Жизнь - это апельсин
Отсюда: vk.com/topic-64483458_35177164?offset=20
Часть IV (DJ)
И наконец, если вы пережили (или пропустили) части I и II, то вот мы добрались до самого (по крайней мере, в этой группе) главного. До DT, или, точнее, DJ. В очередной раз прошу прощения за сумбур вместо музыки, но сдерживать поток сознания становится все сложнее.. по очевидным причинам. =))
Для начала почему-то хочется еще раз поговорить об имени – потому что это был один из первых вопросов, появившихся при чтении пьесы – о том, как на самом деле зовут героя. То есть, для этого, конечно, не обязательно было на спектакль ходить, мы это уже в интервью слышали, но теперь мне, почему-то еще сложнее стало называть DJ-а «Дон Жуаном». Нет, то есть в письменной речи можно, а в устной все время хочется употреблять там этот едва заметный звук [h]. Отчасти и из-за него тоже этого героя еще сильнее мысленно отделяешь от его мольеровского предка. Это, безусловно, вовсе никакой не Мольер. В каком-то смысле он даже ближе к пушкинскому Дон Гуану. Хотя Дон Гуан по сравнению с ним – просто верх добродетели, конечно. Но вот эти особые отношения с роком, почти античные, это заглядывание в пропасть – это у них общее.
Вообще я тут подумала, что, по идее, чем современнее Дон Жуан, тем трагичнее он должен быть. Потому что он как бы помнит своих предков и заранее знает свою судьбу...
[Да, оговорюсь: я здесь сильно много пишу про трагическое, хотя его, понятно, в спектакле гораздо меньше видно, чем комическое. Но потому я буду акцентировать на нем внимание – потому что комедия и сама собой очевидна.]
Помнится, в TimeOut’е (не к ночи будь помянут) была тенденция объяснять все положительные отзывы о спектакля тем, что их авторы являлись поклонниками(цами) лично Дэвида Теннанта и переносили свою любовь на персонажа, а заодно и на спектакль. Тенденция совершенно идиотическая, объяснять ее я не берусь, ибо брезгую, но забыть не могу, ибо злопамятная. А заговорила я здесь об этом потому, что, когда смотрю фильм/спектакль с любимым актером, у меня есть четкий механизм определения – нравится ли мне произведение само по себе или же из-за конкретной личности. Я просто представляю: смогла бы я влюбиться в этого актера, если бы это было первое, где я его увидела?
Так вот, однозначно: если бы я до этого не была абсолютно безумной фанаткой Дэвида, я бы прямо тут на месте ею стала.
Я слышала в разных ситуациях, что DJ пытались сравнивать с другими ролями Дэвида. С Гамлетом – в смысле культовости персонажа, масштаба и узнаваемости, с Ричардом – видимо, в смысле пути, который проходит герой? Или же в манере держаться и говорить… С Доктором – в отношении пластики, которая действительно ни капельки не пострадала за эти (*хорошо, что Дэвид этого не читает) годы. Даже с Питером Винсентом – в сцене с халатом, трусами и шлюхами – чисто внешнее, но отчетливое сходство (ага, и отца своего он боится ровно как вампира какого-нибудь).
Но все-таки он делает здесь нечто совершенно новое. Поражает, что он на самом деле изменился внешне (как он всегда меняется для какой-то большой роли). И он полностью построил этот образ из чего-то, чего мы не видели раньше, или видели совсем в ином качестве. Я не могу сказать, что это новая высота, потому что, по-моему, ДТ уже взял Эверест в 2008 году в RSC, и с тех пор просто гуляет там наверху, перешагивая с одного облака на другое длинными своими ногами. Это не новая высота, но это абсолютно другая параллель на той же высоте.
читать дальше– Да, в его первом появлении есть царственность и манерность в движениях, походке, голосе – но это не походка, движения и голос его величества короля Ричарда. Ричарду была свойственна плавность некоторых жестов, андрогинная нежность, почти переходящая в женственность. DJ – мужчина от и до. Даже рядом с альфа-самцом Алоишесом он умудряется сохранить позицию «мужика» (“You have a cute little ass by the way. Very pert for a gent”), и, хотя и кажется мальчишкой, нарывающимся на неприятности, но мальчишкой вовсе не слабым. Его интонации, манера растягивать слова звучат иначе, чем у Ричарда. [Можно здорово сравнить это по тому, как он произносит слово pine в этих двух спектаклях: «Did you pine for me while I was gone?» и «Go to Flint castle, there I’ll pine away».] Манерность Ричарда была искренне, органичной. Когда манерничает DJ – это поза, маска, игра.
– Да, в его молниеносности, ловкости и легкости, с которой он носится по сцене, как будто есть что-то от пластики Гамлета. Но, если присмотреться – даже сами движения эти абсолютно другие, не говоря уже об их характере. Если движения Гамлета – это побег, это некое стремление сделаться меньше (то же у Ричарда в сцене на берегу), то DJ – напротив, как будто хочет заполнить собой все пространство сцены, достичь каждого ее уголка. Он перелетает со скамейки на ее спинку, встает на поручни, мечется из одного конца сцены в другой; его жесты – максимально широки, он будто обнимает сцену собой так же, как его руки обнимают грудь Лотти.
Можно сказать, что есть сходство между нашим восприятие персонажа здесь и в Ричарде – в том, что изначально отрицательный герой в какой-то момент начинает вызывать совершенно другие эмоции. Но это снова не одно и то же. Если в Ричарде это был путь от осуждения к сострадаю и восхищению, то здесь мы полностью лишены морального компаса, мы можем полагаться только на наши эмоции, на наши почти звериные инстинкты – как и было завещано Дон Жуаном.
DJ унижает Стэна, разбивает сердце Эльвире, выгоняет отца, уводит девушку у простака Пита, спасшего ему жизнь – и в эти моменты нам действительно стыдно за него, он почти омерзителен.
[Я говорю «почти», потому что немного сбивает с толку удовольствие, которое он доставляет той виртуозностью комизма, с которой он творит свои жестокости.]
Нам жаль этих людей, наивно надеющихся найти в нем хорошее, увидеть его лучше, чем он есть. Мы вместе с ними пытаемся найти в нем сердце – не находим, и это буквально выбивает нас из колеи, мы приходим в ужас оттого, что такой человек возможен. Однако при этом мы не можем не испытывать к нему и совершенно противоположных чувств. И тут снова основная роль принадлежит трагикомической природе пьесы и персонажа в частности. И, раз уж на то пошло, я попробую не описывать подробно каждую сцену, а вспомнить здесь свои любимые
a) комические
b) трагические
c) трагикомические
моменты в роли Дон Жуана.
К о м и ч е с к о г о, наверное, в процентном отношении больше всего. (UPD. В процессе выяснила, что, кажется, все-таки нет, ибо многие любимые моменты, я, поразмыслив, отнесла в категорию b. На самом деле, ничего странного…) Уже в самом начале, о котором писали все… Вот тот момент, когда он тянется за стаканом и ждет, что Стэн подаст скотч ему в руку. Когда я читала пьесу, мое воображение шло по наиболее простому пути: вот стакан, он просто далековато стоит, DJ просто не утруждает себя подвинуться… Но здесь все просто феерично решено: вот он стакан – стоит на левом подлокотнике. Но в левой руке у DJ сигарета, а стакан он должен взять правой! И вот он тянется, понимаешь, правой рукой через левую за стаканом – понятное дело, не достать!))))) Это был один из моментов, где я засекла мельчааайшую разницу в игре. 1го, 3го, 8го было видно, что DJ и г р а е т свою «немощь». Там была такая гримаска манерной досады. А 2го было больше похоже на то, что он сам «поверил» в изображаемое «страдание». ))) Это была не досада, а какая-то… гм… тоска?) И соответственно god bless you прозвучало не дежурно, а почти искренне.))
Отступление о различиях.
Предисловие к отступлению. Когда я ковырялась с переводом этой прелести, я очень надолго зависла на реплике “Oh, just a cunt with an eye for one” (это его ответ на вопрос Эльвиры “What are you?”), мне кажется, я прочитала все словари русского мата на предмет лексической и грамматической сочетаемости, и так ничего путного и не придумала. Каково же было мое удивление, когда смотрю я 1-го мая эту сцену… а этой реплики нет! Вот так вот просто нет – ни вопроса ни ответа. И 2-го мая они ее тоже благополучно пропустили, и я даже подумала было, что ее вымарали, чтобы лишний раз не произносить C-word. Но нет – 3-го числа она была на месте. И 8-го тоже. Произнесенная со стаканом в руке и образцовой невозмутимостью.
Следующий любимый комический момент – конечно, там, где DJ показывает диалог с Адамом в уборной.))) Рассказывать? Или уже было?) Мне еще каждый раз так смешно, что люди не сразу просекают эту шутку) ну изображает DJ, как мужик держит свой член двумя пальцами, ну и ладно… и только когда DJ показывает, что сам берет слово – вместе со словом он «берет» с в о й воображаемый член в с е й п я т е р н е й. ))))
Пресловутая Сцена в больнице описана уже, наверное, всеми. Тут, конечно, хочется или описывать все от и до или стыдливо молчать и краснеть… Потому что нууу… вы представляете… Вот стоит маленькая Лотти на скамейке, показывает Стэну, какую она хочет грудь. Тут сзади в дверном проеме возникает DJ. Он почти в два раза ее выше. И его “Don’t you dare change a thing” звучит решительно, почти строго. Говорят, что в начале была проблема со смехом после фразы “Are you a doctor?”, но сейчас его как раз вообще нет (я даже забывала, если честно, что там есть место для двусмысленности). Зато зал каждый раз взрывается хохотом на невозмутимом “I’m a specialist”. Ну а потом он начинает «осматривать»… Да, он намного ее выше, а его пальцы – они просто какой-то неестественной длины. Они не скользят по груди Лотти, они сразу заявляют свое право на нее – и это не право хозяина, и даже не право сильного. Это право з н а ю щ е г о и право тому, кого в п у с т и л и. Как пилот владеет небом, потому что только он умеет летать. Как теплу позволяют заполнить дом, потому что тепло желанно.
Движения этих пальцев описать невозможно, можно только сказать, что Доминик Мур надо дать премию как самой стойкой актрисе года.
А когда они потом щекочут друг другу кончики языка.. Вот ерунда же, а так красиво сделано, что смех в зале растет с каждой секундой.
Дальше, конечно, сплошной фарс. Как Стэн оттягивает за ногу Пита в драке. [Вот, кстати, совсем не к месту, но в этом моменте мне почему-то ужасно было жалко Пита и прям убить хотелось DJ. )) Опять же– не потому что аморально или пошло, а потому что Пит так жалко-трогательно говорит Лотти «Я тебя люблю», а она отвечает ему – «Ну и чо?» Это совсем-совсем короткий момент, который быстро вытесняется комизмом обоих персонажей и фееричностью дальнейшего действа, но все же. Если не говорить о моментах, в которых DJ не очаровывает, а вполне конкретно бесит, – картинка будет неполной.]
Вот, когда он изображает обморок, его еще ненавидишь, но когда он недвусмысленно бросает в сторону “Catch me, darling” – тут уже можно только восхититься. Еще один раз был, когда он там довольно долго качался, как будто Доминик забыла, что ей надо подлететь (скорее всего, это было намеренно) и просьба, чтоб его поймали, прозвучала почти как напоминание с досадой: «ну лови же меня?»
