Жизнь - это апельсин
Отсюда: www.dtbooks.net/2015/03/blog-post_25.html
Всемирная сеть принесла очередной потрясающий раритет, которым нам не терпится поделиться (на самом деле мы тут в экстазе со вчерашнего вечера)))). Оказывается, Кэмбриджский университет издавал в течение нескольких лет серию сборников эссе, написанных актерами и режиссерами, которые играли и ставили Шекспира. Серия называлась Players of Shakespeare, всего вышло шесть выпусков. В 4 и 5 выпусках опубликованы большие эссе Дэвида Теннанта о своих ролях Оселка в "Как вам это понравится" и Ромео в "Ромео и Джульетте".
Кликабельно
Это редчайшая возможность услышать от самого Дэвида о его работе над ролью. А главное, эти удивительные, написанные с такой умной иронией, такие тонкие, живые, смешные и точные тексты написаны еще тогда, когда он продолжал исполнять роли - то есть в 25 и 29 лет!
Сегодня мы с гордостью представляем вам перевод эссе о шуте Оселке, которого Дэвид сыграл в 1996 году в RSC.
[Перевод: Анастасия Королева, Катерина Малинина и Елизавета И.]
читать дальше
Кликабельно
Дэвид Теннант: Оселок в "Как вам это понравится", 1996
Дэвид Теннант играл Оселка в постановке "Как вам понравится" Стивена Пимлотта в Королевском Шекспировском театре в 1996 году и в Барбикане позже в том же году и в начале 1997 года. Это был его первый сезон в RSC, и две другие роли, которые он играл в то же время - Гамильтон в "Генерале из Америки" и Джек Лейн в "Цветочной постели". Его ранние театральные работы включали широкий диапазон классических и современных ролей в труппах Royal Exchange в Манчестере и Royal Lyceum в Эдинбурге и в других театрах, в том числе и в Королевском Национальном театре. Помимо этого он интенсивно работал на радио и телевидении.
"Я слышал, что Рори Кинер был чудным..."
Меня прослушивали на Орландо. Я видел "Как вам это понравится" еще в школе, и конечно, изучал ее в театральном училище, но это была не та пьеса, с которой я был хорошо знаком. Я знал, что это история, где девушка переодевается в парня, и в ней есть все эти песенки вроде hey-nonny-no и известный монолог посередине [очевидно, Дэвид говорит о монологе Жака, который начинается со слов "Весь мир театр" - прим. переводчика].
У меня в самом разгаре были репетиции в "Стеклянном зверинце" в Dundee Rep, когда мне позвонили и позвали на прослушивание в RSC в Лондоне, дав мне прискорбно мало времени на подготовку. Я собрал всех, с кем работал, чтобы устроить мозговой штурм и попытаться понять, чью роль мне могут предложить. Коллективный вывод был, что… это пьеса, где девушка переодевается в парня, и в ней есть все эти песенки вроде hey-nonny-no и известный монолог посередине… и да, в ней есть этот клоун по имени Оселок с обычными двусмысленными шекспировскими шуточками – неблагодарная роль. Я помнил Оселка в пьесе, и эта роль мне казалась чем-то, к чему я совершенно непригоден, напичканной шаблонными ходами и намеками, которые уже лет 300 как устарели. Так что мне было не о чем беспокоиться, определенно, они найдут какого-нибудь блистательного комика на эту роль, который оживит ее юмором и наполнит современностью. Мне следовало приложить на себя роль Орландо - нелегкую саму по себе, но по крайней мере я мог подойти к ней достаточно традиционно. Я мог понять, что это за герой, чего он хочет, какая у него сквозная линия и так далее.
Я летел в Лондон на следующий день, яростно готовясь. Я бегло прочел пьесу накануне ночью, и сейчас концентрировался на каждой сцене Орландо. Это была очень непростая роль, он то был полон задиристого мачизма, то внезапно принимался скакать среди деревьев по уши в романтическом сиропе, но ко времени, когда я прибыл в Барбикан, я во всем разобрался (как я думал) и я зашел внутрь, готовый потрясти Стивена Пимлотта (режиссера) моим блестящим, умным и - осмелюсь сказать - новаторским подходом к одному из самых сложных шекспировских героев-любовников.
"Я бы хотел, чтобы вы прочли немного из Оселка" - первое, что сказал мистер Пимлотт. Я был уверен, что ослышался.
"Простите?"
"Оселок... Я бы хотел, чтобы вы прочли немного из Оселка". Стивен осветил меня широкой открытой улыбкой. Если это была какая-то особая тактика прослушивания для того, чтобы обезоружить меня, то я реально был полностью обезоружен.
"Но... эм...", - сохраняй спокойствие, сказал я себе. - "Я вроде пробуюсь на Орландо".
"Ну да, но я бы хотел услышать что-нибудь из Оселка".
