёр, пытаемся направить вас к тому, что представляем мы. А монтаж в кино и на телевидении ведёт вас. Как ты и сказал, Грег, история не всегда о том, кто говорит в данный момент, так что, наверное, это попытка найти нечто среднее.
ГД: И иногда как режиссёр пытаешься сказать зрителю, куда смотреть, а иногда это не удаётся. И в постановке спекталя для экрана интересно, что можно сказать: "Нет, вы БУДЕТЕ смотреть туда, мне нужно, чтобы вы услышали эту фразу, и поняли, что герой думает об этой фразе". И интересно, что в таком трёхмерном пространстве со сценой, выдвинутой в зал, трудно заставить всех людей одновременно смотреть в одном направлении.
КХ: Были какие-то моменты, которые нужно было подправить или изменить для съёмок?
ГД: Ну, знаете, этот вопрос интересовал всех актёров, потому что у нас была живая аудитория во время съёмок, актёры должны играть на зал, а мне нужно было убедиться, что какой бы кадр ни сделали, мы не должны слишком приближаться, потому что это действительно трудно... помните тот кадр в фильме "Челюсти", где идёт крупный план Роя Шнайдера, когда он видит акулу, и одновременно камера отъезжает - это называется двойной зум [это называется dolly zoom] или вроде того...
ДТ: Гляньте на YouTube - очень здорово...
ГД: Ага. Потому что была опасность, что мы можем подойти слишком близко, скажем, к Дэвиду, пока он подпирает стену RSC...
ДТ: Поскольку это другой тип актёрской игры, думаю, все мы, актёры, немного нервничали, ведь в театре всё немного преувеличено, понимаете, приходится рассказывать историю в большем... жесты должны быть шире, говорить нужно громче, приходится плеваться! В отличие от кино или телевидения. Так что это было немного... потребовалось какое-то время, чтобы всем к этому привыкнуть.
ГД: Мы так и не сделали по-настоящему крупных планов, потому что это было бы в каком-то смысле нечестно. Ведь уровень актёрской игры другой. И мы не фильм снимаем, а показываем живое сценическое представление.
КХ: На какие качества вы делали особый упор, чтобы вызвать у современной аудитории симпатию к Ричарду?
ГД: Он как раз не особо симпатичный персонаж, в том-то...
ДТ: Да, есть такое, особенно в первой половине спектакля. Он довольно неприятный тип. (смеется)
ГД: Он ведет себя по-детски, он топает ножками, он своевольный и капризный. Всё в таком духе.
Но затем Шекспир делает очень умную штуку, он начинает менять ваше восприятие. У вас уже сложилось мнение, что Болингброк - отличный парень, и тут вы начинаете сомневаться: может, не такой уж он и замечательный? И вы начинаете сопереживать Ричарду. Я думаю, Ричард в некотором роде вырастает как личность в процессе своего падения.
ДТ: К нему приходит понимание, в скольких вещах он ошибался.
ГД: И что забавно - в сочетании со всей его жестокостью, в этом есть что-то довольно милое.
КХ: А еще довольно мило, когда кто-то, к кому испытываешь неприязнь, оказывается сбит с ног.
ДТ: И это тоже. (смеется)
КХ: Есть ли у вас ощущение, что своим видением вы привносите в пьесу нечто новое и волнущее?
ДТ: Без всякого сомнения, есть! (смеется)
ГД: Знаете, нельзя начать постановку пьесы Шекспира с мысли, что это будет точная, совершенно определенная постановка данной пьесы. Все что вы можете сделать - начать с действительно хорошей группы актеров, а далее все, что вы делаете, происходит на репетициях. И вот это все происходит в настоящем, а на календаре 2013 год - поэтому мы использовали свое собственного понимание текста. И мы внесли в него изменения. Есть один такой особенный момент, который зрители могли заметить: в тексте персонаж, который убивает Ричарда, носит имя Сэр Пирс Экстон, но мы сделали Омерля убийцей Ричарда.
Потому что мы почувствовали, когда изучали исторические свидетельства, что Пирс Экстон в каком-то роде... есть в нем что-то подозрительное. Он не упоминается в истории и похож на вымысел. В общем, это выдуманный персонаж. Омерль же, пытающийся понять как ему найти себе место при дворе нового короля Генри IV, считает, что король дает ему намек: "Докажи верность моему новому режиму, и преуспеешь", - и решает, что это означает пойти и убить Ричарда.
ДТ: А между прочим, с Омерлем очень логично получается. Мы даже на репетициях развили теорию, что именно такая была изначальная задумка Шекспира. (смеется) И какие-то причины, теперь потерянные во мгле веков - может быть, политические - убедили его изменить этот момент. Потому что вся та тема с Омерлем ранее...
КХ: Вы оказываете Шекспиру услугу. (смеется)
ДТ: Именно! (смеется) Мы восстанавливаем то, что должно быть, я уверен. Та часть, где Омерль является к королю: он же сначала собирался его предать, а теперь, мол, передумал и будет хорошим мальчиком - все имеет смысл, как он проявляет рвение и совершает этот поступок. И тем прискорбнее, что два человека, которые были столь близки, оказываются так резко разделены.
ГД: И каждый вечер аудитория ахает в потрясении, когда Ричард сдергивает балаклаву и видно, что убийца - Омерль. Очень печальный момент. Думаю, если бы это был персонаж, появившийся впервые в предыдущей сцене, не было бы такого эффекта.
КХ: Вы ранее неоднократно упоминали в интервью, что Ричард - сложный персонаж, как вы пришли к окончательному согласию насчет его образа?
ДТ: На мой взгляд, когда персонаж сложный - это увлекает, таких персонажей интереснее играть. Если бы все тут было очень прямолинейно, и все побуждения очевидны - не было бы никакого удовольствия от репетиций, нечем было бы прельщать публику. Нужны противоречия, нужно то, что не вызывает одобрения и не сразу обретает смысл. Драма захватывает именно тогда, когда представленные персонажи чуточку непостижимы, волнующи и непредсказуемы.
КХ: Вы сразу же договорились от том, как персонаж будет представлен?
ДТ: Это был постепенный процесс.