Когда входит Мэтти, диалог «шепотом» и жестами между DJ и Стэном – вообще нечто. В старом тексте пьесы DJ спрашивал про лисичку «Что она делает?» Но это показать ярко было бы сложнее, поэтому здесь он, изображая театральный шепот, показывает на себе: «Crying?» И Стэн в ответ изображает гротескные потоки слез до колен: «Sobbing» И восхитительная пантомима завершается изящным жестом тонких злодейских пальцев, которые только что ласкали грудь Лотти – «Bingo!»
Описывать само следующее действо я, пожалуй, не буду – даже не потому, что стесняюсь, а потому что вряд ли найду подходящие слова, хехе))) [Хотя мне понравилась одна теория Маши, может быть, она потом ею поделится. Но это уже не относится к области комического.]
Вообще, чем ближе к финалу, тем меньше чистой комедии. Все тяжелее отсеивать одно от другого. Вот, к примеру, т а с а м а я песня на Сохо-сквер – безусловно, элемент комедии. То, как опускается микрофон, то, как подходит и берет его DJ – это такая пародия, но пародия, каждый раз играющаяся на полном серьезе, с полной отдачей. [Очередной «например»: Вот, например, 8-го числа мне с самого начала спектакля казалось, что у Дэвида что-то с голосом – вроде и не хрипит, но в некоторых местах ему как будто не хватает силы, какие-то фразы произносятся более спокойно, чем обычно. Однако говорил он не менее громко, сильно, и на особенно сложных моментах голос иногда срывался. В том числе и в песне. Однако это было так незначительно, и совершенно не отражалось на игре, что, если бы я до этого три раза не посмотрела, и не помнила, как было, я бы этого точно не заметила.]
Отдельная песня – это танец. Вернее телодвижения на фоне музыки, особенно, в то время пока поет Стэн. О, боже, я считаю, что надо поставить памятник художнику по костюмам, придумавшему эти короткие рукава у пальто Дэвида! Потому что руки, торчащие из этих рукавов, – это что-то особенное. Их как будто бы написал какой-нибудь Шиле или вырезал из дерева неизвестный средневековый скульптор. Такие худые, что особенно остро видна круглая косточка, и ямочка в том месте, сбоку, чуть выше запястья… что углы на сгибах – плечо – локоть – кисть – становятся еще резче, а их движения – еще нежнее. Когда он медленно покачивается и изгибается, стоя спиной и держа в пальцах косячок – это преступно прекрасно, даже несмотря на то, что все это вдобавок еще и до безумия смешно.
Однако, как только завершается песня звучит роковое “Ask him if he wants to come.” Моментальный слом. Как будто DJ так же балансирует на грани между смехом и страхом, как он в этот самый момент балансирует, ступая взад-вперед по подлокотникам скамейки. Ррраз – и обрушивается в бездну трагедии…
Если в этой сцене все-таки перевешивает «красиво», то в следующей – т.н. «сцене в халате» – перевешивает «смешно». Нет, разумеется, от его широкой, тонкой груди, едва покрытой гладкой золотой тканью, захватывает дух, а когда полы халата задираются для Танца Красных Трусов – вообще хочется утечь под кресло… Но… Все-таки это Дон Жуан Дэвида, и он абсолютно не собирается делать вид, что он относится сколько-нибудь серьезно к обольстительной силе своих внешних данных. Особенно много тут, конечно, «играют» ноги.))) Длиннющие, стройные, но при этом мохнатенькие, с острыми торчащими коленками: когда все это счастье – единственное, что видно под «грудой» женских тел, – это просто ооочень смешно. Особенно после следующей фразы Стэна: «Your father is here». [Продолжение конечностеведения см. в разделе о трагикомическом.))]
Следующий шикарный момент, который все-таки ближе к комедии, я считаю. После сцены ложного покаяния, когда Луи уходит довольный, DJ еще некоторое время стоит на коленях, и Стэн, обняв его, отходит, после чего DJ поднимается, кладет платочек, которым только что вытирал слезы, на голову и издает какое-то странное восклицание. До бедного Стэна доходит, что сейчас произошло, и его «NOOOOOOOO!!!» – это просто вершина уморительного отчаяния. DJ опустошает стакан отца, а затем одним глотком заглатывает пиво Стэна, каждый раз срывая бурю хохота.
Что интересно про эту сцену: ее ведь, по сути, можно играть несколькими разными способами. Мне кажется. Можно играть так, чтобы зритель поверил в раскаяние вместе со Стэном и Луи, а потом разочаровался – или обрадовался тому, что DJ остался верен самому себе. А можно, как Дэвид, сразу сделать так, чтобы мы ему не поверили. Он обманывает своих близких, но не нас. Могу ошибаться, но здесь чудится некая связь с последующими репликами Главного монолога: «At least my lies are honest. At least I know, when I’m lying and why.» Он остается собой все время, и не дает нам повода поверить в раскаяние. [Хотя вот интересную штуку еще заметила. Ведь Луи ему верит, и, по сути, до самой смерти сына не успевает в нем разочароваться. То есть сам того не зная (или все-таки зная? Ведь совершенно ясно, что DJ верит в Статую и с самого начала знает, что ад ждет его, а значит, сегодняшний день для него – последний) он исполняет мечту отца, оставляя его в блаженном неведении, в мыслях, что сын хотел исправиться, но не успел…]
Отступление о различиях.
Фразу “You really bought that crap about Mummy’s grave?” он произносил по-разному. Иногда как бы издеваясь: «Ты серьезно купился на эту хрень с маминой могилкой? Я-то подумал, я там перегнул». А иногда, полусерьезно интересуясь, как актер, который спрашивает, не сфальшивил ли он в роли: «Ты п р а в д а поверил в эту фигню про мамину могилку? А то я думал, что перегнул там». Занятно, одна фраза, а совершенно разный смысл из-за интонации. ))
Последний, и Главный монолог… Не знаю, куда его записать, но, пожалуй, опишу здесь. Он где-то на границе. На границе комической подачи и горького содержания. На границе лицемерия и ненависти по отношению к лицемерию. На границе персонажа и актера…
Надо сказать, что я очень боюсь слов «злободневность» и «актуальность». Я совершенно убеждена, что это не положительные характеристики, что от слова «злободневность» до слова «пошлость» – рукой подать, и если спектакль/книгу/фильм etc., называют «злободневными» – для меня это приговор им. Это обрекает их на короткую жизнь. Злободневность – как правило, антоним вневременности. По-настоящему художественное произведение, мне кажется, должно быть немного условным, должно стоять вне эпохи, все мелочных проблем (issues!) сегодняшнего дня…
Это длинное вступление я написала для того, чтобы пояснить, что, если честно, пока я не посмотрела спектакль, этот монолог вовсе не был в числе моих любимых моментов спектакля. А учитывая, что они грозились добавить пресловутой злободневости, я немного а) боялась, что в угоду остроте попортится великолепная стройность пьесы б) опасалась, что так как это очень близкие вещи лично Дэвиду, я увижу там за DJ-м его самого. Так вот, я ошибалась по обоим пунктам. Ну, по первому-то аж на все 100%. Несмотря на то, что реалии до боли узнаваемы и иногда Дэвиду приходится делать паузу прямо посреди реплики, чтобы дать залу отсмеяться и отаплодировать, совершенно нет ощущения, что злободневность – это самоцель. Нет, цель – это осуждение лицемерия. И «век извинений» начался не с прихода к власти Трампа и даже не с появления iphone’а. Он длится уже давно, и узнаваемые примеры лицемерия мог бы найти дон жуан любой страны и любой эпохи. А современные реалии здесь нужны главным образом для ощущения сопричастности, для живости эмоций здесь и сейчас. Он говорит не «вообще», не «в пространство» и не «для потомков». Он говорит здесь и сейчас. И вы не имеете возможности и права не слушать.
К тому же, что еще меня приятно поразило – это форма. Как я уже говорила, меня восхитили текстовые замены, сделанные Марбером, и в частности, это касается и новых реплик этого монолога.
Взять, к примеру, этот самый ряд про Трампа: это смешно не только потому, что злободневно, но и потому, что оформлено все той же игрой слов: “…And the most powerful man upon it – a charlaTAN… (здесь зритель обычно еще не совсем догоняет) а fake TAN… (тут уже всеобщий хохот, а он еще продолжает)… a bloody oranguTAN!” (овация). Правда, это в идеале. Но большинство просмотренных мной раз овацию срывало уже второе определение. Поэтому третий член цепочки уже не мог вызвать бОльшую бурю.
Насчет второго пункта, то есть «сильно личного» и личности актера, проглядывающей за персонажем. Да, несомненно, содержание такое, что можно только гадать, насколько ему сложно в этот момент отделить себя от персонажа. Но отчетливо видно, что эта разница есть. Это не Дэвид, даже в самые темные и ворчливые свои моменты. Этот человек гораздо резче, гораздо яростней, но и гораздо свободнее. Единственное место, где мооооожет быть чуть-чуть сквозит Дэвид – это феерическое "You're a chef – cook – SHUT UP! You' re a gardener – garden – SHUT UP ", и после этого: "You're an actor... Fff...." Вот, здесь, конечно, ощущается эта лавина ассоциаций, но он сразу отворачивается к заднику в избытке чувств, а зал вечно срывается в хохот и аплодисменты, так что это такой glimpse в его реальное отношение к изображаемому, который, конечно, тоже сделан абсолютно намеренно. И на самом деле, это очень сложно – приоткрыть себя, но не выйти из роли, а потом тут же закрыть наглухо все двери, чтобы зритель опять забыл, кто перед ним…
Так что да, несомненно, монолог невероятно впечатляет. И впечатляет вовсе не содержанием. Казалось бы, если задуматься – дешевая философия-то. Да и Стэн по окончании речи DJ сразу осаживает его: "I take your point but you are not human". Нет, нас увлекает и завораживает здесь какая-то особая сила и искренность подачи и виртуозность самого языка – не то, ч т о сказано, а то к а к сказано. Одна из высших точек.
И последнее, о чем хотелось бы сказать в этом разделе – это как раз язык. У DJ – об этом говорилось уже не раз – особое чувство языка и особый дар им пользоваться. [Стэн в этом тоже близок к своему господину, но он по большей части играет словами – для смеха, для остроты (“Well, I’ve had enough of his Broody Byronic Bullshit”), диапазон DJ гораздо шире.]
– Он не раз делает замечания, так сказать, «лингвистического характера»:
“I’ve told you not to use that word, you vulgarise the beautiful.”
“Present circumstance has alerted me to the most frightening word in the dictionary – it’s w i f e. Though c o m m e d i a d e l l ’ a r t e comes close second.”
“I don’t discuss ‘issues’ with anyone. It’s a vile, infantile word and you’d be wise to eliminate it from your slim vocabulary.”
“Do you know the derivation of the word ‘Soho’?”
– Он пародирует речь других персонажей, вплоть до акцента (тут, конечно, спасибо Дэвиду, но образу это как нельзя кстати): как в сцене с бродягой он изображает речь восточного жителя: Say…“Allah has crapped on me.”
И, разумеется, он великолепно управляется все с той же игрой слов, аллитерациями и ассонансами:
“You live in a world of… almond milk latte, it’s just not my cup of tea”.
“V: Allah is merciful. – DJ: Well, thank Christ for that.”
“One does hate to quibble but she really i s n’t dying of a broken heart. The heart is an o r g a n and yes, I p l a y e d it, and yes, she’s upset.”
“…tttickle your front tttwo ttteeth with the tttip of your charming tttongue”
“Every sssingle sssucker with a ssstory to sssell”.