"Хорошо", - ответил я, пытаясь (безуспешно) призвать на помощь весь мой пресвитерианский стоицизм и изобразить, что это отличная идея. - "Отлично. Что бы вы хотели увидеть?"
Мы прочли несколько сцен. Все на, что я был способен - это просто проговорить их, что уж говорить о том, чтобы придать им живое очарование. Я просто не понимал половины, а попытки быть смешным…
Я летел обратно этим вечером, жалея себя и баюкая свое побитое самолюбие, и испытывал жгучую боль от того, что новый сезон RSC выскользнул у меня из рук. В общем, сказать, что я был удивлен, когда через пару дней мне позвонил мой агент и сообщил, что я утвержден на роль Оселка – это ничего не сказать. Конечно, я согласился не раздумывая. Это была одна из ведущих ролей в постановке Королевской шекспировской труппы в Стратфорде-на-Эйвоне – не то, от чего можно легко отказаться. Но следующие две недели до начала репетиций я всерьез задумался о собственном психическом здоровье.
Для начала я перечитал пьесу. Меня поразило, насколько она дробная, как много разных сюжетных арок развивается одновременно и в то же время как мало событий на самом деле происходит. Это казалось очень непохожим на любую другую Шекспировскую пьесу, которые я раньше читал, - с их ритмом, обаянием и приколами, которыми, как мне казалось, невозможно насытиться.
Здесь была одна огроменная роль (Розалинда в роли героини/героя) и множество разнообразных второстепенных персонажей, каждый из которых казалось исполнял совершенно определенное амплуа. Орландо - любовник, Селия - друг, Герцог Фредерик - плохой парень, Жак - антагонист, Сильвий и Феба - дополнительный сюжет и Оселок - комик. Да, вот тут и затык.
Я понимал, что Оселок должен быть смешным - это вытекало из структуры пьесы, тональности сцен и того факта, что каждый постоянно отмечает, какой он веселый. Жак, например, другая ничтожная сволочь, в стычке с Оселком говорит, что "легкие его запели петухом" (Акт II, сцена 7, перевод Т.Л. Щепкиной-Куперник), и однако я не мог найти в роли ничего, что меня заставило бы хотя бы улыбнуться. В следующей части пьесы я обнаружил много по-настоящему смешных перепалок. Розалинда была очень остроумной, Селия щеголяла едким сарказмом и меланхоличный цинизм Жака позволял ему некоторые грубые реплики, но все, что было у Оселка - это длинные речи, отяжеленные замысловатыми двусмысленностями и длинные холодные философские трактаты, определенно ничего веселого. Я не мог представить себе много поющих петухом легких в Королевском шекспировском театре будущим летом.
На следующее утро я купил себе копию издания Ардена "Как вам это понравится" с примечаниями (мне понравилось, как имя издателя соответствовало моменту [в пьесе действие разворачивается в Арденнском лесу - прим. переводчика]), и еще пару изданий пьесы, и начал медленно искать путь к этому герою. Это небольшая роль, всего семь сцен, три или четыре из которых ненамного больше, чем сценки, которые Шекспир, как кажется, использовал, чтобы пронзить действие там и сям дуновением глупости. В отличие от Фесте в "Двенадцатой ночи" и тем более от шута в "Короле Лире", у Оселка была собственная сюжетная линия его отношений с Одри, но было ясно, что суть их совершенно неясна. Любит ли он ее и хочет жениться, или же он просто хочет перепихнуться? Он кажется и сам не знает, и меняет мнение от сцене к сцене, даже от реплики к реплике - но об этом позже.
Слишком скоро пришел первый день репетиций и... читка. Это всегда пугающее испытание, когда ты произносишь свои реплики вслух перед людьми впервые, но читка в Королевской шекспировской труппе особенно страшна. Не только потому что ты находишься "в центре мирового классического театра" (как каждая брошюра тебе говорит) со всей этой историей и влиянием сотен величайших, знаковых постановок, рассеянном в воздухе, но и еще потому что это одна из немногих трупп в стране, которая способна нанять столько актеров, сколько необходимо для полноценной шекспировской постановки, так что комната переполнена людьми! Я занял свое место среди огромного количества стульев, расставленных по кругу, с потными ладонями и бьющимся сердцем. Все остальные в комнате, казалось, штурмовали свои роли с умом и талантом.
Ниам Кьюсак, играющая Розалинду, была элегантна и спокойна и строчки, кажется, сами слетали у нее с языка; Рэйчел Джойс (Селия) произносила слова, как будто свои собственные, а не написанные 400 лет назад; Лайм Каннингэм придал Орландо энергию и достоверность (и я мгновенно понял, почему эта роль не должна была быть моей). Когда приблизилась моя первая реплика, я глубоко вдохнул и стал надеяться на лучшее. Чувствуя себя очень маленьким и бесполезным, я пробормотал речь Оселка так быстро, как смог, ожидая, что меня вышибут в любой момент и конечно... ни один не нашел ничего из этого хотя бы капельку забавным.