ГД: Прежде всего, это важное решение, а именно: хочет ли Дэвид играть Ричарда II? Мы уже работали вместе над "Гамлетом", "Бесплодными усилиями любви" и парой комедий в Вест-Энде, так что выбор Дэвида на роль и его согласие на эту роль являются своего рода контрактом, но это не решение о том, как именно играть роль, а начало обсуждения сущности персонажа. И порой противоречия, о которых упомянул Дэвид, как раз и вызывают интерес к персонажу. Потому что иногда Ричард в одной сцене такой, и совсем другой в следующей.
Мне кажется, Шекспир создаёт характер как бусы. Он может быть ярко голубой бусинкой в одной сцене, жёлтой - в следующей, потом красной, нанизывая их вместе, получаешь шикарное ожерелье. Но если сказать, что вот здесь он немного красноватый и слегка синий, то представление получается мутное. Тогда как Дэвид очень конкретен насчёт каждой сцены, а зрители - это нить для ожерелья. Какая сложная метафора!
КХ: Как вы работали с художником-постановщиком над созданием декораций и общим видом пьесы?
ГД: Когда бы не ставил пьесу Шекспира, приходится принимать ряд решений. Делаем ли современные костюмы, как, в общем-то, поступал и сам Шекспир. Его актёры играли в нарядах елизаветинской эпохи, которые тогда были современными. Или можно оглянуться на 1399 год, когда происходят события, описанные в пьесе, за 200 лет до Шекспира. Мы решили, что в случае с Ричардом II Шекспир пишет пьесу о средневековом короле, о событиях, произошедших 200 лет назад, но говорит он о своём времени. Поэтому мы решили оставить средневековую метафору. Ведь с одной стороны это пьеса о падении средневекового короля.
Но с другой стороны это очень современная история, она о правителе, крепко держащемся за свою власть и думающем, что его право дано ему богом, а другие люди считают, что его нужно сместить ради блага народа. Сегодня по всему миру есть люди, которые подошли бы к этому описанию. Порой, ставя пьесу в современных костюмах, можно усилить параллели, но можно и скрыть их. Возникают мысли, зачем они в современных костюмах говорят о поединках? Сцену поединка очень сложно представить в контексте современных костюмов. Рыцари в доспехах кидают друг другу перчатки, а мы не носим доспехи и не кидаемся перчатками. То есть, представить, конечно, можно. Мы решили оставить средневековый элемент.
С художником-дизайнером Стивеном Бримсоном Льюисом и со всей труппой мы отправились в здание Вестминстер-холл, который находится прямо в Парламенте, под Биг Беном, и этот зал на самом деле построил Ричард II, или перестроил. Там до сих пор вокруг все эти потрясающие ангелы и эмблемы Ричарда. И именно там выставляют великих парламентариев и различных известных личностей, прежде чем похоронить. Это даёт нам подсказку к первой сцене, Вестминстер-холл, который Стивен потрясающе воспроизвел в виде проекции на занавес из цепей. Мы начинаем спектакль с гроба герцога Глостера.
КХ: Вопрос от миссис Джонсон, как вы входите в образ, чтобы сыграть Ричарда II?
ДТ: В смысле, каждый вечер или вообще?
КХ: И то, и другое? Миссис Джонсон не уточнила.
ДТ: И то, и другое. Хорошо, миссис Джонсон. Будьте точнее в следующий раз. Берите пример с меня (смеется). Я думаю, как мы говорили раньше, это то, что мы делаем на репетициях. Ты подходишь к пьесе с какими-то идеями, а затем начинаешь читку, репетиции, работу с другими актерами. Начинаешь делать сцены вживую, и что-то приходит в голову, что-то начинает восприниматься определенным образом. Это эволюционный процесс.
ГД: У нас была одна интересная репетиция, когда мы решили визуализировать реакцию Ричарда на приходящие плохие новости - о том, что все оставили его, все войска исчезли и он предоставлен самому себе. И когда появляется последний вестник с худшими известиями, я сказал Дэвиду: "Почему бы тебе не использовать стулья и что ты еще найдешь в комнате, для того чтобы защитить себя". И это стало действительно интересной частью сцены, потому что он говорил: "Сообщите мне известия" и одновременно сдвигал стулья, создавая стену вокруг себя. И я понял, что это можно использовать каким-то образом, потому что это демонстрирует, как он одновременно говорит "Да, скажите мне" и "Нет, я не хочу знать".
ДТ: Так ты развивал эту идею и в то же время думал, как он будет выглядеть? Как это будет восприниматься?
ГД: Будут ли у него длинные волосы? (смеется)
ДТ: Будут ли у него длинные волосы (смеется). Иногда длинные. Накрашены ли у него ногти золотом? Да, он такой. Носит ли он доспехи, как окружающие его люди... И мы подумали - вообще, его окружают большие грубые парни в доспехах, но он вместо этого выбирает распущенные волосы и красит ногти золотом.
ГД: Он создает образ царственности таким образом. В его финальном появлении в замке Флинт он действительно постарался, чтобы его появление было настолько царственным, насколько возможно.
ДТ: У Ричарда есть эта идея о том, что он связан с Богом. Он постоянно говорит об этом, что он приближен к Богу, что он связан с ангелами, и это дает ему чувство, что он не такой, как все. Но в итоге все разваливается и Бог его не спасает, и ему приходится иметь дело с тем, что происходит во втором акте.
КХ: Каковы сильные и слабые стороны Ричарда II?
ДТ: О некоторых мы уже говорили. Его целеустремленность, тот факт, что он уверен, что никогда не ошибается, могут быть и силой, и слабостью, вы можете это описывать как достоинство или недостаток, - в зависимости от вашей точки зрения. Он очень красноречив, он очень одарен в том, что касается умения выражать свои мысли. Он, возможно, не величайший в мире политик, что не очень хорошо для человека, который должен руководить страной.
ГД: И, знаете, было довольно опасно для Шекспира ставить эту пьесу в царствование Елизаветы. Потому что между Елизаветой I и Ричардом II есть множество параллелей. У Елизаветы не было детей, у нее была провальная кампания в Ирландии, она окружила себя тесным кругом особых советников, на которых она очень полагалась, и она почти придушила народ налогами, - и все это делал и Ричард. Елизавета узнала в портрете, изображенном Шекспиром, многие свои черты, она отлично выразилась: "Я - Ричард II, несомненно". Для меня это означает, что это удивительно точное изображение того, как люди цепляются за власть, неважно, происходит это сейчас, в XXI веке или тогда, в XVI.
КХ: Как эта пьеса отражает сегодняшнее положение монархии в обществе и какие вопросы она ставит?
ДТ: Отлично!