Ну, а про монолог с перечислением его интернациональных пассий с эпитетами – это вообще вершина в этом отношении от начала до конца, то бишь до Gandi of the gang bang. (Да, он, кстати, тоже слегка изменился в новом скрипте, хе-хе.)
Но я могу это вечно выписывать, так что, пожалуй, остановлюсь здесь.
В общем, это во всех отношениях настолько роль для Дэвида, что сложно представить, чтобы когда-то ее играл кто-то другой. (И это я еще ничего не написала по пунктам b. и c., о которых речь дальше)
Часть IV (DJ, продолжение)
b. & c. любимые трагические и трагикомические моменты.
Да, все-таки я решила соединить их в одном разделе, но просто оговаривать каждый отдельно. А то и так триста раз по кругу хожу.)))
В моей работе о трагикомедии было нечто вроде типологии жанра, точнее, описание разных способов создания трагикомедии:
1) соединение, близкое соположение чистых трагедийных и чистых комедийных элементов;
2) трагикомические элементы.
Под «трагикомическим» понимается такое изображение событий (героя, явления, предмета и т. д.), которое может быть оценено и как комическое, и как трагическое – и как смешное, и как печальное, серьезное, или даже страшное.
Это моменты, где трагическое и комическое сливаются так тесно, что их невозможно разделить, и зритель смеется над тем, что на самом деле грустно, или ужасается тому, что долю секунды назад было смешно.
Там же, где мы видим элементы трагедии – места смеху уже нет. Таких моментов в спектакле относительно немного, но все же они есть, и их, что меня особенно поразило, больше, чем в тексте пьесы.
Первый яркий пример трагикомического – это, наверное, рассказ Эльвиры. Я уже писала выше о том, что она одновременно вызывает и жалость, и смех. Но еще хочется в связи с этим пару слов сказать о том, как воспринимает ее монолог сам DJ. Чисто по мизансцене: Эльвира стоит перед DJ, на ней розовое платье, которое рифмуется с розовым костюмом DJ, и в то же время противопоставлено ему – как дешевое – дорогому, простое – сложному. Он сидит, развалившись в кресле, иногда – подперев рукой голову, не то от скуки, не то мечтательно. Эта ностальгическая мечтательность в его взгляде и широкой улыбке особенно очевидна, когда Эльвира перечисляет все «подвиги», на которые он пускался ради ее завоевания.
Такое чувство, что он ловил кайф не только от результата, но и от процесса.)) Это для него как спорт, как охота – адреналин, титанические усилия, риск, даже игра со смертью – все заставляет чувствовать, что живешь, что цель – не напрасна. Весьма вероятно, что он все это всерьез делал – пока это было необходимо. Однако он никогда не обманывался в том, ради чего он это делает. Этот DJ не мечтает о любви («Oh, he doesn’t want to be l o v e d») и он уж точно не верит в добрые дела, которыми так увлечена Эльвира.
Между первой и второй сценой мы видим короткий танец молодоженов на лодке и символическое крушение сопровождаемое монтировкой. По сути, это типичный сюжетный ход трагикомедии – смерть, которая не воспринимается серьезно. Но эмоционально, с точки зрения зрителя, нам, в общем-то, вовсе не дают прочувстовать здесь даже налета трагедии. Мы слишком захвачены фарсом ситуации и своеобразной гениальностью DJ «в действии», что ни кораблекрушение, ни несчастный Адам, ни страдания Мэтти не трогают нас всерьез. До самого финала сцены…
Помните, когда Лотти появляется из-под одеяла, Мэтти закатывает истерику, DJ признается в своих целях, и начинается драка? Это потрясающий момент, потому что здесь в чистом виде присутствует комедия – это сама драка, с царапающимися, визжащими бабами, врачами в белых халатах, которые не то разнимают дерущихся, не то сами не прочь набить друг другу морду… И на фоне этого фарса, появляются яркие штрихи чистой трагедии. DJ, спасаясь бегством из потасовки, которую сам затеял, хохочет от радости, на ходу стаскивая белый халат, бросается к одним дверям – и вдруг внезапно сталкивается с женской фигурой в маске и белой одежде. Ох шарахается от ее назад, но быстро приходит в себя, очевидно решив – как всегда – не придавать значения. Бежит к другим дверям… (Не забывайте, веселый сумбур продолжается и изо всех сил перетягивает на себя внимание зрителя, что, однако же, в нашем случае безуспешно.) В другом проеме, преграждая DJ путь, возникает второй призрак женщины в маске. DJ снова в ужасе отступает, но, когда поворачивается на зрителя и летит к выходу, бросая свое “Good night sweet ladies! Thank you for such a delightful evening”, – это уже прежний DJ, без малейшего следа недавнего соприкосновения со своими демонами.
Меня, если честно, прямо поразило, что Марбер ввел этот момент, и притом прямо здесь, в этой вот самой комичной сцене – по сути, это последний эпизод истинной беззаботности DJ, по крайней мере на наших глазах. Интересно, было ли что-нибудь подобное в первой постановке? Хоть иди к поклонникам Риса Иванса и спрашивай))) И интересно, когда Марбер решил это добавить?
Так или иначе, Дэвиду эти моменты, конечно, очень органичны. Потому что он за секунду умудряется отыграть, как типичная для DJ самодовольная беззаботность сменяется оцепенением, ужасом, потом почти смирением со своей судьбой, и в следующий миг – побег от себя и снова беззаботная маска, будто ничего и не было.
Конечно, зритель – ну, я, в частности – бьется над тем, чтобы понять, что же там происходит – в душе у DJ, если таковая, конечно, имеется. Но он просто захлопывается, отметая все попытки найти в нем что-то глубже, чем этот «существо, движимое только желаниями». Когда в следующей сцене Стэн пытается связать его жестокость и отношение к женщинам со страхом одиночества и недоверием к женщинам из-за потери матери, DJ мрачнеет, и замечает: “Very shrewd”. Признайтесь, те, кто смотрел или читал – вам ведь хотелось, чтобы здесь Стэн оказался прав, и вы наконец-то приблизились к разгадке Дон Жуана? Мне кажется, мне на короткий миг захотелось. По крайней мере, потому что все непонятное запутывает и пугает. Если бы мы могли найти корень вины Дон Жуана, ее можно было бы превратить в его беду. Но уже следующими словами он лишает нас спасительной ниточки: “But wrong”. «Никто в этом не виноват, да и вины никакой нет, я всем доволен, я такой, каким хочу быть» – и мы снова теряем почву под ногами.
Кстати, пока мы здесь. Мне очень нравится, как, говоря: «нет здесь никаких темных закоулков. Нет скрытых уголков, которые можно было бы осветить крохотным лучиком анализа», DJ, развалясь на скамейке, распахивает свое пальто, показывая на то, что под ним… В этот момент кажется, что сейчас мы увидим, что под пальто – вообще пусто, нет человека: не только души, но и тела. [Да-да, а то, то Дэвид сейчас худой до прозрачности, еще как этому эффекту способствует.] И Стэну здесь на короткий момент действительно очень сочувствуешь, потому что нет ничего хуже, чем разочарование в том, кто одновременно так очаровывает.
Первая сцена на Сохо-сквер – это уже переломный момент, начиная с которого все катится по отвесному склону в мрачную пропасть (См. выше про балансирование на скамейке). Мне кажется, что именно отсюда мы начинаем узнавать другого DJ. Он выходит из области чистой комедии, и уже не вернется в нее в полной мере.
Эпизод с Бродягой шикарный от и до. Во-первых, я просто обожаю этот момент, когда он длинный жаркий монолог о свободе воли без всякого перехода заканчивает этим: “Now, we’re gonna need some Rizlas. Ask if he’s got some, they usually do”. [Мне очень нравится сама интонация, такая обыденная? спускающаяся вниз к концу фразы, без лишних пауз и эмоций.))) Почему-то напоминает что-то типично ленкомовское – у них это было чем-то вроде визитной карточки, мне кажется.]
Однако, в то же время вот эта вот просьба к Стэну, чтобы тот обратился к бродяге (который, кстати, спит в мешке прямо у пьедестала Статуи) рифмуется с дальнейшей просьбой обратиться к Статуе. «Ask him if…» И даже Стэн реагирует сходным образом.
А дальше происходит сцена искушения. Я пишу о ней здесь, а не в разделе о комическом, во-первых, потому что это DJ, какого мы еще не видели. Раньше он играл чужими телами, сердцами, чувствами. Теперь его привлекает игра с чужой душой. Когда он покачивает перед носом бродяги часами – это настоящий Мефистофель, Антокольский мог бы слепить своего беса с него, если бы жил в наши дни. Когда Стэн умоляет его не лезть в эту темную воду, он прямо взрывается, эта битва для него серьезна. Он не потерпит лицемерия – или сломает этого человечка, или получит доказательство его искренности. Когда Бродяга отказывается богохульствовать и уходит… [Между прочим, тоже очень здорово и построен и отыгран персонаж: мне нравится, что в начале, когда DJ требует, чтобы он «богохульствовал», тот как бы не понимает незнакомого слова, и DJ «переводит» его простыми понятиями. Когда же Бродяга, отказывается в конце, он поднимает руки очень таким, я бы сказала интеллигентским жестом и, пусть с акцентом, но произносит незнакомое слово как вполне знакомое: “I will not blaspheme”.] Так вот, когда он уходит и DJ бросает ему часы, мы видим – он доволен. Если это бес-искуситель, то это бес, который хотел проиграть. Или, точнее, знал, что поражение – естественная для него судьба. Он уважает этого человека, как дьявол уважает своего главного соперника. Когда Стэн говорит, что DJ мог бы отдать эти часы ему, он почти со злостью кричит: “Why? He deserved it for his integrity!” Выше уже замечательно подмечали, что в этом восклицании есть почти зависть к цельности этого человека, какой никогда не будет у самого DJ. К тому же это еще и зависть к той преданности, которой он никогда не испытывал к себе: «Are you as loyal as he?» – со злостью спрашивает он Стэна, который минуту назад сказал ему, что увольняется. DJ здесь буквально проговаривается, во-первых, что его на самом деле волнует уход Стэна. А во-вторых, что сравнивая Стэна с Бродягой, он, по сути завидует богу, которого Бродяга любит так безусловно.
Следом за этим идет эпизод драки. И опять новый DJ (ну, для тех, кто пьесу не читал) – радостно бросающийся на помощь тому, кто в меньшинстве. «Это не очень честно» – замечает он на ходу. Опять эта тема честности/искренности/подлинности – в новой ее вариации. [Отступление: Если честно, мне ни разу не удалось представить, как происходит эта драка за кулисами, несмотря на громкие звуки и мое не самое бедное воображение. Ну, хоть убейте, плохо укладывается в голове образ раскидывающего хулиганов Дон Жуана. Ну, да это не очень существенно, поскольку нам действительно этого не показывают. Можно принять условность.]
Очень классный эпизод, когда DJ встаскивает полубессознательного Кола. И парнишка хорошо отыграл, весь прям трясся от шока. И DJ немного другой, но тот же: тащит его и приговаривает, мол, «тих-тих-тих, живи». И здорово сделан момент узнавания: у Кола во время драки упали очки, DJ подносит их к его лицу, и как бы только в них узнает «родственника»: “Oh my God, it’s Col!” И, соответственно, тот тоже узнает его только глядя сквозь очки.