Перед началом настоящих репетиций мы поговорили со Стивеном Пимлоттом о наших первых мыслях и впечатлениях, о чем должен быть Оселок. Придворные шуты или дураки делятся на две категории: клоуны и идиоты от рождения; либо бывшие профессиональные комики, нанятые развлекать из-за их комедийного таланта, либо вторые, бывшие местными простофилями или деревенскими дурачками, которых наряжали и держали под рукой, чтобы забавляться при дворе.
Мы практически сразу решили, что Оселок не от природы слабоумный. Его остроты были слишком логичны, слишком сатиричны, чтобы они получались случайно. Он был очевидно очень образован и он кажется вполне равным по интеллекту Розалинде и Селии, а не каким-то несчастным тупым придурком, которого они взяли из жалости. Хотя Селия и зовет его слабоумным в начале "разве Фортуна не прислала сюда этого дурака, чтобы прекратить наш разговор" (акт I, сцена 2), это скорее мягкая подначка, нежели констатация факта. Следовательно, как профессиональный шут, Оселок буквально живет своим умом. Жизнь пародиста или сатирика в свите недавно утвердившегося на троне узурпатора-короля не может быть простой.
Диктаторы, как известно, подозрительны к артистам, особенно к тем, кто комментирует актуальные события, тем более с юмором, и все же это одна из традиционных ролей, которые мог играть придворный шут. Так что в начале пьесы Оселок должен балансировать на грани: он должен заставлять Герцога Фредерика смеяться - и на самом деле, кажется, он только этим и занят: "тот жалкий шут, что часто / Вас заставлял смеяться" (акт II, сцена 2) - но он также должен тыкать в пузырь этого хрупкого нового правительства, но не протыкать его, чтобы не замолчать навеки из-за паранойи новых властей.
Если держать все это в уме, то побег Оселка в Арден с Розалиндой и Селией и понятен, и неизбежен. Но только позже Оселок разрывает все свои связи с двором, оставляя (временно) Розалинду и Селию и наслаждаясь своим собственным приключением. До тех пор пока он одна из "девочек", поддерживающая компанию принцесс и забавляющая их, он не может по-настоящему повзрослеть, но едва он остается предоставленным самому себе в лесу, он переживает нечто вроде примитивного обряда посвящения, с Одри в роли катализатора. В Ардене он может наслаждаться всеми сортами человеческих свобод, в которых ему было отказано в силу его поста при дворе. Конечно, он опять погружается в придворную жизнь в конце пьесы, но он повзрослел и он влюблен... ну, или испытывает похоть по крайней мере! Его горизонты расширились. Но как его играть? Я проработал со Стивеном ряд идей. Ему точно следовало быть непостоянным вроде хамелеона; просто необходимо. Чтобы выжить при дворе Фредерика, он должен быть стать всем для всех, адекватно реагируя на любую ситуацию, чтобы сохранить голову на плечах (буквально). Возможно, у него даже была коллекция масок и голосов, которые он постоянно менял; и это легко распространилось на характер его отношений с Корином или Одри или Уильямом в лесу. Там определенно было что-то вроде театрального представления перед Корином и Одри, на которых он без сомнения вывалил все сорта лжи о своем происхождении. Как замечает в конце Жак: "он клянется, будто живал при дворе" (акт V, сцена 4, строка 41).
Непросто также разобраться с длинными пассажами, в которых Оселок критикует кого-то и выстраивает длинные цепочки мыслей и острот на пустом месте. Нам нужно было создать персонажа, которому нравился бы звук собственного голоса и гудение собственных извилин. Даже за пределами двора, где за остроумие ему уже не платят, он продолжает играть словами и выворачивать идеи. Его диалог с Корином во второй сцене третьего акта построен на прихотливом нестандартном мышлении, а столкновение с Уильямом - просто грандиозный словесный понос. Мне пришло в голову, что он похож на человека с биполярным расстройством, у которого периоды меланхолии - в рассказе Жака о встрече с Оселком (второй акт, седьмая сцена) "пёстрый шут" выглядит далеко не весёлым - перемежаются умеренно выраженными маниакальными. Полёт и энергия мысли и неспособность заткнуться - это всё признаки маниакальной фазы при биполярном расстройстве. Возможно, это слишком по-актёрски, говорить о шекспировском персонаже в таком духе, но это помогло мне придать смысл некоторым слабо мотивированным моментам роли. Повышенное либидо тоже может быть симптомом мании, которая и подпитывает привязанность Оселка к Одри!
Что касается внешнего вида персонажа, Стивен уже всё заранее решил и однозначно хотел, чтобы я носил традиционный шутовской костюм. Меня это устраивало. В тексте слишком часто повторяют "пёстрый шут", так что было бы неудобно не носить клетчатую куртку с прилагающимся к ней колпаком с бубенцами и всё это ярко-красного, зелёного и жёлтого цветов. В некотором смысле это сразу позволяло бы дать публике визуальное указание на место Осела в этом мире, к тому же я всегда любил длинные куртки, так что мне было бы комфортно в этом, несмотря на расцветку. В итоге наш дизайнер, Эшли Мартин-Дэвис, предложил очень эффектный и стильный костюм, на мой взгляд, идеальный. Если уж Оселку приходилось носить шутовской наряд, то он был достаточно снобом, чтобы сделать его щёгольским.