ГД: Я думаю, что в некотором смысле она не столько о монархии, сколько... Столько людей, к которым можно было бы ее приложить, персонажи вроде Мугабе в Зимбабве, который не отказывается от власти, и, конечно, в Сирии сегодня. Пьеса настолько же о сегодняшней Сирии, как и о средневековой Англии.
ДТ: Разница в том, что сегодня наши монархи не управляют страной. Скорее можно говорить о президенте или премьер-министре. Но остаются все равно интересные вопросы о королевском роде и о том, что он означает, не унаследовали ли мы что-то от тех времен, когда все верили в Богом данную власть править. Когда тот факт, что вы рождены в королевском роду, означал, что у вас есть это право. Но когда посмотришь на историю, как люди сменяли друг друга на троне и решали, что они были призваны Богом править, насколько все это было неустойчивым... Вот это интересно.
ГД: Думаю, еще вопрос в том, когда власть выдвигается на первый план. Очевидно, что сначала Генрих IV - Болингброк - говорит, что он пришел только затем, чтобы вернуть свои владения и права, которые у него отобрали, унаследованное им от отца герцогство Ланкастерское. Но очень скоро он начинает говорить: "Погодите-ка, может, я должен стать королем". И никто не говорит, что он должен стать королем, его захват власти экстраординарен, и это такое шаткое основание для его правления, что в конце, когда появляется призрак Ричарда, мы понимаем, что его правление будет омрачено тем фактом, что он сместил Ричарда II незаконно.
ДТ: Это любопытно, мы были в Вестминстерском Аббатстве и нас провели в комнату, где умер Генрих IV, и потолок там расписан эмблемами Ричарда II, так что Генрих умер, глядя на символы Ричарда II на потолке. Его буквально до смерти преследовало то, что он сделал.
КХ: Вопрос Дэвиду: насколько сильно вы влияли на то, как должна быть поставлена пьеса, или вы просто делали то, что вам говорили?
(оба смеются)
ДТ: Я всегда делаю то, что мне говорят! Я стою там, где сказано, я произношу слова... Я думаю, с декорациями определились до того, как мы начали, просто потому что так надо, с театральными постановками очень много работы и всего шесть недель репетиций, так что такие вещи, как должна выглядеть сцена в общих чертах были определены до того, как мы начали репетировать. Но потом многое развивается в ходе репетиций, так что может что-то сдвинуться и измениться.
ГД: Я помню, когда мы ставили "Гамлета", мы вместе решили, что будем играть в современной одежде, и Дэвид решил, что он хочет носить футболку со знаком Супермена, а я сказал: "Ну, может не Супермен, может что-то вроде с такими Геркулесовскими мускулами". Но в следующей же шекспировской постановке он надел футболку со знаком Супермена!
ДТ: Да, я играл два года спустя и действительно надел. Так что в итоге я ее получил.
КХ: Ричард был коронован, когда ему было десять лет, как вы думаете, насколько сильно это на него повлияло?
ДТ: О, думаю вот это действительно важно. Но тут надо быть осторожным, история вступает в противоречие с тем, что написано в пьесе, а мы ставим пьесу, мы рассказываем историю, написанную Шекспиром, что иногда не соответствует историческим данным. Но тот факт, что Ричард был коронован, когда ему было десять, означает, что у него никогда не было обычной жизни, нормального детства, которого, впрочем, у него и так бы не было, как у члена королевской семьи, но тем не менее. С десяти лет ты - помазанник Божий на земле, никто никогда не говорит тебе, что ты неправ. Никто никогда не запрещает тебе что-либо. Вдумайтесь, в десять! Порой надо, чтобы тебя ругали.
ГД: И он был коронован в десять, потому что умер его отец. Его отец должен был быть королем.
ДТ: Именно.
ГД: Так что у него никогда не было отца. У всех остальных в пьесе есть, у Болингброка - Джон Гонт, у Нортумберленда сын Гарри Перси, у Омерля отец - Джон Йоркский, у всех есть эти отцовско-сыновьи отношения, а у него нет.
ДТ: Думаю, это очень влияет на то, каков Ричард, и какие ошибки он совершает.
КХ: Ваша любимая Шекспировская пьеса?
ГД: Конечно, "Ричард II"!
КХ: Вы не могли ответить по-другому!
ДТ: (смеется) Сейчас это так.
ГД: Это всегда то, над чем ты сейчас работаешь.
КХ: Как вы думаете, Шекспир правдиво передал настоящий характер исторического Ричарда II?
ГД: Ну, думаю, Шекспир не просто так выбрал лишь последний этап его правления, последний год из всего царствования. Стоит помнить. что Ричард был очень молод, он был всего лишь подростком, когда он подавил крестьянский бунт. Он был очень храбр, он вышел лицом к лицу к толпе разъяренных людей. Не думаю, что Шекспир был особо справедлив к Ричарду, но с другой стороны, мне кажется, Ричард тоже не был лучшим из королей.
ДТ: Да. Есть множество свидетельств, позволяющих предполагать, что Ричард немного сдал в последние годы и, конечно, Шекспир играет на этом. И исторически это более достоверно, чем многие...
ГД: Более достоверно, чем "Ричард III", например.
ДТ: Да, именно. И это все же спектакль, Шекспир писал пьесу, не спектакль. Но она достаточно хорошо основана на фактах.
КХ: Время для последнего вопроса, из школы Принца Генри. Как вы думаете, Ричард сам по себе эгоист, или поддается влиянию других?
ДТ: Это Принц Генри спрашивает?! (смеется)
КХ: Если вас короновали в десять...
ДТ: Я думаю, тут трудно провести параллели с реальной жизнью.
ГД: Вам следует найти близких советников, и если люди, оказавшиеся рядом, -нечестные и жадные, вероятно, вы сделали неверный выбор.
ДТ: И твои дяди, все люди вокруг, все, возможно, задаются вопросом, почему не они на троне... Я думаю, он был в очень трудном положении, и я думаю, что он сделал все, что мог в очень сложных обстоятельствах. (смеется) Я на стороне Ричарда!
КХ: К сожалению, наше время истекло. Спасибо всем, кто к нам присоединился и спасибо нашим гостям. Хотите что-нибудь добавить напоследок?
ГД: Надеюсь, всем понравилось.
ДТ: Возвращайтесь в следующем году на первую часть "Генри IV". Узнаете, что будет дальше.