А вот, когда появляется Алоишес, тут уже снова комедийные элементы соединяются (не сливаются!) с трагедийными. Возникая на сцене, и видя Кола в печальном состоянии и стоящего над ним DJ, Алоишес, как всякий человек его типа, долго не думает. Он спрашивает, что DJ сделал с его братом, слышит «он спас меня», совершенно уверенно говорит «да черта с два» – и сразу лезет в драку. Он проходится по сцене, буквально демонстрируя серию боевых приемов, и последний удар приходится не на воздух, а в живот DJ. Тот сгибается пополам, после чего Алоишес хватает его за шею. Момент, казалось бы, довольно жутенький, но DJ приветствует врага утрированно сдавленным тонким голосом, да еще и комически растягивая слова и подчеркивая аллитерацию в имени: “Good eeeeeeevening, Vishshshious Aloishshshshshius”. После такого воспринимать Алоишеса всерьез довольно трудно.)) Когда он выпускает DJ, тот вырывается и с грацией кота, удирающего от пылесоса, бросается через сцену, чтобы занять оборонительную позицию.
Я обожаю, что он так быстро проскакивает это «Да, да, я его спас», и особо подчеркивает, что «ненамеренно». Тут опять, конечно, надо видеть эти пассы руками, которые были бы безумно красивы, если бы не были так комичны, и были бы чисто комичны, если бы не их безусловная грация.
Под весь этот ржач он произносит слова, совершенно противоположные по окраске: “Unlike you, I’m not afraid to die”.
Вот это я и называю соединением чистых элементов трагического и комического – когда слова отражают первое, а тело – второе. Однако он не позволяет ни зрителю, ни другим персонажам даже как следует оценить то, что он сейчас сказал, потому что следующим же ходом идет фраза: “And I fight very dirty. So think on, you big nob” – грациозные руки фокусника сворачиваются в… неприличный жест, после чего DJ снова удирает и прячется за Статуей. Зал, разумеется, лежит.
Пока Кол и Алоишес обсуждают убийство, DJ и Стэн курят травку, сидя у пьедестала и умилительно хихикают. Поэтому, когда Кол подходит к DJ снова, поблагодарить за услугу, тот уже делает над собой усилие, чтобы стоять прямо, как прилично нормальному человеку: “Any time” – отвечает он на благодарность Кола. (Сравните это с его последними словами Алоишесу.) Однако на уступки относительно примирения с Эльвирой идти отказывается. “So no, I will not go and rrrepair her broken heart” – он произносит издевательски подражая пафосной интонации, и даже проходится в чем-то вроде танца от Статуи к авансцене. И параллельно с этой откровенной клоунадой зритель наблюдает и нечто на самом деле довольно жуткое: потому что в этот момент уже понятно, что он прямо сейчас подписывает себе смертный приговор, и дело только в отсрочке – в том, сможет ли Кол сдержать натягивающуюся тетиву. Пока что ему это удается.
Но прежде чем уйти, Алоишес стремительно подходит к DJ, выхватывает нож и подносит его к горлу DJ. Голова лишь слегка запрокинута назад – так, что зритель хорошо видит эти огромные глаза, в которых страх перед смертью, болью и адом быстрым усилием воли подавляется и уступает место полной осознанности выбора и принятию своей судьбы – но сразу полностью обнажается перед ножом нежная шея [Патрик, зацени аллитерацию!]. И знаете… вот говорят, артисты должны так играть, чтобы зрители верили, что бутафорские фрукты – настоящие… так вот… Здесь я, видя со второго ряда, что нож тупой и вообще не совсем железный, поверила в то, что он опасен. По тому, как DJ задержал дыхание, как предательски дрогнул беззащитный кадык, как исчезла из взгляда вся напускная (и искренняя) бравада.
“We’ll meet again” – говорит Алоишес, держа нож у его горла. И он отвечает – не смотря на нож, но слишком хорошо его чувствуя – “Whenever you want”. [Сравните с Any time, обращенным к Колу и его спасению.] То есть «когда угодно» здесь явно включает «хоть сейчас». Опять же – этих ремарок нет ни в старом варианте пьесы, ни даже в новом. И мне кажется, это ой как добавляет этому диалогу веса. На самом деле, эта мизансцена могла бы даже показаться излишне… гм… эффектной – «дешево»-эффектной. Как будто ужаса было мало, и решили действовать наверняка. Повторяю, так м о г л о б ы показаться, будь это чуть хуже сыграно. На самом деле, Дэвид делает это на такой тонкой грани между ужасом человека на пороге смерти, и полным отсутствием патетики по этому поводу, что ты понимаешь: даааа, именно так такой герой и встретился бы с обещанием смерти прийти на ужин. И вместе с этим раскрывается еще одна грань Дон Жуана – его сила, за которую (что ж поделать?) его не можешь не уважать.
Когда Алоишес наконец убирает нож и уходит вместе с Колом, DJ медленно, задумчиво проводит тыльной стороной ладони по шее. И в этот момент ему в проеме стены показывается призрак Эльвиры – в белой одежде и маске. Надвигается – и исчезает. В этот короткий миг – от пальцев на шее до исчезновения видения – он куда более испуганный, потерянный и одинокий, чем за все время разговора с Алоишесом. [Если сравнивать чисто по актерским приемам, это чуууть-чуть напомнило мне мгновение, когда Ричард в последней сцене, в тюрьме смотрит куда-то вдаль отсутствующим, но не бездумный взглядом, в то время как рука непроизвольно потирает больное запястье, с которого только что сняли кандалы.]
Из этого странного состояния его выводит крик Стэна, который бросает вслед уходящим братьям свое трусливое ругательство – и снова возвращает пьесу на рельсы комедии. Приятели бросаются прятаться за скамейку. DJ снова становится собой прежним. Через минуту он помирится со Стэном и споет свой восхитительный хит. (Патрик, а вот такое словосочетание на игру слов потянет?))) ) Но, как я уже писала ранее, вслед за этим все окончательно переломится.
Сцены со Статуей, несмотря на их почти полную канонность и адекватность претексту, все-таки наиболее идеальный пример трагикомического в этом спектакле (не считая ее финального появления).
Я говорила, что меня при чтении очень поразил сам момент, когда DJ призывает Командора. А именно причина, которой он это объясняет: «Его нужно подбодрить». Стоит там совсем один, голуби на него гадят [когда мы были на Сохо-сквер, ему вообще завявший тюльпанчик в руку сунули], позови его с нами… [Опять же, если смотреть на эти реплики в контексте последующей темы “I am you” – они приобретают новый, еще более глубокий смысл.] Мне очень нравится, что это не бездумная дерзость, и не отчаяние/смирение обреченного – как в других версиях «Дон Жуана». Это, можно сказать, вообще своеобразное милосердие, какая-то рука помощи в донжуановском стиле. [В каком-то смысле, помощи самому себе? Однако такого себя – одинокого, нуждающегося в помощи, и на самом деле, мертвого внутри – он не признает существующим. До самого последнего момента – “Recognition” – не признает.]
И Стэну, разомлевшему от косячка и в очередной раз потеплевшему к своему господину, эта идея нравится. Он поворачивается к Карлу и приглашает его на прогулку по Dean Street. Причем меня зацепило здесь то, как он обращается от своего имени и имени DJ: “Me and my… my master” – на что DJ кивает. На этой паузе ты прямо слышишь то, что пролетает в голове у несчастного Стэна: «мой… друг? Нет, увы… А кто же? Смирись, Стэн, ты знаешь, кто. Мой… господин».
Он ждет ответа, нетерпеливо подзадоривая Статую, будто и правда ждет от нее ответа. Но когда внезапно со скрежетом поворачивается голова и раздается загробное “No”, – он, конечно, буквально лишается дара речи. Буквально – то есть прямо натурально не может вспомнить, как говорится слово “spoken”: оно становится слишком похожим на слово spook))) И это все вроде бы ожидаемо, но все равно – такое внезапное вмешательство сверхъестественного и реакция на него, безусловно, вызывают потрясающей силы комический эффект.
Зал в этом месте неизменно хохочет до истерики. Когда же DJ, притворно-надменно спрашивает у Статуи: “Did you speak?”, а она поворачивает голову к нему и отвечает: “Yes” – Это уже просто финиш)))) Если Стэн не мог выдавить из себя слова, то DJ выпаливает, как из пулемета, с невероятной скоростью, и на невероятных верхах голоса, таких противоположных предыдущей фразе: “He spoke, he spoke, he bloody spoke!!!”
Это правда очень смешно! И было бы глупо сидеть со скорбным лицом, кусая губу, и притворяться, что «происходят серьезные и ужасные вещи». Вернее, они на самом деле происходят, но происходят так… смешно, что ужас содержания сталкивается с абсолютным комизмом формы. Когда зрители отсмеялись свое, DJ обращается к Статуе уже иначе – уже приняв ее всерьез.
Мизансцена такова: DJ стоит на скамейке у левого портала, Стэн – у правого. DJ смотрит на Статую, зрителю его лица почти не видно (по крайней мере с моего места), только контур вполоборота. Он играет почти только голосом [ну, разве что еще грудь поднимается – медленней/чаще – как всегда у героев Дэвида в минуты такого волнения] – и это особенно интересно, учитывая, что он играет голосом по обе стороны «двери в загробный мир». Если голос DJ высокий, немного дрожащий на ударных словах, то голос Командора – совсем низкий, почти до неузнаваемости. Тембр кажется вовсе не Дэвидовским, но интонации и – в особенности – произношение звуков до боли родные, его.
– What are you?
“Recognition.” [На самом деле, адекватно это почти и не перевести, потому что в этом понятии, мне кажется, одновременно и «узнавание», и «осознание» и «признание»…]
– Are you alive?
“I come from the dead.” [Вот мне, как и многим, интересно, смогла бы я узнать Дэвида в Командоре, если бы не знала заранее? На аудиозаписи бы точно узнала, там правда качество звука такое, что не так сильно слышен тембр, а произношение зато различимо. Но вот в живую, не знаю. )) Сейчас, конечно, кажется, что узнала бы, потому что вот эти его особенно мягонькие, классические d – это ни с чем не спутаешь… Но если не ожидать?]
– Why?
“You know why. You have always known.” [Вот оно, о чем я говорила: каждый новый дон жуан знает, что его ждет, как бы ни изображал беззаботность, как бы ни пытался забыть о своей судьбе]
– To take me… When? [Вот на этих словах у него голос, бывает, срывается, а бывает – они звучат спокойнее: это не осознание в данную секунду, а уже признание того, о чем он давно знал. Он, как преступник, который выслушал приговор. Приговор не отменить, из рук палача не вырваться, но ему важно, сколько времени осталось, чтобы знать, на сколько еще он может забыть о смерти.]
“Tomorrow.” [Гремит страшное слово. Стэн, услышав его, с криком убегает, проносясь по авансцене мимо DJ в кулисы. Интересно, что в ремарках пьесы, они после приговора убегают оба. Но здесь DJ так и продолжает стоять на том же самом месте, в той же самой позе. Маааленькое различие, которое можно было заметить на разных спектаклях: иногда он так и стоял, глядя снизу вверх на Статую до самого занавеса; но иногда после слова “Tomorrow” он медленно опускал голову. Думайте, что хотите.]