И вот, ещё раз глубоко вдохнув, мы начали настоящие репетиции. Мой первый день был посвящён второй сцене первого акта, моей первой сцене (что довольно очевидно). Стивен начинает работу с пары часов чтения текста и обсуждения, что в нём происходит. Ниам Кьюсак, Рэйчел Джойс и я были убеждены, что сцена между Оселком и принцессами должна проходить в атмосфере настоящей "раздевалки для девочек". Конечно, первые же реплики Оселка заставили меня опустить руки. Все эти разговоры о пирожках и горчице - не то чтобы беспроигрышный способ вызвать смех. Стивен был убеждён, что нам нужно сконцентрировать внимание на ситуации.
Оселка послали, чтобы вернуть Селию к отцу - это не входит в его обязанности. Герцог Фредерик начинает унижать и оскорблять его, возможно, ради удовольствия остальных приближенных, что может сильно злить гордого Оселка. Стивен также вдохновил меня поразмыслить над тем, что "один рыцарь", "который клялся своей честью, что пирожки были отличные, и клялся своей честью, что горчица никуда не годилась" (Акт I, сцена 2) - это сам Герцог Фредерик и есть, что добавляет сцене динамизма, так как я получается грублю отцу Селии. С таким подходом сцена начала принимать очертания - трое приятелей слегка ссорятся из-за того, что Оселок так раздражен из-за Герцога. Это также помогло войти в сюжет самой пьесы, когда Селия вынужденно проходит проверку на преданность - останется она бок о бок со своими все более бесправными друзьями или со своим все более чужим ей отцом? И это показывает, как Оселок разочарован и раздражен местом, которое он занимает. После это трио может снова объединиться несколько секунд спустя, когда они все невероятно наслаждаются, высмеивая месье Ле Бо.
Моя изначальная проблема была в том, что я чувствовал огромное давление, думая, что я должен сразу быть смешным! Я был комиком в конечном счете, но вся сцена с пирожками/горчицей просто не работает как чисто комический поворот: она недостаточна смешная для начала, и такой замысловатый язык возникает так рано в пьесе, что современная аудитория сочтет слишком сложным выслушивать такой странный спор. Получив что-то еще для игры, я смог раскрепоститься, чтобы сконцентрироваться на том, что я говорю и почему я это говорю.
Все это звучит до смешного очевидно, когда я это сейчас пишу. Конечно, актеры должны размышлять о ситуации и мотивах того, о чем они говорят, но все эти знаменитые шекспировские роли приходят с большим багажом. Множество людей, казалось, очень хотели мне рассказать, каким забавным был Рори Киннер в роли Оселка; как запомнился Патрик Ваймарк; как держал сцену Кеннет Брана; или Грифф Райз в киноверсии; как всего несколько лет назад на сцене Королевского шекспировского театра Марк Уилльямс получил такой горячий отклик за свое исполнение. Я никого из них не видел (уверен, все они были великолепны), но в моем воображении они вздымались, как незыблемые монументы великому комедийному искусству, и маленькому мальчику родом из Пейсли, впервые попавшему в Королевскую шекспировскую труппу, было трудно изгнать этих призраков. Конечно, единственным способом избавиться от приведений было создать собственную версию этой роли, как и с любой другой ролью, подойти к ней так, как будто бы это была новая роль в новой пьесе, но я слово физически ощущал, как история постукивает меня пальцем по моему неопытному плечу и давит: "будь смешным или проваливай!"
Тем временем на репетициях Стивен заставлял нас долбить текст, останавливая нас на каждом смешанном ударении и каждой пропущенной аллитерации, и постепенно древний, часто неповоротливый язык становился живым и полным смысла.
Почти в самом начале мы решили, что мне следует использовать мой родной акцент в роли. Он очень "эксклюзивный" персонаж в пьесе, почему у него не может быть "эксклюзивного" акцента? А кроме того, если бы мы решили развить идею с использованием разных голосов, тогда я был бы гораздо в лучшей позиции, если бы начал со своего собственного. Это выглядело совершенно логично для меня, и в последующие месяцы я не переставлял удивляться, сколько внимания этому отдельному решению уделили. Я думаю, люди решили, что я таким образом тонко намекаю на неволю [своего] народа или что-то в этом роде; а на самом деле просто стало одной вещью меньше, о которой мне надо было волноваться!