Транскрипт конференции Дэвида Теннанта и Грегори Дорана 15 ноября 2013 года, после показа "Ричарда II" в школах Британии
Оригинал: hamsterfur.tumblr.com/post/70290636350/david-te...
Перевод: Юлия Бобровских и Анастасия Королева
читать дальше Конни Хак: Пожалуйста, поприветствуйте Дэвида Теннанта и Грегори Дорана. Только что прошла трансляция "Ричарда II" по всей Великобритании.
ДТ: Это потрясающе.
КХ: И далеко за пределами. По всему миру. Первый вопрос. То, что сценарий написан целиком в стихах, помогало или мешало учить слова?
ДТ: Вообще-то, и то и другое. Поскольку тут есть пятистопный ямб, то в каждой фразе получается по десять ударений, и понимаешь, что должен попадать в ритм и в рифму. Поэтому, когда запоминаешь текст, в голове возникают определённые связки. Но с другой стороны, когда какое-то слово выпадает из памяти, его труднее подогнать, потому что есть определённый ритм. Это же единственная пьеса Шекспира, целиком написанная...?
ГД: Целиком написанная в стихах. И ещё мне кажется, что рифмы, ритм, дают своего рода импульс к движению вперёд. Они заставляют двигаться вперёд. И поскольку из-за ритма задумываешься, какая же будет следующая рифма, это добавляет живости.
ДТ: Из-за этого сначала можно почувствовать какую-то искусственность, каждая фраза идёт как дам-де-дам-де-дам-де-дам. Но в этом что-то есть, если настолько жестко пытаешься выразить каждую мысль таким размером, и есть в этом что-то от диалога. Получаются такие куски...
КХ: Попадаешь в такт.
ГД: Тут нет ничего особо сложного. "I want to go and get a cup of tea’ ("Хочу я пойти и налить себе чаю" - по-русски это не звучит как пятистопный ямб - прим.переводчика) - отличный пример пятистопного ямба. Это как сердцебиение, пронизывающее всю пьесу. Иногда сердцебиение ускоряется, а иногда внезапно останавливается, но если не сохранить это ощущение постоянного импульса, пьеса начинает проседать.
ДТ: Он заставляет тебя рваться вперёд. Иногда это может казаться очень забавным, потому что зрители, сами того не осознавая, следят за ритмом, а ты вставляешь какую-нибудь забавную рифму.
КХ: Какие-то ещё воплощения образа Ричарда II послужили вам источником вдохновения?
ГД: Моё знакомство с Ричардом II началось давным давно, в Стратфорде-на-Эйвоне, где два знаменитых актёра, Йен Ричардсон и Ричард Пэско сыграли роли Болингброка и Ричарда. Это была очень известная постановка. И довольно приятное событие произошло во время костюмированной репетиции или на первом предпоказе, Дэвид?
ДТ: Нет, это было на пресс-показе, в день премьеры.
ГД: Вдова Йена Ричардсона прислала Дэвиду кольцо, которое он носил, играя Ричарда 40 лет назад. И ты его надел!
ДТ: Да, вы его сегодня видели в спектакле, да. Это кольцо, которое я ношу в сцене поединка, где Болингброк и Маубрей противостоят друг другу, это самое кольцо носил в 1973 году Йен Ричардсон.
КХ: Пока идёт спектакль, каково находиться за кулисами?
ДТ: Зависит от того, чем занимаешься. Как только он начинается, это как машина, приходящая в движение, там есть костюмеры, которые следят за тем, чтобы у всех были соответствующие наряды для следующей сцены, люди, носящиеся вокруг, чтобы попасть на нужную сторону от сцены для следующего выхода, люди, готовящиеся к следующей сцене, люди, нервно шагающие туда-сюда. Если у народа есть побольше времени между выходами на сцену, они собираются в столовой и пьют чай...
ГД: У тебя-то не особенно много времени за кулисами. (Смеётся)
ДТ: Да, но я каждый вечер поднимаюсь в столовую во время антракта, просто, чтобы проверить. Буши вечно там, обычно с пирогом, Сэм Маркс любит съесть пирог в антракте, и ещё Омерль и придворные дамы. С этим народом я обычно общаюсь во время антракта, минут по десять каждый вечер. У каждого свой порядок, которому он следует.
ГД: В Стратфорде тоже, актёры быстро меняют костюмы позади зрительного зала, в какой-то момент им нужно надеть доспехи для сцены поединка и они очень тихо одеваются в тяжёлые металлические доспехи.
КХ: Наверное, как только начинается представление, ты в работе и это создаёт настоящий адреналиновый подъём.
ДТ: Да, абсолютно точно. Как только администратор даёт звонок, представление начинается, все на своих позициях, поезд на рельсах и ничто его не остановит.
КХ: Вопрос для вас. Что самое сложное в постановке спектакля для демонстрации в прямом эфире?
(Этот вопрос, заданный ребёнком из школы Тая, заставил Дэвида рассмеяться без причины)
ГД: Сложнее всего было понять, что именно нужно запечатлеть на камеру. Потому что проще всего следовать за тем, кто говорит. Но, например, в какой-то момент речи Джона Ганта Ричард и Маубрей обмениваются друг с другом очень многозначительным взглядом, но ничего не говорят, а нам нужно поймать этот взгляд, поймать эту реакция в кадр. Кроме того, мы поставили камеру на операторский кран, у нас были камеры по обе стороны от сцены, камера на рельсах и вот этот вот громадный кран. Когда Ричард появляется на мостике замка Флинт, этот кран может тоже подняться на самый верх и взять крупный план.
Иногда мы сначала пробовали все варианты, потому что у нас было две репетиции в театре - со зрителями и без. И я чувствовал, что в какой-то момент камера слишком долго занимает позицию, чтобы сфокусироваться на Дэвиде во время монолога о пустой короне, и что камера должна приблизиться раньше. Так что пришлось, так сказать, пойти на компромис: движущийся кадр, но потом его оборвать и перейти к более крупному плану. (смеётся) Но было очень увлекательно выяснять такие вещи, и я думаю, нашей целью стало добиться одного результата и для кино, и для театра.
ДТ: По-моему, как зритель в театре ты можешь выбирать, куда смотреть, в любое время. Тогда как мы, актёры и режиссёр, пытаемся направить вас к тому, что представляем мы. А монтаж в кино и на телевидении ведёт вас. Как ты и сказал, Грег, история не всегда о том, кто говорит в данный момент, так что, наверное, это попытка найти нечто среднее.