(To be continued…)
Часть IV (DJ)
И наконец, если вы пережили (или пропустили) части I и II, то вот мы добрались до самого (по крайней мере, в этой группе) главного. До DT, или, точнее, DJ. В очередной раз прошу прощения за сумбур вместо музыки, но сдерживать поток сознания становится все сложнее.. по очевидным причинам. =))
Для начала почему-то хочется еще раз поговорить об имени – потому что это был один из первых вопросов, появившихся при чтении пьесы – о том, как на самом деле зовут героя. То есть, для этого, конечно, не обязательно было на спектакль ходить, мы это уже в интервью слышали, но теперь мне, почему-то еще сложнее стало называть DJ-а «Дон Жуаном». Нет, то есть в письменной речи можно, а в устной все время хочется употреблять там этот едва заметный звук [h]. Отчасти и из-за него тоже этого героя еще сильнее мысленно отделяешь от его мольеровского предка. Это, безусловно, вовсе никакой не Мольер. В каком-то смысле он даже ближе к пушкинскому Дон Гуану. Хотя Дон Гуан по сравнению с ним – просто верх добродетели, конечно. Но вот эти особые отношения с роком, почти античные, это заглядывание в пропасть – это у них общее.
Вообще я тут подумала, что, по идее, чем современнее Дон Жуан, тем трагичнее он должен быть. Потому что он как бы помнит своих предков и заранее знает свою судьбу...
[Да, оговорюсь: я здесь сильно много пишу про трагическое, хотя его, понятно, в спектакле гораздо меньше видно, чем комическое. Но потому я буду акцентировать на нем внимание – потому что комедия и сама собой очевидна.]
Помнится, в TimeOut’е (не к ночи будь помянут) была тенденция объяснять все положительные отзывы о спектакля тем, что их авторы являлись поклонниками(цами) лично Дэвида Теннанта и переносили свою любовь на персонажа, а заодно и на спектакль. Тенденция совершенно идиотическая, объяснять ее я не берусь, ибо брезгую, но забыть не могу, ибо злопамятная. А заговорила я здесь об этом потому, что, когда смотрю фильм/спектакль с любимым актером, у меня есть четкий механизм определения – нравится ли мне произведение само по себе или же из-за конкретной личности. Я просто представляю: смогла бы я влюбиться в этого актера, если бы это было первое, где я его увидела?
Так вот, однозначно: если бы я до этого не была абсолютно безумной фанаткой Дэвида, я бы прямо тут на месте ею стала.
Я слышала в разных ситуациях, что DJ пытались сравнивать с другими ролями Дэвида. С Гамлетом – в смысле культовости персонажа, масштаба и узнаваемости, с Ричардом – видимо, в смысле пути, который проходит герой? Или же в манере держаться и говорить… С Доктором – в отношении пластики, которая действительно ни капельки не пострадала за эти (*хорошо, что Дэвид этого не читает) годы. Даже с Питером Винсентом – в сцене с халатом, трусами и шлюхами – чисто внешнее, но отчетливое сходство (ага, и отца своего он боится ровно как вампира какого-нибудь).
Но все-таки он делает здесь нечто совершенно новое. Поражает, что он на самом деле изменился внешне (как он всегда меняется для какой-то большой роли). И он полностью построил этот образ из чего-то, чего мы не видели раньше, или видели совсем в ином качестве. Я не могу сказать, что это новая высота, потому что, по-моему, ДТ уже взял Эверест в 2008 году в RSC, и с тех пор просто гуляет там наверху, перешагивая с одного облака на другое длинными своими ногами. Это не новая высота, но это абсолютно другая параллель на той же высоте.
читать дальше– Да, в его первом появлении есть царственность и манерность в движениях, походке, голосе – но это не походка, движения и голос его величества короля Ричарда. Ричарду была свойственна плавность некоторых жестов, андрогинная нежность, почти переходящая в женственность. DJ – мужчина от и до. Даже рядом с альфа-самцом Алоишесом он умудряется сохранить позицию «мужика» (“You have a cute little ass by the way. Very pert for a gent”), и, хотя и кажется мальчишкой, нарывающимся на неприятности, но мальчишкой вовсе не слабым. Его интонации, манера растягивать слова звучат иначе, чем у Ричарда. [Можно здорово сравнить это по тому, как он произносит слово pine в этих двух спектаклях: «Did you pine for me while I was gone?» и «Go to Flint castle, there I’ll pine away».] Манерность Ричарда была искренне, органичной. Когда манерничает DJ – это поза, маска, игра.
– Да, в его молниеносности, ловкости и легкости, с которой он носится по сцене, как будто есть что-то от пластики Гамлета. Но, если присмотреться – даже сами движения эти абсолютно другие, не говоря уже об их характере. Если движения Гамлета – это побег, это некое стремление сделаться меньше (то же у Ричарда в сцене на берегу), то DJ – напротив, как будто хочет заполнить собой все пространство сцены, достичь каждого ее уголка. Он перелетает со скамейки на ее спинку, встает на поручни, мечется из одного конца сцены в другой; его жесты – максимально широки, он будто обнимает сцену собой так же, как его руки обнимают грудь Лотти.
Можно сказать, что есть сходство между нашим восприятие персонажа здесь и в Ричарде – в том, что изначально отрицательный герой в какой-то момент начинает вызывать совершенно другие эмоции. Но это снова не одно и то же. Если в Ричарде это был путь от осуждения к сострадаю и восхищению, то здесь мы полностью лишены морального компаса, мы можем полагаться только на наши эмоции, на наши почти звериные инстинкты – как и было завещано Дон Жуаном.
DJ унижает Стэна, разбивает сердце Эльвире, выгоняет отца, уводит девушку у простака Пита, спасшего ему жизнь – и в эти моменты нам действительно стыдно за него, он почти омерзителен.
[Я говорю «почти», потому что немного сбивает с толку удовольствие, которое он доставляет той виртуозностью комизма, с которой он творит свои жестокости.]
Нам жаль этих людей, наивно надеющихся найти в нем хорошее, увидеть его лучше, чем он есть. Мы вместе с ними пытаемся найти в нем сердце – не находим, и это буквально выбивает нас из колеи, мы приходим в ужас оттого, что такой человек возможен. Однако при этом мы не можем не испытывать к нему и совершенно противоположных чувств. И тут снова основная роль принадлежит трагикомической природе пьесы и персонажа в частности. И, раз уж на то пошло, я попробую не описывать подробно каждую сцену, а вспомнить здесь свои любимые
a) комические
b) трагические
c) трагикомические
моменты в роли Дон Жуана.
К о м и ч е с к о г о, наверное, в процентном отношении больше всего. (UPD. В процессе выяснила, что, кажется, все-таки нет, ибо многие любимые моменты, я, поразмыслив, отнесла в категорию b. На самом деле, ничего странного…) Уже в самом начале, о котором писали все… Вот тот момент, когда он тянется за стаканом и ждет, что Стэн подаст скотч ему в руку. Когда я читала пьесу, мое воображение шло по наиболее простому пути: вот стакан, он просто далековато стоит, DJ просто не утруждает себя подвинуться… Но здесь все просто феерично решено: вот он стакан – стоит на левом подлокотнике. Но в левой руке у DJ сигарета, а стакан он должен взять правой! И вот он тянется, понимаешь, правой рукой через левую за стаканом – понятное дело, не достать!))))) Это был один из моментов, где я засекла мельчааайшую разницу в игре. 1го, 3го, 8го было видно, что DJ и г р а е т свою «немощь». Там была такая гримаска манерной досады. А 2го было больше похоже на то, что он сам «поверил» в изображаемое «страдание». ))) Это была не досада, а какая-то… гм… тоска?) И соответственно god bless you прозвучало не дежурно, а почти искренне.))
Отступление о различиях.
Предисловие к отступлению. Когда я ковырялась с переводом этой прелести, я очень надолго зависла на реплике “Oh, just a cunt with an eye for one” (это его ответ на вопрос Эльвиры “What are you?”), мне кажется, я прочитала все словари русского мата на предмет лексической и грамматической сочетаемости, и так ничего путного и не придумала. Каково же было мое удивление, когда смотрю я 1-го мая эту сцену… а этой реплики нет! Вот так вот просто нет – ни вопроса ни ответа. И 2-го мая они ее тоже благополучно пропустили, и я даже подумала было, что ее вымарали, чтобы лишний раз не произносить C-word. Но нет – 3-го числа она была на месте. И 8-го тоже. Произнесенная со стаканом в руке и образцовой невозмутимостью.
Следующий любимый комический момент – конечно, там, где DJ показывает диалог с Адамом в уборной.))) Рассказывать? Или уже было?) Мне еще каждый раз так смешно, что люди не сразу просекают эту шутку) ну изображает DJ, как мужик держит свой член двумя пальцами, ну и ладно… и только когда DJ показывает, что сам берет слово – вместе со словом он «берет» с в о й воображаемый член в с е й п я т е р н е й. ))))
Пресловутая Сцена в больнице описана уже, наверное, всеми. Тут, конечно, хочется или описывать все от и до или стыдливо молчать и краснеть… Потому что нууу… вы представляете… Вот стоит маленькая Лотти на скамейке, показывает Стэну, какую она хочет грудь. Тут сзади в дверном проеме возникает DJ. Он почти в два раза ее выше. И его “Don’t you dare change a thing” звучит решительно, почти строго. Говорят, что в начале была проблема со смехом после фразы “Are you a doctor?”, но сейчас его как раз вообще нет (я даже забывала, если честно, что там есть место для двусмысленности). Зато зал каждый раз взрывается хохотом на невозмутимом “I’m a specialist”. Ну а потом он начинает «осматривать»… Да, он намного ее выше, а его пальцы – они просто какой-то неестественной длины. Они не скользят по груди Лотти, они сразу заявляют свое право на нее – и это не право хозяина, и даже не право сильного. Это право з н а ю щ е г о и право тому, кого в п у с т и л и. Как пилот владеет небом, потому что только он умеет летать. Как теплу позволяют заполнить дом, потому что тепло желанно.
Движения этих пальцев описать невозможно, можно только сказать, что Доминик Мур надо дать премию как самой стойкой актрисе года.
А когда они потом щекочут друг другу кончики языка.. Вот ерунда же, а так красиво сделано, что смех в зале растет с каждой секундой.
Дальше, конечно, сплошной фарс. Как Стэн оттягивает за ногу Пита в драке. [Вот, кстати, совсем не к месту, но в этом моменте мне почему-то ужасно было жалко Пита и прям убить хотелось DJ. )) Опять же– не потому что аморально или пошло, а потому что Пит так жалко-трогательно говорит Лотти «Я тебя люблю», а она отвечает ему – «Ну и чо?» Это совсем-совсем короткий момент, который быстро вытесняется комизмом обоих персонажей и фееричностью дальнейшего действа, но все же. Если не говорить о моментах, в которых DJ не очаровывает, а вполне конкретно бесит, – картинка будет неполной.]
Вот, когда он изображает обморок, его еще ненавидишь, но когда он недвусмысленно бросает в сторону “Catch me, darling” – тут уже можно только восхититься. Еще один раз был, когда он там довольно долго качался, как будто Доминик забыла, что ей надо подлететь (скорее всего, это было намеренно) и просьба, чтоб его поймали, прозвучала почти как напоминание с досадой: «ну лови же меня?»
Когда входит Мэтти, диалог «шепотом» и жестами между DJ и Стэном – вообще нечто. В старом тексте пьесы DJ спрашивал про лисичку «Что она делает?» Но это показать ярко было бы сложнее, поэтому здесь он, изображая театральный шепот, показывает на себе: «Crying?» И Стэн в ответ изображает гротескные потоки слез до колен: «Sobbing» И восхитительная пантомима завершается изящным жестом тонких злодейских пальцев, которые только что ласкали грудь Лотти – «Bingo!»
Описывать само следующее действо я, пожалуй, не буду – даже не потому, что стесняюсь, а потому что вряд ли найду подходящие слова, хехе))) [Хотя мне понравилась одна теория Маши, может быть, она потом ею поделится. Но это уже не относится к области комического.]