Ко времени, когда мы перешли к репетициям следующей сцены Оселка, побега в Арден, видение пьесы Стивеном стало становиться все яснее. Он очень стремился избежать медленного развития событий. (Более длительные репетиции, которые себе может позволить RSC, дают актерам и режиссерам немного больше свободы, чем в других театрах, когда крайние сроки и проектные требования означают, что множество фундаментальных решений должны быть приняты раньше, чем даже начнутся репетиции, иногда до того, как будет собран полный ансамбль актеров).
Стивен сразу решил, что костюмы лучше сделать вполне традиционными, в основном – в нейтральном стиле, другие же идеи появлялись постепенно, день за днем, по мере нашего взаимодействия с пьесой. Когда дело дошло до Ардена, Стивен пришел к мысли, что этот лес не должен быть гостеприимным местечком, этакой Утопией, которой он представлялся Розалинде и Селии, когда они в него отправлялись. Так что мы выходили на сцену в самый разгар метели.
Это позволило мне по полной разыграть лицемерное возмущение Оселка по поводу того, что его потащили с собой (хотя на самом деле он был очень рад смотаться подальше от двора). Поэтому реплики типа «Ну вот, теперь я в Ардене, еще больший дурак, чем был. Дома мне было лучше; но путешественники должны быть всем довольны» (акт II, сцена 4, строки 13-15) можно было сдобрить капелькой сарказма. Моя крупнейшая проблема с этой сценой – которую я так и не разрешил до конца, – заключалась в том, что если Оселок действительно так несчастен, и печален, и бесполезен, то как же возможно органично перейти к монологу про Джейн Смайл в 42-й строке? Стивен предположил, что Оселок пытается таким образом приободрить принцесс, но это не вяжется с образом такого ворчливого нытика, каким он рисуется всего лишь несколькими строками выше.
Кое-что еще заставляет вас вновь столкнуться с той же проблемой попытки выполнить плавный поворот. Поскольку его речь изобилует двусмысленностями: "я разбил свой меч о камень в наказание за то, что он ходил по ночам к Джоан Смайль" (акт II, сцена 4, строки 43-4), и туманных эвфемизмов вроде "колотушка" и "стручок", это фактически дело техники – помочь публике понять все эти намеки, дать подсказку, чтобы они догадались, что именно происходит. В итоге я пришел к мысли, что тоска Сильвия по Фебе спровоцировала воспоминания Оселка об искренних чувствах, которые он заново переживает по мере своего рассказа - сначала нежно, когда он вспоминает Джоан, и даже с улыбкой: "И я помню, как я целовал ее колотушку и вымя коровы, которое выдоили ее хорошенькие растрескавшиеся руки", затем – с недоумением: "И я помню, как я однажды ласкал и миловал гороховый стручок вместо нее", и даже со слезами горечи при словах "Носите их ради меня", прежде чем отрезать, выходя из прострации и сообразив, насколько нелепо это всё звучит: "всякая влюбленная натура заражена смертельным безумием" (строки 44-50). В этом, полагаю, и заключался смысл монолога – показать всю нелепость безоглядной влюбленности, так что Оселок использует все эти примеры в качестве послания к отсутствующему Сильвию, а в большей степени – к Розалинде, предостерегая её от впадения во всю эту романтическую чушь.
Я по-прежнему не вполне доволен тем, как это сработано. Возможно, я бы еще три года сидел в ванне, прежде чем выскочить из нее с воплем: «Эврика! Вот как я должен был это играть!», а теперь я вожусь ежевечерне, пытаясь приладить на эту дырку заплатку [напоминаем, что Дэвид пишет все это, еще исполняя пьесу - прим. переводчика].
Лишь намного позже этой сцены Оселок приходит в себя по мере того, как он начинает наслаждаться деревенской жизнью. Атмосфера нашей постановки меняется, и Арден становится гораздо более волшебным и уютным местом. Долгая пикировка с Корином, пастухом, во второй сцене третьего акта, сперва казалась непостижимой.
Стивен в какой-то момент склонялся к мысли, что эти двое состязаются в остроумии подобно тому, как пара эстрадных комиков в мюзик-холле пытается перещеголять друг друга. Старый профи выступает против молодого претендента, или, если хотите, так деревенщина устраивает перебранку во дворе. Конечно Оселок ждет легкой победы, но Корин оказывается гораздо более достойным противником, чем тот ожидал.
Я начал работать над этой сценой, пытаясь полностью вложиться в нее. Оселок вертелся волчком, саркастически скрипел дурацкими голосами, разгуливал дурацкой походкой, даже выделывал акробатические трюки, - так я пытался вдохнуть жизнь в то, что казалось мне длинным, многословным и довольно сухим спором. Конечно же, то, что я делал, было спровоцировано моим страхом перед этими словами и недоверием к Шекспиру.
Тогда за меня взялась Сесилия Берри, всемирно известный эксперт RSC по сценической речи и всеобщий гуру, которая обладает почти что сверхъестественным даром, нюхом на то, что необходимо дать актеру, чтобы помочь ему найти способ достичь цели. Она взяла Артура Кокса (который играет Корина) и меня, содрала с нас всю лишнюю мишуру и заставила нас проанализировать диалог. Я просто слушал потрясающе здравомыслящего Артура и отвечал на его слова, спор начал обретать смысл, и спарринг между двумя персонажами стал похож на правду.