ГД: И иногда как режиссёр пытаешься сказать зрителю, куда смотреть, а иногда это не удаётся. И в постановке спекталя для экрана интересно, что можно сказать: "Нет, вы БУДЕТЕ смотреть туда, мне нужно, чтобы вы услышали эту фразу, и поняли, что герой думает об этой фразе". И интересно, что в таком трёхмерном пространстве со сценой, выдвинутой в зал, трудно заставить всех людей одновременно смотреть в одном направлении.
КХ: Были какие-то моменты, которые нужно было подправить или изменить для съёмок?
ГД: Ну, знаете, этот вопрос интересовал всех актёров, потому что у нас была живая аудитория во время съёмок, актёры должны играть на зал, а мне нужно было убедиться, что какой бы кадр ни сделали, мы не должны слишком приближаться, потому что это действительно трудно... помните тот кадр в фильме "Челюсти", где идёт крупный план Роя Шнайдера, когда он видит акулу, и одновременно камера отъезжает - это называется двойной зум [это называется dolly zoom] или вроде того...
ДТ: Гляньте на YouTube - очень здорово...
ГД: Ага. Потому что была опасность, что мы можем подойти слишком близко, скажем, к Дэвиду, пока он подпирает стену RSC...
ДТ: Поскольку это другой тип актёрской игры, думаю, все мы, актёры, немного нервничали, ведь в театре всё немного преувеличено, понимаете, приходится рассказывать историю в большем... жесты должны быть шире, говорить нужно громче, приходится плеваться! В отличие от кино или телевидения. Так что это было немного... потребовалось какое-то время, чтобы всем к этому привыкнуть.
ГД: Мы так и не сделали по-настоящему крупных планов, потому что это было бы в каком-то смысле нечестно. Ведь уровень актёрской игры другой. И мы не фильм снимаем, а показываем живое сценическое представление.
КХ: На какие качества вы делали особый упор, чтобы вызвать у современной аудитории симпатию к Ричарду?
ГД: Он как раз не особо симпатичный персонаж, в том-то...
ДТ: Да, есть такое, особенно в первой половине спектакля. Он довольно неприятный тип. (смеется)
ГД: Он ведет себя по-детски, он топает ножками, он своевольный и капризный. Всё в таком духе.
Но затем Шекспир делает очень умную штуку, он начинает менять ваше восприятие. У вас уже сложилось мнение, что Болингброк - отличный парень, и тут вы начинаете сомневаться: может, не такой уж он и замечательный? И вы начинаете сопереживать Ричарду. Я думаю, Ричард в некотором роде вырастает как личность в процессе своего падения.
ДТ: К нему приходит понимание, в скольких вещах он ошибался.
ГД: И что забавно - в сочетании со всей его жестокостью, в этом есть что-то довольно милое.
КХ: А еще довольно мило, когда кто-то, к кому испытываешь неприязнь, оказывается сбит с ног.
ДТ: И это тоже. (смеется)
КХ: Есть ли у вас ощущение, что своим видением вы привносите в пьесу нечто новое и волнущее?
ДТ: Без всякого сомнения, есть! (смеется)
ГД: Знаете, нельзя начать постановку пьесы Шекспира с мысли, что это будет точная, совершенно определенная постановка данной пьесы. Все что вы можете сделать - начать с действительно хорошей группы актеров, а далее все, что вы делаете, происходит на репетициях. И вот это все происходит в настоящем, а на календаре 2013 год - поэтому мы использовали свое собственного понимание текста. И мы внесли в него изменения. Есть один такой особенный момент, который зрители могли заметить: в тексте персонаж, который убивает Ричарда, носит имя Сэр Пирс Экстон, но мы сделали Омерля убийцей Ричарда.
Потому что мы почувствовали, когда изучали исторические свидетельства, что Пирс Экстон в каком-то роде... есть в нем что-то подозрительное. Он не упоминается в истории и похож на вымысел. В общем, это выдуманный персонаж. Омерль же, пытающийся понять как ему найти себе место при дворе нового короля Генри IV, считает, что король дает ему намек: "Докажи верность моему новому режиму, и преуспеешь", - и решает, что это означает пойти и убить Ричарда.
ДТ: А между прочим, с Омерлем очень логично получается. Мы даже на репетициях развили теорию, что именно такая была изначальная задумка Шекспира. (смеется) И какие-то причины, теперь потерянные во мгле веков - может быть, политические - убедили его изменить этот момент. Потому что вся та тема с Омерлем ранее...
КХ: Вы оказываете Шекспиру услугу. (смеется)
ДТ: Именно! (смеется) Мы восстанавливаем то, что должно быть, я уверен. Та часть, где Омерль является к королю: он же сначала собирался его предать, а теперь, мол, передумал и будет хорошим мальчиком - все имеет смысл, как он проявляет рвение и совершает этот поступок. И тем прискорбнее, что два человека, которые были столь близки, оказываются так резко разделены.
ГД: И каждый вечер аудитория ахает в потрясении, когда Ричард сдергивает балаклаву и видно, что убийца - Омерль. Очень печальный момент. Думаю, если бы это был персонаж, появившийся впервые в предыдущей сцене, не было бы такого эффекта.
КХ: Вы ранее неоднократно упоминали в интервью, что Ричард - сложный персонаж, как вы пришли к окончательному согласию насчет его образа?
ДТ: На мой взгляд, когда персонаж сложный - это увлекает, таких персонажей интереснее играть. Если бы все тут было очень прямолинейно, и все побуждения очевидны - не было бы никакого удовольствия от репетиций, нечем было бы прельщать публику. Нужны противоречия, нужно то, что не вызывает одобрения и не сразу обретает смысл. Драма захватывает именно тогда, когда представленные персонажи чуточку непостижимы, волнующи и непредсказуемы.
КХ: Вы сразу же договорились от том, как персонаж будет представлен?
ДТ: Это был постепенный процесс.
ГД: Прежде всего, это важное решение, а именно: хочет ли Дэвид играть Ричарда II? Мы уже работали вместе над "Гамлетом", "Бесплодными усилиями любви" и парой комедий в Вест-Энде, так что выбор Дэвида на роль и его согласие на эту роль являются своего рода контрактом, но это не решение о том, как именно играть роль, а начало обсуждения сущности персонажа. И порой противоречия, о которых упомянул Дэвид, как раз и вызывают интерес к персонажу. Потому что иногда Ричард в одной сцене такой, и совсем другой в следующей.