Вообще, чем ближе к финалу, тем меньше чистой комедии. Все тяжелее отсеивать одно от другого. Вот, к примеру, т а с а м а я песня на Сохо-сквер – безусловно, элемент комедии. То, как опускается микрофон, то, как подходит и берет его DJ – это такая пародия, но пародия, каждый раз играющаяся на полном серьезе, с полной отдачей. [Очередной «например»: Вот, например, 8-го числа мне с самого начала спектакля казалось, что у Дэвида что-то с голосом – вроде и не хрипит, но в некоторых местах ему как будто не хватает силы, какие-то фразы произносятся более спокойно, чем обычно. Однако говорил он не менее громко, сильно, и на особенно сложных моментах голос иногда срывался. В том числе и в песне. Однако это было так незначительно, и совершенно не отражалось на игре, что, если бы я до этого три раза не посмотрела, и не помнила, как было, я бы этого точно не заметила.]
Отдельная песня – это танец. Вернее телодвижения на фоне музыки, особенно, в то время пока поет Стэн. О, боже, я считаю, что надо поставить памятник художнику по костюмам, придумавшему эти короткие рукава у пальто Дэвида! Потому что руки, торчащие из этих рукавов, – это что-то особенное. Их как будто бы написал какой-нибудь Шиле или вырезал из дерева неизвестный средневековый скульптор. Такие худые, что особенно остро видна круглая косточка, и ямочка в том месте, сбоку, чуть выше запястья… что углы на сгибах – плечо – локоть – кисть – становятся еще резче, а их движения – еще нежнее. Когда он медленно покачивается и изгибается, стоя спиной и держа в пальцах косячок – это преступно прекрасно, даже несмотря на то, что все это вдобавок еще и до безумия смешно.
Однако, как только завершается песня звучит роковое “Ask him if he wants to come.” Моментальный слом. Как будто DJ так же балансирует на грани между смехом и страхом, как он в этот самый момент балансирует, ступая взад-вперед по подлокотникам скамейки. Ррраз – и обрушивается в бездну трагедии…
Если в этой сцене все-таки перевешивает «красиво», то в следующей – т.н. «сцене в халате» – перевешивает «смешно». Нет, разумеется, от его широкой, тонкой груди, едва покрытой гладкой золотой тканью, захватывает дух, а когда полы халата задираются для Танца Красных Трусов – вообще хочется утечь под кресло… Но… Все-таки это Дон Жуан Дэвида, и он абсолютно не собирается делать вид, что он относится сколько-нибудь серьезно к обольстительной силе своих внешних данных. Особенно много тут, конечно, «играют» ноги.))) Длиннющие, стройные, но при этом мохнатенькие, с острыми торчащими коленками: когда все это счастье – единственное, что видно под «грудой» женских тел, – это просто ооочень смешно. Особенно после следующей фразы Стэна: «Your father is here». [Продолжение конечностеведения см. в разделе о трагикомическом.))]
Следующий шикарный момент, который все-таки ближе к комедии, я считаю. После сцены ложного покаяния, когда Луи уходит довольный, DJ еще некоторое время стоит на коленях, и Стэн, обняв его, отходит, после чего DJ поднимается, кладет платочек, которым только что вытирал слезы, на голову и издает какое-то странное восклицание. До бедного Стэна доходит, что сейчас произошло, и его «NOOOOOOOO!!!» – это просто вершина уморительного отчаяния. DJ опустошает стакан отца, а затем одним глотком заглатывает пиво Стэна, каждый раз срывая бурю хохота.
Что интересно про эту сцену: ее ведь, по сути, можно играть несколькими разными способами. Мне кажется. Можно играть так, чтобы зритель поверил в раскаяние вместе со Стэном и Луи, а потом разочаровался – или обрадовался тому, что DJ остался верен самому себе. А можно, как Дэвид, сразу сделать так, чтобы мы ему не поверили. Он обманывает своих близких, но не нас. Могу ошибаться, но здесь чудится некая связь с последующими репликами Главного монолога: «At least my lies are honest. At least I know, when I’m lying and why.» Он остается собой все время, и не дает нам повода поверить в раскаяние. [Хотя вот интересную штуку еще заметила. Ведь Луи ему верит, и, по сути, до самой смерти сына не успевает в нем разочароваться. То есть сам того не зная (или все-таки зная? Ведь совершенно ясно, что DJ верит в Статую и с самого начала знает, что ад ждет его, а значит, сегодняшний день для него – последний) он исполняет мечту отца, оставляя его в блаженном неведении, в мыслях, что сын хотел исправиться, но не успел…]
Отступление о различиях.
Фразу “You really bought that crap about Mummy’s grave?” он произносил по-разному. Иногда как бы издеваясь: «Ты серьезно купился на эту хрень с маминой могилкой? Я-то подумал, я там перегнул». А иногда, полусерьезно интересуясь, как актер, который спрашивает, не сфальшивил ли он в роли: «Ты п р а в д а поверил в эту фигню про мамину могилку? А то я думал, что перегнул там». Занятно, одна фраза, а совершенно разный смысл из-за интонации. ))
Последний, и Главный монолог… Не знаю, куда его записать, но, пожалуй, опишу здесь. Он где-то на границе. На границе комической подачи и горького содержания. На границе лицемерия и ненависти по отношению к лицемерию. На границе персонажа и актера…
Надо сказать, что я очень боюсь слов «злободневность» и «актуальность». Я совершенно убеждена, что это не положительные характеристики, что от слова «злободневность» до слова «пошлость» – рукой подать, и если спектакль/книгу/фильм etc., называют «злободневными» – для меня это приговор им. Это обрекает их на короткую жизнь. Злободневность – как правило, антоним вневременности. По-настоящему художественное произведение, мне кажется, должно быть немного условным, должно стоять вне эпохи, все мелочных проблем (issues!) сегодняшнего дня…
Это длинное вступление я написала для того, чтобы пояснить, что, если честно, пока я не посмотрела спектакль, этот монолог вовсе не был в числе моих любимых моментов спектакля. А учитывая, что они грозились добавить пресловутой злободневости, я немного а) боялась, что в угоду остроте попортится великолепная стройность пьесы б) опасалась, что так как это очень близкие вещи лично Дэвиду, я увижу там за DJ-м его самого. Так вот, я ошибалась по обоим пунктам. Ну, по первому-то аж на все 100%. Несмотря на то, что реалии до боли узнаваемы и иногда Дэвиду приходится делать паузу прямо посреди реплики, чтобы дать залу отсмеяться и отаплодировать, совершенно нет ощущения, что злободневность – это самоцель. Нет, цель – это осуждение лицемерия. И «век извинений» начался не с прихода к власти Трампа и даже не с появления iphone’а. Он длится уже давно, и узнаваемые примеры лицемерия мог бы найти дон жуан любой страны и любой эпохи. А современные реалии здесь нужны главным образом для ощущения сопричастности, для живости эмоций здесь и сейчас. Он говорит не «вообще», не «в пространство» и не «для потомков». Он говорит здесь и сейчас. И вы не имеете возможности и права не слушать.
К тому же, что еще меня приятно поразило – это форма. Как я уже говорила, меня восхитили текстовые замены, сделанные Марбером, и в частности, это касается и новых реплик этого монолога.
Взять, к примеру, этот самый ряд про Трампа: это смешно не только потому, что злободневно, но и потому, что оформлено все той же игрой слов: “…And the most powerful man upon it – a charlaTAN… (здесь зритель обычно еще не совсем догоняет) а fake TAN… (тут уже всеобщий хохот, а он еще продолжает)… a bloody oranguTAN!” (овация). Правда, это в идеале. Но большинство просмотренных мной раз овацию срывало уже второе определение. Поэтому третий член цепочки уже не мог вызвать бОльшую бурю.
Насчет второго пункта, то есть «сильно личного» и личности актера, проглядывающей за персонажем. Да, несомненно, содержание такое, что можно только гадать, насколько ему сложно в этот момент отделить себя от персонажа. Но отчетливо видно, что эта разница есть. Это не Дэвид, даже в самые темные и ворчливые свои моменты. Этот человек гораздо резче, гораздо яростней, но и гораздо свободнее. Единственное место, где мооооожет быть чуть-чуть сквозит Дэвид – это феерическое "You're a chef – cook – SHUT UP! You' re a gardener – garden – SHUT UP ", и после этого: "You're an actor... Fff...." Вот, здесь, конечно, ощущается эта лавина ассоциаций, но он сразу отворачивается к заднику в избытке чувств, а зал вечно срывается в хохот и аплодисменты, так что это такой glimpse в его реальное отношение к изображаемому, который, конечно, тоже сделан абсолютно намеренно. И на самом деле, это очень сложно – приоткрыть себя, но не выйти из роли, а потом тут же закрыть наглухо все двери, чтобы зритель опять забыл, кто перед ним…
Так что да, несомненно, монолог невероятно впечатляет. И впечатляет вовсе не содержанием. Казалось бы, если задуматься – дешевая философия-то. Да и Стэн по окончании речи DJ сразу осаживает его: "I take your point but you are not human". Нет, нас увлекает и завораживает здесь какая-то особая сила и искренность подачи и виртуозность самого языка – не то, ч т о сказано, а то к а к сказано. Одна из высших точек.
И последнее, о чем хотелось бы сказать в этом разделе – это как раз язык. У DJ – об этом говорилось уже не раз – особое чувство языка и особый дар им пользоваться. [Стэн в этом тоже близок к своему господину, но он по большей части играет словами – для смеха, для остроты (“Well, I’ve had enough of his Broody Byronic Bullshit”), диапазон DJ гораздо шире.]
– Он не раз делает замечания, так сказать, «лингвистического характера»:
“I’ve told you not to use that word, you vulgarise the beautiful.”
“Present circumstance has alerted me to the most frightening word in the dictionary – it’s w i f e. Though c o m m e d i a d e l l ’ a r t e comes close second.”
“I don’t discuss ‘issues’ with anyone. It’s a vile, infantile word and you’d be wise to eliminate it from your slim vocabulary.”
“Do you know the derivation of the word ‘Soho’?”
– Он пародирует речь других персонажей, вплоть до акцента (тут, конечно, спасибо Дэвиду, но образу это как нельзя кстати): как в сцене с бродягой он изображает речь восточного жителя: Say…“Allah has crapped on me.”
И, разумеется, он великолепно управляется все с той же игрой слов, аллитерациями и ассонансами:
“You live in a world of… almond milk latte, it’s just not my cup of tea”.
“V: Allah is merciful. – DJ: Well, thank Christ for that.”
“One does hate to quibble but she really i s n’t dying of a broken heart. The heart is an o r g a n and yes, I p l a y e d it, and yes, she’s upset.”
“…tttickle your front tttwo ttteeth with the tttip of your charming tttongue”
“Every sssingle sssucker with a ssstory to sssell”.
Ну, а про монолог с перечислением его интернациональных пассий с эпитетами – это вообще вершина в этом отношении от начала до конца, то бишь до Gandi of the gang bang. (Да, он, кстати, тоже слегка изменился в новом скрипте, хе-хе.)
Но я могу это вечно выписывать, так что, пожалуй, остановлюсь здесь.
В общем, это во всех отношениях настолько роль для Дэвида, что сложно представить, чтобы когда-то ее играл кто-то другой. (И это я еще ничего не написала по пунктам b. и c., о которых речь дальше)
Часть IV (DJ, продолжение)
b. & c. любимые трагические и трагикомические моменты.