Стивен подвел нас к авансцене и усадил, так что мы сидели, болтая ногами, и вся сцена начиналась как трепотня в довольно спокойной тональности (как определил это Стивен, словно это прогулка после ужина двух приятелей, которые наслаждаются обществом друг друга), пока Оселок не стал задаваться: "Рассматриваемая сама по себе, это - хорошая жизнь; но рассматриваемая как жизнь пастушеская, она ровно ничего не стоит» (акт III, сцена 2, строки 14-15), и так далее, и затем он бросает Корину: «Пастух, ты знаешь какой-нибудь толк в философии?» (строка 21) только затем, чтобы обнаружить, что этот простой деревенщина ему не по зубам.
Оселок (Дэвид Теннант) и Корин (Артур Кокс).
Акт III, сцена 2. "Ну, тогда быть тебе в аду!"
Когда мы играем эту сцену, Артуров Корин остается непоколебим и невозмутим, лишь иногда бровь изогнет в ответ на выпады Оселка. В нашей постановке хоть за Оселком и остается последнее слово, но битву выигрывает Корин. От говорильни глупым голосом остался лишь один возглас «Ну тогда быть тебе в аду!», передразнивающий Яна Пейсли [североирландский политик и религиозный деятель. – прим.переводчика]. Боюсь, я не смог удержаться!
После этого диалога начинается последняя сцена Оселка с Розалиндой. К началу репетиции Ниам и я подготовили всевозможные тщательно продуманные концепции их взаимоотношений; включая мысли о том, что причина, по которой Оселок высмеивает стихи Орландо – это ревность, и предположение, что Розалинда должна быть влюблена в кого-то другого. Абсолютная чушь, конечно: мы пробовали это изобразить поначалу, но это была игра с подтекстом, которого попросту не существует.
Суть сцены, скорее, заключается в том, что Оселок наслаждается возможностью высмеять роман Розалинды и Орландо, в то время как Розалинда бессильна остановить его в присутствии Корина, будучи одетой как мальчик Ганимед. Мы добавили один штришок: в конце сцены, когда у меня в руках целая кипа листочков со стихами, содранных с деревьев, на словах «Вы проговорили, но умно или нет - это пусть решит лес» (акт III, сцена 2, строка 117) я швырнул их в зал. Изначально это был просто способ убрать листки со сцены, но фактически это выглядит как просьба к зрителям выступить в качестве жюри и оценить все эти любовные повороты, за которыми им предстоит наблюдать.
С этого момента и до конца пьесы Оселок вовсю пытается приударить за пастушкой Одри. Сюзанна Эллиот-Найт – потрясающая исполнительница роли Одри, и мы оба трудились долго и упорно, пытаясь разобраться в их отношениях. Любит ли его Одри, или ей просто нравится идея выйти замуж за богатого парня? Любит ли Оселок Одри, или просто хочет взобраться на нее любой ценой?
Оселок (Дэвид Теннант), Уильям (Симеон Дефо)
и на заднем плане Одри (Сьюзанна Эллиот-Найт), Акт V, сцена 1.
Похоже, правда в том, что Оселок и сам не слишком четко понимает, что он собирается делать в следующий момент. Определенно, в их первой совместной сцене он говорит Жаку о викарии Оливере Путанике: "Кажется, он не способен повенчать меня хорошо; а коли я буду нехорошо повенчан, то это послужит для меня впоследствии оправдательным поводом кинуть мою жену" (акт III, сцена 3, строки 82-4), так что он не выглядит как человек, готовый принять на себя обязательства на всю жизнь. Но в следующий раз, когда мы видим "счастливую" пару и Одри жалуется, что Путанику следовало бы делать свою работу получше, Оселок обзывает его "скверным, низким человеком" (акт V, сцена 1, строки 5-6) и доходит до того, что суматошно выставляет вон бывшего бойфренда Одри Уильяма, когда тот заявляется с притязаниями на нее.
Я обнаружил, что единственный способ справиться с очевидной противоречивостью характера Оселка на протяжении последних нескольких сцен – это прекратить попытки связать все сквозной нитью единой логики и играть каждый момент в отдельности по мере его наступления. В конце концов, развитие любых человеческих отношений происходит далеко не линейно, и изображение всех этих противоречий, на мой взгляд, на самом деле помогает сделать их ухаживания более правдоподобными. Я не думаю, что Оселок когда-либо был убежден в том, что он хочет жениться, до тех пор, пока Гименей в финальной сцене не свершает над ними свои обряды, и лишь тогда его нерешительность растворяется в воздухе.