Мне кажется, Шекспир создаёт характер как бусы. Он может быть ярко голубой бусинкой в одной сцене, жёлтой - в следующей, потом красной, нанизывая их вместе, получаешь шикарное ожерелье. Но если сказать, что вот здесь он немного красноватый и слегка синий, то представление получается мутное. Тогда как Дэвид очень конкретен насчёт каждой сцены, а зрители - это нить для ожерелья. Какая сложная метафора!
КХ: Как вы работали с художником-постановщиком над созданием декораций и общим видом пьесы?
ГД: Когда бы не ставил пьесу Шекспира, приходится принимать ряд решений. Делаем ли современные костюмы, как, в общем-то, поступал и сам Шекспир. Его актёры играли в нарядах елизаветинской эпохи, которые тогда были современными. Или можно оглянуться на 1399 год, когда происходят события, описанные в пьесе, за 200 лет до Шекспира. Мы решили, что в случае с Ричардом II Шекспир пишет пьесу о средневековом короле, о событиях, произошедших 200 лет назад, но говорит он о своём времени. Поэтому мы решили оставить средневековую метафору. Ведь с одной стороны это пьеса о падении средневекового короля.
Но с другой стороны это очень современная история, она о правителе, крепко держащемся за свою власть и думающем, что его право дано ему богом, а другие люди считают, что его нужно сместить ради блага народа. Сегодня по всему миру есть люди, которые подошли бы к этому описанию. Порой, ставя пьесу в современных костюмах, можно усилить параллели, но можно и скрыть их. Возникают мысли, зачем они в современных костюмах говорят о поединках? Сцену поединка очень сложно представить в контексте современных костюмов. Рыцари в доспехах кидают друг другу перчатки, а мы не носим доспехи и не кидаемся перчатками. То есть, представить, конечно, можно. Мы решили оставить средневековый элемент.
С художником-дизайнером Стивеном Бримсоном Льюисом и со всей труппой мы отправились в здание Вестминстер-холл, который находится прямо в Парламенте, под Биг Беном, и этот зал на самом деле построил Ричард II, или перестроил. Там до сих пор вокруг все эти потрясающие ангелы и эмблемы Ричарда. И именно там выставляют великих парламентариев и различных известных личностей, прежде чем похоронить. Это даёт нам подсказку к первой сцене, Вестминстер-холл, который Стивен потрясающе воспроизвел в виде проекции на занавес из цепей. Мы начинаем спектакль с гроба герцога Глостера.
КХ: Вопрос от миссис Джонсон, как вы входите в образ, чтобы сыграть Ричарда II?
ДТ: В смысле, каждый вечер или вообще?
КХ: И то, и другое? Миссис Джонсон не уточнила.
ДТ: И то, и другое. Хорошо, миссис Джонсон. Будьте точнее в следующий раз. Берите пример с меня (смеется). Я думаю, как мы говорили раньше, это то, что мы делаем на репетициях. Ты подходишь к пьесе с какими-то идеями, а затем начинаешь читку, репетиции, работу с другими актерами. Начинаешь делать сцены вживую, и что-то приходит в голову, что-то начинает восприниматься определенным образом. Это эволюционный процесс.
ГД: У нас была одна интересная репетиция, когда мы решили визуализировать реакцию Ричарда на приходящие плохие новости - о том, что все оставили его, все войска исчезли и он предоставлен самому себе. И когда появляется последний вестник с худшими известиями, я сказал Дэвиду: "Почему бы тебе не использовать стулья и что ты еще найдешь в комнате, для того чтобы защитить себя". И это стало действительно интересной частью сцены, потому что он говорил: "Сообщите мне известия" и одновременно сдвигал стулья, создавая стену вокруг себя. И я понял, что это можно использовать каким-то образом, потому что это демонстрирует, как он одновременно говорит "Да, скажите мне" и "Нет, я не хочу знать".
ДТ: Так ты развивал эту идею и в то же время думал, как он будет выглядеть? Как это будет восприниматься?
ГД: Будут ли у него длинные волосы? (смеется)
ДТ: Будут ли у него длинные волосы (смеется). Иногда длинные. Накрашены ли у него ногти золотом? Да, он такой. Носит ли он доспехи, как окружающие его люди... И мы подумали - вообще, его окружают большие грубые парни в доспехах, но он вместо этого выбирает распущенные волосы и красит ногти золотом.
ГД: Он создает образ царственности таким образом. В его финальном появлении в замке Флинт он действительно постарался, чтобы его появление было настолько царственным, насколько возможно.
ДТ: У Ричарда есть эта идея о том, что он связан с Богом. Он постоянно говорит об этом, что он приближен к Богу, что он связан с ангелами, и это дает ему чувство, что он не такой, как все. Но в итоге все разваливается и Бог его не спасает, и ему приходится иметь дело с тем, что происходит во втором акте.
КХ: Каковы сильные и слабые стороны Ричарда II?
ДТ: О некоторых мы уже говорили. Его целеустремленность, тот факт, что он уверен, что никогда не ошибается, могут быть и силой, и слабостью, вы можете это описывать как достоинство или недостаток, - в зависимости от вашей точки зрения. Он очень красноречив, он очень одарен в том, что касается умения выражать свои мысли. Он, возможно, не величайший в мире политик, что не очень хорошо для человека, который должен руководить страной.
ГД: И, знаете, было довольно опасно для Шекспира ставить эту пьесу в царствование Елизаветы. Потому что между Елизаветой I и Ричардом II есть множество параллелей. У Елизаветы не было детей, у нее была провальная кампания в Ирландии, она окружила себя тесным кругом особых советников, на которых она очень полагалась, и она почти придушила народ налогами, - и все это делал и Ричард. Елизавета узнала в портрете, изображенном Шекспиром, многие свои черты, она отлично выразилась: "Я - Ричард II, несомненно". Для меня это означает, что это удивительно точное изображение того, как люди цепляются за власть, неважно, происходит это сейчас, в XXI веке или тогда, в XVI.
КХ: Как эта пьеса отражает сегодняшнее положение монархии в обществе и какие вопросы она ставит?
ДТ: Отлично!
ГД: Я думаю, что в некотором смысле она не столько о монархии, сколько... Столько людей, к которым можно было бы ее приложить, персонажи вроде Мугабе в Зимбабве, который не отказывается от власти, и, конечно, в Сирии сегодня. Пьеса настолько же о сегодняшней Сирии, как и о средневековой Англии.