Да, все-таки я решила соединить их в одном разделе, но просто оговаривать каждый отдельно. А то и так триста раз по кругу хожу.)))
В моей работе о трагикомедии было нечто вроде типологии жанра, точнее, описание разных способов создания трагикомедии:
1) соединение, близкое соположение чистых трагедийных и чистых комедийных элементов;
2) трагикомические элементы.
Под «трагикомическим» понимается такое изображение событий (героя, явления, предмета и т. д.), которое может быть оценено и как комическое, и как трагическое – и как смешное, и как печальное, серьезное, или даже страшное.
Это моменты, где трагическое и комическое сливаются так тесно, что их невозможно разделить, и зритель смеется над тем, что на самом деле грустно, или ужасается тому, что долю секунды назад было смешно.
Там же, где мы видим элементы трагедии – места смеху уже нет. Таких моментов в спектакле относительно немного, но все же они есть, и их, что меня особенно поразило, больше, чем в тексте пьесы.
Первый яркий пример трагикомического – это, наверное, рассказ Эльвиры. Я уже писала выше о том, что она одновременно вызывает и жалость, и смех. Но еще хочется в связи с этим пару слов сказать о том, как воспринимает ее монолог сам DJ. Чисто по мизансцене: Эльвира стоит перед DJ, на ней розовое платье, которое рифмуется с розовым костюмом DJ, и в то же время противопоставлено ему – как дешевое – дорогому, простое – сложному. Он сидит, развалившись в кресле, иногда – подперев рукой голову, не то от скуки, не то мечтательно. Эта ностальгическая мечтательность в его взгляде и широкой улыбке особенно очевидна, когда Эльвира перечисляет все «подвиги», на которые он пускался ради ее завоевания.
Такое чувство, что он ловил кайф не только от результата, но и от процесса.)) Это для него как спорт, как охота – адреналин, титанические усилия, риск, даже игра со смертью – все заставляет чувствовать, что живешь, что цель – не напрасна. Весьма вероятно, что он все это всерьез делал – пока это было необходимо. Однако он никогда не обманывался в том, ради чего он это делает. Этот DJ не мечтает о любви («Oh, he doesn’t want to be l o v e d») и он уж точно не верит в добрые дела, которыми так увлечена Эльвира.
Между первой и второй сценой мы видим короткий танец молодоженов на лодке и символическое крушение сопровождаемое монтировкой. По сути, это типичный сюжетный ход трагикомедии – смерть, которая не воспринимается серьезно. Но эмоционально, с точки зрения зрителя, нам, в общем-то, вовсе не дают прочувстовать здесь даже налета трагедии. Мы слишком захвачены фарсом ситуации и своеобразной гениальностью DJ «в действии», что ни кораблекрушение, ни несчастный Адам, ни страдания Мэтти не трогают нас всерьез. До самого финала сцены…
Помните, когда Лотти появляется из-под одеяла, Мэтти закатывает истерику, DJ признается в своих целях, и начинается драка? Это потрясающий момент, потому что здесь в чистом виде присутствует комедия – это сама драка, с царапающимися, визжащими бабами, врачами в белых халатах, которые не то разнимают дерущихся, не то сами не прочь набить друг другу морду… И на фоне этого фарса, появляются яркие штрихи чистой трагедии. DJ, спасаясь бегством из потасовки, которую сам затеял, хохочет от радости, на ходу стаскивая белый халат, бросается к одним дверям – и вдруг внезапно сталкивается с женской фигурой в маске и белой одежде. Ох шарахается от ее назад, но быстро приходит в себя, очевидно решив – как всегда – не придавать значения. Бежит к другим дверям… (Не забывайте, веселый сумбур продолжается и изо всех сил перетягивает на себя внимание зрителя, что, однако же, в нашем случае безуспешно.) В другом проеме, преграждая DJ путь, возникает второй призрак женщины в маске. DJ снова в ужасе отступает, но, когда поворачивается на зрителя и летит к выходу, бросая свое “Good night sweet ladies! Thank you for such a delightful evening”, – это уже прежний DJ, без малейшего следа недавнего соприкосновения со своими демонами.
Меня, если честно, прямо поразило, что Марбер ввел этот момент, и притом прямо здесь, в этой вот самой комичной сцене – по сути, это последний эпизод истинной беззаботности DJ, по крайней мере на наших глазах. Интересно, было ли что-нибудь подобное в первой постановке? Хоть иди к поклонникам Риса Иванса и спрашивай))) И интересно, когда Марбер решил это добавить?
Так или иначе, Дэвиду эти моменты, конечно, очень органичны. Потому что он за секунду умудряется отыграть, как типичная для DJ самодовольная беззаботность сменяется оцепенением, ужасом, потом почти смирением со своей судьбой, и в следующий миг – побег от себя и снова беззаботная маска, будто ничего и не было.
Конечно, зритель – ну, я, в частности – бьется над тем, чтобы понять, что же там происходит – в душе у DJ, если таковая, конечно, имеется. Но он просто захлопывается, отметая все попытки найти в нем что-то глубже, чем этот «существо, движимое только желаниями». Когда в следующей сцене Стэн пытается связать его жестокость и отношение к женщинам со страхом одиночества и недоверием к женщинам из-за потери матери, DJ мрачнеет, и замечает: “Very shrewd”. Признайтесь, те, кто смотрел или читал – вам ведь хотелось, чтобы здесь Стэн оказался прав, и вы наконец-то приблизились к разгадке Дон Жуана? Мне кажется, мне на короткий миг захотелось. По крайней мере, потому что все непонятное запутывает и пугает. Если бы мы могли найти корень вины Дон Жуана, ее можно было бы превратить в его беду. Но уже следующими словами он лишает нас спасительной ниточки: “But wrong”. «Никто в этом не виноват, да и вины никакой нет, я всем доволен, я такой, каким хочу быть» – и мы снова теряем почву под ногами.
Кстати, пока мы здесь. Мне очень нравится, как, говоря: «нет здесь никаких темных закоулков. Нет скрытых уголков, которые можно было бы осветить крохотным лучиком анализа», DJ, развалясь на скамейке, распахивает свое пальто, показывая на то, что под ним… В этот момент кажется, что сейчас мы увидим, что под пальто – вообще пусто, нет человека: не только души, но и тела. [Да-да, а то, то Дэвид сейчас худой до прозрачности, еще как этому эффекту способствует.] И Стэну здесь на короткий момент действительно очень сочувствуешь, потому что нет ничего хуже, чем разочарование в том, кто одновременно так очаровывает.
Первая сцена на Сохо-сквер – это уже переломный момент, начиная с которого все катится по отвесному склону в мрачную пропасть (См. выше про балансирование на скамейке). Мне кажется, что именно отсюда мы начинаем узнавать другого DJ. Он выходит из области чистой комедии, и уже не вернется в нее в полной мере.
Эпизод с Бродягой шикарный от и до. Во-первых, я просто обожаю этот момент, когда он длинный жаркий монолог о свободе воли без всякого перехода заканчивает этим: “Now, we’re gonna need some Rizlas. Ask if he’s got some, they usually do”. [Мне очень нравится сама интонация, такая обыденная? спускающаяся вниз к концу фразы, без лишних пауз и эмоций.))) Почему-то напоминает что-то типично ленкомовское – у них это было чем-то вроде визитной карточки, мне кажется.]
Однако, в то же время вот эта вот просьба к Стэну, чтобы тот обратился к бродяге (который, кстати, спит в мешке прямо у пьедестала Статуи) рифмуется с дальнейшей просьбой обратиться к Статуе. «Ask him if…» И даже Стэн реагирует сходным образом.
А дальше происходит сцена искушения. Я пишу о ней здесь, а не в разделе о комическом, во-первых, потому что это DJ, какого мы еще не видели. Раньше он играл чужими телами, сердцами, чувствами. Теперь его привлекает игра с чужой душой. Когда он покачивает перед носом бродяги часами – это настоящий Мефистофель, Антокольский мог бы слепить своего беса с него, если бы жил в наши дни. Когда Стэн умоляет его не лезть в эту темную воду, он прямо взрывается, эта битва для него серьезна. Он не потерпит лицемерия – или сломает этого человечка, или получит доказательство его искренности. Когда Бродяга отказывается богохульствовать и уходит… [Между прочим, тоже очень здорово и построен и отыгран персонаж: мне нравится, что в начале, когда DJ требует, чтобы он «богохульствовал», тот как бы не понимает незнакомого слова, и DJ «переводит» его простыми понятиями. Когда же Бродяга, отказывается в конце, он поднимает руки очень таким, я бы сказала интеллигентским жестом и, пусть с акцентом, но произносит незнакомое слово как вполне знакомое: “I will not blaspheme”.] Так вот, когда он уходит и DJ бросает ему часы, мы видим – он доволен. Если это бес-искуситель, то это бес, который хотел проиграть. Или, точнее, знал, что поражение – естественная для него судьба. Он уважает этого человека, как дьявол уважает своего главного соперника. Когда Стэн говорит, что DJ мог бы отдать эти часы ему, он почти со злостью кричит: “Why? He deserved it for his integrity!” Выше уже замечательно подмечали, что в этом восклицании есть почти зависть к цельности этого человека, какой никогда не будет у самого DJ. К тому же это еще и зависть к той преданности, которой он никогда не испытывал к себе: «Are you as loyal as he?» – со злостью спрашивает он Стэна, который минуту назад сказал ему, что увольняется. DJ здесь буквально проговаривается, во-первых, что его на самом деле волнует уход Стэна. А во-вторых, что сравнивая Стэна с Бродягой, он, по сути завидует богу, которого Бродяга любит так безусловно.
Следом за этим идет эпизод драки. И опять новый DJ (ну, для тех, кто пьесу не читал) – радостно бросающийся на помощь тому, кто в меньшинстве. «Это не очень честно» – замечает он на ходу. Опять эта тема честности/искренности/подлинности – в новой ее вариации. [Отступление: Если честно, мне ни разу не удалось представить, как происходит эта драка за кулисами, несмотря на громкие звуки и мое не самое бедное воображение. Ну, хоть убейте, плохо укладывается в голове образ раскидывающего хулиганов Дон Жуана. Ну, да это не очень существенно, поскольку нам действительно этого не показывают. Можно принять условность.]
Очень классный эпизод, когда DJ встаскивает полубессознательного Кола. И парнишка хорошо отыграл, весь прям трясся от шока. И DJ немного другой, но тот же: тащит его и приговаривает, мол, «тих-тих-тих, живи». И здорово сделан момент узнавания: у Кола во время драки упали очки, DJ подносит их к его лицу, и как бы только в них узнает «родственника»: “Oh my God, it’s Col!” И, соответственно, тот тоже узнает его только глядя сквозь очки.
А вот, когда появляется Алоишес, тут уже снова комедийные элементы соединяются (не сливаются!) с трагедийными. Возникая на сцене, и видя Кола в печальном состоянии и стоящего над ним DJ, Алоишес, как всякий человек его типа, долго не думает. Он спрашивает, что DJ сделал с его братом, слышит «он спас меня», совершенно уверенно говорит «да черта с два» – и сразу лезет в драку. Он проходится по сцене, буквально демонстрируя серию боевых приемов, и последний удар приходится не на воздух, а в живот DJ. Тот сгибается пополам, после чего Алоишес хватает его за шею. Момент, казалось бы, довольно жутенький, но DJ приветствует врага утрированно сдавленным тонким голосом, да еще и комически растягивая слова и подчеркивая аллитерацию в имени: “Good eeeeeeevening, Vishshshious Aloishshshshshius”. После такого воспринимать Алоишеса всерьез довольно трудно.)) Когда он выпускает DJ, тот вырывается и с грацией кота, удирающего от пылесоса, бросается через сцену, чтобы занять оборонительную позицию.