В первой половине пятого акта у Оселка и Одри есть две коротких сцены, по сути скетча, которые практически ничего не добавляют к (признаться, слабому) сюжету. Первая сцена пятого акта действительно тщательно проработана: Оселок выделывается перед бывшим парнем Одри, бывший парень совершенно не впечатлён, Оселок подавлен, а Одри всё улаживает. А третья сцена пятого акта - просто предлог для песни. В шекспировское время это была возможность для комика исполнить свой номер и повеселить простую публику, просто вставная эстрадная сценка на самом деле. И чем лучше мы старались продумать этот момент, тем сложнее он, кажется, становился.
Первая сцена пятого акта больше похожа на скетч Монти Пайтона. Я присвоил акцент Терри-Томаса, а отдел реквизита снабдил меня длинной версией традиционной шутовской трости, так что Оселок преобразился в средневекового "ура Генриха". Он чувствует себя как рыба в воде, бросая вопросы и остроты простаку Уильяму, и по мере того, как сцена развивается, его пыл растет, так что когда он произносит: ""Он", сударь, который должен жениться на этой женщине" (акт V, сцена 1, 45 строка), он практически летает. Остаток сцены мы играли с Ульямом (Саймон Дэфо), который бесстрастно наблюдал, как растет безумие Оселка, так что к реплике "я тебя погублю интригами, я умерщвлю тебя ста пятьюдесятью способами" я уже плясал вокруг него, вопя и пугая его моей тростью, а "поэтому трепещи - и удались!" я проорал ему в лицо. Симеон хладнокровно сграбастал меня за плечо и повалил меня на пол ударом головы, удачно и смешно (надеюсь) опустив пафос до комедии.
После длительных репетиций третья сцена пятого акта была переработана и сокращена, так что мы обошлись без двух поющих пажей, и Оселок с Одри исполнили песню прямо в лоб, как кусочек чистого мюзик-холла. Я находил это весьма удобной возможностью для развития непосредственной связи со зрителями, но после нескольких недель Стивен решил, что это входит в противоречие с общим стилем постановки и ломает ритм пьесы, так что где-то за неделю до окончания репетиций мы вернулись к тексту, и двоих актеров, играющих лесников (Натаниэль Данкан и Саймон Вествуд) включили в сцену в роли этих двух поющих пажей. В конечном счете оказалось правильным решением играть сцену так, как написано и позволило дать лучшее развитие отношениям с Одри, сохраняя их в русле пьесы. Пока пажи пели, Одри начала танцевать, смущая Оселка перед этими придворными певцами, затем подошла к нему и заигрывала с ним, пока он не потерял все самообладание и, когда песня подошла к концу, пара уже каталась по сцене. Циничного Оселка, упирающегося ногами и руками, тащили в жизнь, в то время как пажи пели: "Счастливый час скорей лови... Весна, весна - венец любви".
Итак пара добралась до финальной сцены и свадьбы. Весь отрывок, где Оселок встречает Старшего Герцога и рассказывает о семи степенях опровержения, довольно сложен для восприятия в конце длинной пьесы. Это не лучший пример шекспировских комических сцен, некоторые комментаторы отмечали, что он выглядит, словно написанный впопыхах, возможно во время репетиций в костюмах, когда труппа осознала, что двоим мальчикам, играющим Розалинду и Селию, нужно некоторое время, чтобы избавиться от своего маскарада и надеть свои пышные свадебные платья. И снова я чувствовал это чудовищное давление "быть смешным" - сущая погибель для любой комической выдумки. Здесь нет ничего для развития сюжета, это просто задержка перед счастливым концом. Я не поддался ошеломительному искушению запаниковать и попытался найти простое решение сцены. Это, конечно, собеседование.
Оселок, дабы обеспечивать свою новоприобретенную жену, нуждался во дворе, при котором мог бы быть шутом, так что обретение великодушного Герцога в лесу стало возможностью, которую он не мог упустить. Жак подначивает его, представляя его и побуждая его включить один из его шаблонов. Мы разыграли это с репликой "я имел четыре ссоры, и одна из них чуть-чуть не окончилась дуэлью" (акт V, сцена 4, строка 45), когда Оселок бешено сигнализирует Жаку за спиной Герцога, пока тот не врубается, что Оселок имеет в виду и не подает ему подачу: "А как же эта ссора уладилась?" - что позволяет Оселку включить в его выступление часть про "Прямую Ложь" (одновременно извиняясь за свою будущую жену, говоря "бедная девственница, сударь, существо на вид невзрачное, сударь, но мое собственное"
.