ДТ: Разница в том, что сегодня наши монархи не управляют страной. Скорее можно говорить о президенте или премьер-министре. Но остаются все равно интересные вопросы о королевском роде и о том, что он означает, не унаследовали ли мы что-то от тех времен, когда все верили в Богом данную власть править. Когда тот факт, что вы рождены в королевском роду, означал, что у вас есть это право. Но когда посмотришь на историю, как люди сменяли друг друга на троне и решали, что они были призваны Богом править, насколько все это было неустойчивым... Вот это интересно.
ГД: Думаю, еще вопрос в том, когда власть выдвигается на первый план. Очевидно, что сначала Генрих IV - Болингброк - говорит, что он пришел только затем, чтобы вернуть свои владения и права, которые у него отобрали, унаследованное им от отца герцогство Ланкастерское. Но очень скоро он начинает говорить: "Погодите-ка, может, я должен стать королем". И никто не говорит, что он должен стать королем, его захват власти экстраординарен, и это такое шаткое основание для его правления, что в конце, когда появляется призрак Ричарда, мы понимаем, что его правление будет омрачено тем фактом, что он сместил Ричарда II незаконно.
ДТ: Это любопытно, мы были в Вестминстерском Аббатстве и нас провели в комнату, где умер Генрих IV, и потолок там расписан эмблемами Ричарда II, так что Генрих умер, глядя на символы Ричарда II на потолке. Его буквально до смерти преследовало то, что он сделал.
КХ: Вопрос Дэвиду: насколько сильно вы влияли на то, как должна быть поставлена пьеса, или вы просто делали то, что вам говорили?
(оба смеются)
ДТ: Я всегда делаю то, что мне говорят! Я стою там, где сказано, я произношу слова... Я думаю, с декорациями определились до того, как мы начали, просто потому что так надо, с театральными постановками очень много работы и всего шесть недель репетиций, так что такие вещи, как должна выглядеть сцена в общих чертах были определены до того, как мы начали репетировать. Но потом многое развивается в ходе репетиций, так что может что-то сдвинуться и измениться.
ГД: Я помню, когда мы ставили "Гамлета", мы вместе решили, что будем играть в современной одежде, и Дэвид решил, что он хочет носить футболку со знаком Супермена, а я сказал: "Ну, может не Супермен, может что-то вроде с такими Геркулесовскими мускулами". Но в следующей же шекспировской постановке он надел футболку со знаком Супермена!
ДТ: Да, я играл два года спустя и действительно надел. Так что в итоге я ее получил.
КХ: Ричард был коронован, когда ему было десять лет, как вы думаете, насколько сильно это на него повлияло?
ДТ: О, думаю вот это действительно важно. Но тут надо быть осторожным, история вступает в противоречие с тем, что написано в пьесе, а мы ставим пьесу, мы рассказываем историю, написанную Шекспиром, что иногда не соответствует историческим данным. Но тот факт, что Ричард был коронован, когда ему было десять, означает, что у него никогда не было обычной жизни, нормального детства, которого, впрочем, у него и так бы не было, как у члена королевской семьи, но тем не менее. С десяти лет ты - помазанник Божий на земле, никто никогда не говорит тебе, что ты неправ. Никто никогда не запрещает тебе что-либо. Вдумайтесь, в десять! Порой надо, чтобы тебя ругали.
ГД: И он был коронован в десять, потому что умер его отец. Его отец должен был быть королем.
ДТ: Именно.
ГД: Так что у него никогда не было отца. У всех остальных в пьесе есть, у Болингброка - Джон Гонт, у Нортумберленда сын Гарри Перси, у Омерля отец - Джон Йоркский, у всех есть эти отцовско-сыновьи отношения, а у него нет.
ДТ: Думаю, это очень влияет на то, каков Ричард, и какие ошибки он совершает.
КХ: Ваша любимая Шекспировская пьеса?
ГД: Конечно, "Ричард II"!
КХ: Вы не могли ответить по-другому!
ДТ: (смеется) Сейчас это так.
ГД: Это всегда то, над чем ты сейчас работаешь.
КХ: Как вы думаете, Шекспир правдиво передал настоящий характер исторического Ричарда II?
ГД: Ну, думаю, Шекспир не просто так выбрал лишь последний этап его правления, последний год из всего царствования. Стоит помнить. что Ричард был очень молод, он был всего лишь подростком, когда он подавил крестьянский бунт. Он был очень храбр, он вышел лицом к лицу к толпе разъяренных людей. Не думаю, что Шекспир был особо справедлив к Ричарду, но с другой стороны, мне кажется, Ричард тоже не был лучшим из королей.
ДТ: Да. Есть множество свидетельств, позволяющих предполагать, что Ричард немного сдал в последние годы и, конечно, Шекспир играет на этом. И исторически это более достоверно, чем многие...
ГД: Более достоверно, чем "Ричард III", например.
ДТ: Да, именно. И это все же спектакль, Шекспир писал пьесу, не спектакль. Но она достаточно хорошо основана на фактах.
КХ: Время для последнего вопроса, из школы Принца Генри. Как вы думаете, Ричард сам по себе эгоист, или поддается влиянию других?
ДТ: Это Принц Генри спрашивает?! (смеется)
КХ: Если вас короновали в десять...
ДТ: Я думаю, тут трудно провести параллели с реальной жизнью.
ГД: Вам следует найти близких советников, и если люди, оказавшиеся рядом, -нечестные и жадные, вероятно, вы сделали неверный выбор.
ДТ: И твои дяди, все люди вокруг, все, возможно, задаются вопросом, почему не они на троне... Я думаю, он был в очень трудном положении, и я думаю, что он сделал все, что мог в очень сложных обстоятельствах. (смеется) Я на стороне Ричарда!
КХ: К сожалению, наше время истекло. Спасибо всем, кто к нам присоединился и спасибо нашим гостям. Хотите что-нибудь добавить напоследок?
ГД: Надеюсь, всем понравилось.
ДТ: Возвращайтесь в следующем году на первую часть "Генри IV". Узнаете, что будет дальше.
@темы: Любимые люди, RSC, "Ричард II", Шекспир, Дэвид Тэннант
-
-
04.05.2014 в 17:29Момент с кольцом потряс. Это так трогательно... Нет слов.