Я обожаю, что он так быстро проскакивает это «Да, да, я его спас», и особо подчеркивает, что «ненамеренно». Тут опять, конечно, надо видеть эти пассы руками, которые были бы безумно красивы, если бы не были так комичны, и были бы чисто комичны, если бы не их безусловная грация.
Под весь этот ржач он произносит слова, совершенно противоположные по окраске: “Unlike you, I’m not afraid to die”.
Вот это я и называю соединением чистых элементов трагического и комического – когда слова отражают первое, а тело – второе. Однако он не позволяет ни зрителю, ни другим персонажам даже как следует оценить то, что он сейчас сказал, потому что следующим же ходом идет фраза: “And I fight very dirty. So think on, you big nob” – грациозные руки фокусника сворачиваются в… неприличный жест, после чего DJ снова удирает и прячется за Статуей. Зал, разумеется, лежит.
Пока Кол и Алоишес обсуждают убийство, DJ и Стэн курят травку, сидя у пьедестала и умилительно хихикают. Поэтому, когда Кол подходит к DJ снова, поблагодарить за услугу, тот уже делает над собой усилие, чтобы стоять прямо, как прилично нормальному человеку: “Any time” – отвечает он на благодарность Кола. (Сравните это с его последними словами Алоишесу.) Однако на уступки относительно примирения с Эльвирой идти отказывается. “So no, I will not go and rrrepair her broken heart” – он произносит издевательски подражая пафосной интонации, и даже проходится в чем-то вроде танца от Статуи к авансцене. И параллельно с этой откровенной клоунадой зритель наблюдает и нечто на самом деле довольно жуткое: потому что в этот момент уже понятно, что он прямо сейчас подписывает себе смертный приговор, и дело только в отсрочке – в том, сможет ли Кол сдержать натягивающуюся тетиву. Пока что ему это удается.
Но прежде чем уйти, Алоишес стремительно подходит к DJ, выхватывает нож и подносит его к горлу DJ. Голова лишь слегка запрокинута назад – так, что зритель хорошо видит эти огромные глаза, в которых страх перед смертью, болью и адом быстрым усилием воли подавляется и уступает место полной осознанности выбора и принятию своей судьбы – но сразу полностью обнажается перед ножом нежная шея [Патрик, зацени аллитерацию!]. И знаете… вот говорят, артисты должны так играть, чтобы зрители верили, что бутафорские фрукты – настоящие… так вот… Здесь я, видя со второго ряда, что нож тупой и вообще не совсем железный, поверила в то, что он опасен. По тому, как DJ задержал дыхание, как предательски дрогнул беззащитный кадык, как исчезла из взгляда вся напускная (и искренняя) бравада.
“We’ll meet again” – говорит Алоишес, держа нож у его горла. И он отвечает – не смотря на нож, но слишком хорошо его чувствуя – “Whenever you want”. [Сравните с Any time, обращенным к Колу и его спасению.] То есть «когда угодно» здесь явно включает «хоть сейчас». Опять же – этих ремарок нет ни в старом варианте пьесы, ни даже в новом. И мне кажется, это ой как добавляет этому диалогу веса. На самом деле, эта мизансцена могла бы даже показаться излишне… гм… эффектной – «дешево»-эффектной. Как будто ужаса было мало, и решили действовать наверняка. Повторяю, так м о г л о б ы показаться, будь это чуть хуже сыграно. На самом деле, Дэвид делает это на такой тонкой грани между ужасом человека на пороге смерти, и полным отсутствием патетики по этому поводу, что ты понимаешь: даааа, именно так такой герой и встретился бы с обещанием смерти прийти на ужин. И вместе с этим раскрывается еще одна грань Дон Жуана – его сила, за которую (что ж поделать?) его не можешь не уважать.
Когда Алоишес наконец убирает нож и уходит вместе с Колом, DJ медленно, задумчиво проводит тыльной стороной ладони по шее. И в этот момент ему в проеме стены показывается призрак Эльвиры – в белой одежде и маске. Надвигается – и исчезает. В этот короткий миг – от пальцев на шее до исчезновения видения – он куда более испуганный, потерянный и одинокий, чем за все время разговора с Алоишесом. [Если сравнивать чисто по актерским приемам, это чуууть-чуть напомнило мне мгновение, когда Ричард в последней сцене, в тюрьме смотрит куда-то вдаль отсутствующим, но не бездумный взглядом, в то время как рука непроизвольно потирает больное запястье, с которого только что сняли кандалы.]
Из этого странного состояния его выводит крик Стэна, который бросает вслед уходящим братьям свое трусливое ругательство – и снова возвращает пьесу на рельсы комедии. Приятели бросаются прятаться за скамейку. DJ снова становится собой прежним. Через минуту он помирится со Стэном и споет свой восхитительный хит. (Патрик, а вот такое словосочетание на игру слов потянет?))) ) Но, как я уже писала ранее, вслед за этим все окончательно переломится.
Сцены со Статуей, несмотря на их почти полную канонность и адекватность претексту, все-таки наиболее идеальный пример трагикомического в этом спектакле (не считая ее финального появления).
Я говорила, что меня при чтении очень поразил сам момент, когда DJ призывает Командора. А именно причина, которой он это объясняет: «Его нужно подбодрить». Стоит там совсем один, голуби на него гадят [когда мы были на Сохо-сквер, ему вообще завявший тюльпанчик в руку сунули], позови его с нами… [Опять же, если смотреть на эти реплики в контексте последующей темы “I am you” – они приобретают новый, еще более глубокий смысл.] Мне очень нравится, что это не бездумная дерзость, и не отчаяние/смирение обреченного – как в других версиях «Дон Жуана». Это, можно сказать, вообще своеобразное милосердие, какая-то рука помощи в донжуановском стиле. [В каком-то смысле, помощи самому себе? Однако такого себя – одинокого, нуждающегося в помощи, и на самом деле, мертвого внутри – он не признает существующим. До самого последнего момента – “Recognition” – не признает.]
И Стэну, разомлевшему от косячка и в очередной раз потеплевшему к своему господину, эта идея нравится. Он поворачивается к Карлу и приглашает его на прогулку по Dean Street. Причем меня зацепило здесь то, как он обращается от своего имени и имени DJ: “Me and my… my master” – на что DJ кивает. На этой паузе ты прямо слышишь то, что пролетает в голове у несчастного Стэна: «мой… друг? Нет, увы… А кто же? Смирись, Стэн, ты знаешь, кто. Мой… господин».
Он ждет ответа, нетерпеливо подзадоривая Статую, будто и правда ждет от нее ответа. Но когда внезапно со скрежетом поворачивается голова и раздается загробное “No”, – он, конечно, буквально лишается дара речи. Буквально – то есть прямо натурально не может вспомнить, как говорится слово “spoken”: оно становится слишком похожим на слово spook))) И это все вроде бы ожидаемо, но все равно – такое внезапное вмешательство сверхъестественного и реакция на него, безусловно, вызывают потрясающей силы комический эффект.
Зал в этом месте неизменно хохочет до истерики. Когда же DJ, притворно-надменно спрашивает у Статуи: “Did you speak?”, а она поворачивает голову к нему и отвечает: “Yes” – Это уже просто финиш)))) Если Стэн не мог выдавить из себя слова, то DJ выпаливает, как из пулемета, с невероятной скоростью, и на невероятных верхах голоса, таких противоположных предыдущей фразе: “He spoke, he spoke, he bloody spoke!!!”
Это правда очень смешно! И было бы глупо сидеть со скорбным лицом, кусая губу, и притворяться, что «происходят серьезные и ужасные вещи». Вернее, они на самом деле происходят, но происходят так… смешно, что ужас содержания сталкивается с абсолютным комизмом формы. Когда зрители отсмеялись свое, DJ обращается к Статуе уже иначе – уже приняв ее всерьез.
Мизансцена такова: DJ стоит на скамейке у левого портала, Стэн – у правого. DJ смотрит на Статую, зрителю его лица почти не видно (по крайней мере с моего места), только контур вполоборота. Он играет почти только голосом [ну, разве что еще грудь поднимается – медленней/чаще – как всегда у героев Дэвида в минуты такого волнения] – и это особенно интересно, учитывая, что он играет голосом по обе стороны «двери в загробный мир». Если голос DJ высокий, немного дрожащий на ударных словах, то голос Командора – совсем низкий, почти до неузнаваемости. Тембр кажется вовсе не Дэвидовским, но интонации и – в особенности – произношение звуков до боли родные, его.
– What are you?
“Recognition.” [На самом деле, адекватно это почти и не перевести, потому что в этом понятии, мне кажется, одновременно и «узнавание», и «осознание» и «признание»…]
– Are you alive?
“I come from the dead.” [Вот мне, как и многим, интересно, смогла бы я узнать Дэвида в Командоре, если бы не знала заранее? На аудиозаписи бы точно узнала, там правда качество звука такое, что не так сильно слышен тембр, а произношение зато различимо. Но вот в живую, не знаю. )) Сейчас, конечно, кажется, что узнала бы, потому что вот эти его особенно мягонькие, классические d – это ни с чем не спутаешь… Но если не ожидать?]
– Why?
“You know why. You have always known.” [Вот оно, о чем я говорила: каждый новый дон жуан знает, что его ждет, как бы ни изображал беззаботность, как бы ни пытался забыть о своей судьбе]
– To take me… When? [Вот на этих словах у него голос, бывает, срывается, а бывает – они звучат спокойнее: это не осознание в данную секунду, а уже признание того, о чем он давно знал. Он, как преступник, который выслушал приговор. Приговор не отменить, из рук палача не вырваться, но ему важно, сколько времени осталось, чтобы знать, на сколько еще он может забыть о смерти.]
“Tomorrow.” [Гремит страшное слово. Стэн, услышав его, с криком убегает, проносясь по авансцене мимо DJ в кулисы. Интересно, что в ремарках пьесы, они после приговора убегают оба. Но здесь DJ так и продолжает стоять на том же самом месте, в той же самой позе. Маааленькое различие, которое можно было заметить на разных спектаклях: иногда он так и стоял, глядя снизу вверх на Статую до самого занавеса; но иногда после слова “Tomorrow” он медленно опускал голову. Думайте, что хотите.]
(To be continued…)
@темы: Впечатления, Дэвид Тэннант
оч-чень не вовремя 
). С одним повезло: в Туле нет такого кошмара с погодой, как в Москве. Холодный, сильный ветер - да, но не снег и градусник показывает +10 Цельсия. С 15-го выключат горячую воду на три недели на ежегодную профилактику и дома холодно... 
Магазинчик бытовой химии завел кошку, та в свою очередь - красавца-кавалера с черной-пречерной шерсткой, а там и котята пошли. Почти всех раздали желающим, один остался. Почти все время гуляют на крыльце, покупатели тают от умиления, перестают ругаться, даже если очень хотели и делают второй, а то и третий заход в магазин, прихватив с собою маленьких детишек. Раздается радостный вопль "Ой! Котёночек!..", восторг ощутим физической единицей, независимо от возраста. Прежде клиенты удивленно и недружелюбно смотрели на магазинную кошку, а теперь расплываются в улыбках, притормаживают полюбоваться и высказать тихий восторг. 
Ура. 
Держусь за кисточку и валик 