Ну, про то, в какой восторг меня приводит эта парочка, я уже, кажется, говорила ))) Очень сильный режиссёр (мне хватило "Гамлета", чтобы это утверждать), очень сильный актёр. И оба явно любят историю. И Шекспира тоже.
Оля, давайте я Вам на всякий случай дам ссылку на один пост в своём журнале (ой, боюсь промахнуться со вставкой ссылки, так как не очень хорошо знакома с дайрями): katja-konfetka.livejournal.com/30006.html Там собраны ссылки на статьи и отзывы об этом спектакле; что-то Вы уже наверняка видели, а часть ссылок ведёт прямо в Ваш дневник - но вдруг увидите что-то новое для себя?
И ещё: спасибо, что продолжаете писать про Ричарда (я видела предыдущий пост с новой частью отзыва, да). Не знаю, для кого как, но для меня это правда важно.
С уважением, Катя.
-
-
04.05.2014 в 19:51Спасибо за ссылку. Взяла на заметку и подписалась на Ваш журнал в ЖЖ.
Если кирпич на голову не упадет, то про Ричарда еще немало "букв" будет тут. Остановиться никак не могу. Слишком много эмоций, прут через край! Так что заранее прошу прощения за длинные описания.
С уважением
Ольга
-
-
04.05.2014 в 20:06Там масса познавательного и прекрасного материала о Дэвиде. Это интервью я взяла как раз из материалов этой группы.
-
-
04.05.2014 в 21:09заранее прошу прощения за длинные описания
Лично я обожаю, когда длинно ))) Тем более, что у Вас так здорово получается! Так что Вы совершенно зря извиняетесь.
Спасибо за всё!
-
-
04.05.2014 в 21:22М-да... это проблема. Я тоже не рвалась, но меня туда позвал Дэвид, вернее его Доктор, а так как группы по нему закрытые, то завела себе там страничку. Ну и принялась туда скидывать фотографии (в основном) из спектакля Ричард II. Открытые группы, кажется, не требуют для простого посещения регистрации в соцсети (я не в курсе, простите). Как-то вот так.
Еще раз, спасибо за ссылку в Вашем ЖЖ. Да, есть не читанные мною вещи. Знакомлюсь. Какмного интересных мнений и описаний по спектаклю.
Не знаю, видели Вы или нет - у меня одно из описаний впечатлений дорановского "Гамлета" стоит не под тэгом Дэвид Тэннант, а "Гамлет", так как Принца Датского там практически нет, а в основном, Клавдий и Офелия. Так что смотрите и сопутствующие тэги по авторам, вещам, ролям. У меня туманная навигации здесь.
Иногда мне кажется, что рискую переусердствовать в своих воплях "по поводу" постановки, хотя она необыкновенно хороша. И безумно жаль, что Вам не удастся ее увидеть на большом экране. Там есть масса всего такого, что видно только на большом полотне. Но подождем диска. Что он нам подарит такого интересного. Одно гарантирую: это будут Ваши и только Ваши впечатления. Интересно будет сравнить.
-
-
05.05.2014 в 00:40-
-
05.05.2014 в 09:13-
-
05.05.2014 в 12:46Не знаю, видели Вы или нет
Видела. У Вас тут полдневника - сплошная вкуснятина )))
рискую переусердствовать в своих воплях "по поводу" постановки
Знаете, когда я начинаю чем-то восхищаться, меня посещают те же мысли. А потом понимаю, что это всё - ерунда.
Кашу масломдействительно хорошую вещь восторгами не испортишь. Так что всё нормально, мне кажется.-
-
05.05.2014 в 12:54Иногда держу себя "за фалды", с ба-а-а-льшим трудом.
-
-
05.05.2014 в 21:44-
-
05.05.2014 в 22:36Для меня скучно пересказывать средневековые сплетни, а тем более ссылаться на них. Кстати в той передаче ВВС (я ее описывала у себя, как Вы помните sholay.diary.ru/p196200836.htm) была эта тема: Ричард и фавориты и что за отношения были у них. Кстати, потомки Де Вера живы и разговры об "отношениях" их смешат. К тому же хроникеры - просто люди и свои труды писали если не на заказ, то с пристрастиями это уж точно. И оболгать кого-то, подогнать факты под модель, оправдывающую то или иное деяние другого лица сам бог велел. Современные историки, сопоставляя самые разные источники, до сих пор не могут продраться к истине, в которой были бы уверены на все сто процентов.
Ни своих портретах Ричард выглядит андрогинно. Это малопонятно, но притягательно. Он же вырос без отца, в окружении придворных матери, мальчик-король, с внешностью ангела. Доран изумительно передал андрогинность пройдя буквально по лезвию и нигде не свалился в пошлость. За что ему и всей труппе мой нижайший поклон.
Всерьез же размышлять на тему "Ричард-гей" повторю - мне скучно. Это однобоко, а вовсе не смело. И это - идти на поводу у сплетников, что считали доблестью ходить неухоженным мужичьем. Ричард Тэннанта - сложная, красивая во многих смыслах, личность. Его поступки я до сих пор расшифровываю, пытаюсь правильно понять внутренние посылки слов и действий. И чувствую, что могу этим заниматься вечность. Так много слоев в роли.
А за ссылки спасибо.
Позабавило упоминание отзывов британских критиков. Как там способны поливать из помойного ведра ближних своих знаю по Формуле-1. На ровном месте получить уничтожающий, разгромный отзыв - пара пустяков. Демонстративное игнорирование постановки Дорана в этом году напомнил об этом лишний раз. Так что критики - материал ненадежный. Впрочем, любое мнение субъективно.
-
-
05.05.2014 в 23:56-
-
06.05.2014 в 00:52Кто какой ориентации - для меня не препятствие или проблема, если это логично и оправдано вытекает из происходящего, дает опору развитию характеров и сюжета. Но когда все притянуто за уши и высосано из пальца... Увольте! Становится скучно. Бывает смешно, когда сочиняют то, чего нет. Есть текст, гениальный автор и там простор воображению. Ставь не хочу! И, как говорила моя мама, сцена - огромное увеличительное стекло, сразу все видно кто чего стоит. Мне нравится стиль Дорана, его умение общаться с актерами и зрителем. Я действительно вижу его душу - постановщика, который пришел не выпендриваться, а всерьез со мной поговорить, поделиться.
читать дальше
-
-
06.05.2014 в 00:57