Я не поддался искушению удушить речь о "семи степенях" комическими ужимками или вокальными упражнениями, во-первых, потому что я все равно не смог бы на самом деле это все сделать, и во-вторых, потому что эту речь довольно сложно слушать и я чувствовал, что если зрители будут отвлекаться на какие-либо фокусы, это, возможно, только усилит ощущение бредовости того, что он говорит. Так что я сконцентрировался, снова при бесценной помощи Сесиль Берри и Барбары Хаусман из отделения сценической речи RSC, на том, чтобы сделать это настолько вразумительным, насколько возможно. Я попытался найти к каждой из семи степеней разный подход и увеличивал уровень серьезности по мере того, как разгорался спор. Жак стал придворным в истории, которую я преподнес Герцогу, и я на каждой "степени" продвигался к Жаку, а после обращался к Герцогу, объясняя, что происходит ("Это будет Грубый Ответ" и тому подобное). Когда я дошел до "Прямой Лжи" я стоял прямо перед Жаком и это выглядело очень сурово и значительно; и на следующей реплике Жака "сколько же раз вы сказали, что его борода плохо подстрижена?" я позволил всему этому рассыпаться в трусливом отступлении: "Я не решился пойти дальше лжи Применительно к Обстоятельствам, а он не посмел довести до Прямой. Таким образом, мы измерили шпаги и разошлись" (акт V, сцена 4, строки 82-84). Следующий монолог - это последнее, что Оселок произносит в пьесе, и это отличный пример его извилистой, нелинейной логики. После перечисления семи степеней опровержения он заключает: "Все их можно удачно обойти, кроме прямой лжи, да и ту можно обойти при помощи словечка "если". Я знал случай, когда семеро судей не могли уладить ссоры, но когда оба противника сошлись, то один из них вспомнил о словечке "если", то есть "если вы сказали то-то, то я сказал то-то"... После этого они пожали друг другу руки и поклялись в братской любви. О, "если" - это великий миротворец; в "если" огромная сила". (акт V, сцена 4, строки 93-100).
Я всегда испытываю чувство огромного удовлетворения, когда публика смеется в ответ на этот пассаж, потому что это означает, что они следили за цепочкой аргументов с начала до конца и от их внимания не ускользнул диковинный образ мышления Оселка - и потому, что у них встречают искренний отклик шутки с бородой в четыре сотни лет!
Конец пьесы был очень сложным, так как Гименей появляется как довольно грубый бог из машины (deus ex machina), чтобы склеить все эти сомнительные браки. Довольно не просто сделать что-то такое правдоподобным для современной аудитории, и в нашей постановке в Стратфорде Стивен предпринял смелый шаг, представив Гименея как немолодую женщину, выходящую на сцену из зала одетую в обычную, как у всех зрителей, одежду. В первый момент это конечно дезориентировало публику и оказалось спорным решением. Оглядываясь назад видно, что это возможно не сработало до конца (конечно, в Лондоне Гименей предстал в нормальной елизаветинской форме, появившись через заднюю стену сцены), но намерения Стивена были обоснованы: он хотел сымитировать шок от того, каково это будет явиться богу пред героями и сыграть на границе с реальностью вот так. Мне кажется, что Гименей должен быть сверхъестественным существом, а не переодетым Корином или кем-то еще, кого режиссеры выберут, потому что он творит довольно сверхъестественные дела для этих пар: никогда не поверю, что Сильвий и Феба сами когда-либо сошлись, а на счет того, что Селия и Оливер "так влюблены вдруг" - да они только встретились и Оливер вел себя как полный ублюдок всего за полчаса до этого!
Одна из последних сцен в нашей интерпретации показывает как Оселок представляет Жака с черепом сразу перед тем, как он отправится, избавленный от всякого веселья, на новый суд. Многие меня спрашивали почему так происходит и по правде я не могу их до конца просветить. Стивен попросил меня сделать это пораньше на репетиции: у него была идея представить Жака, как ранний прототип Гамлета - "Бедный Йорик" и всё такое - но по мне так это показало и другие вещи тоже. Оселок передает весь цинизм и разочарованность единственному другому персонажу в пьесе, который выражает их, пока уходит в закат для слегка идеализированного свадебного блаженства с Одри. Можно также сказать: "Отвали, ты старый сварливый мерзавец!". Одна студентка, с которой я вел разговор, высказала другое мнение: "Ну, все остальные женятся и веселятся - у Жака есть с кем поговорить".
Мы выступаем с этой постановкой вот уже восемь месяцев и сделали около сотни выступлений. Уже два месяца мы в Лондоне и ещё четыре впереди, а это около 45 показов. Постановка продолжает развиваться и продвигаться, и я до сих пор нахожу новые пути проигрывания сцен или более эффектные способы прочитывания реплик. Призраки прошлого RSC всё ещё являются мне, но уже чуть более благожелательны; эти роли переосмысляются уже на протяжении четырех веков и будут переосмысляться, пока существует театр. Я не могу и надеяться, что сделаю что-либо только "по-своему", но я осознал, что был очень свободен. Я еще никогда не исполнял роль так много раз, но мне ещё очень далеко до скуки - это знак хорошо написанной пьесы.
Я старался быть максимально близким к шекспировским словам, а не приукрашивать их веселостями - как я уже сказал, все равно не смог бы - и я был приятно удивлен тем, как аудитория действительно смеялась, а не хихикала знаючи над тем, что такое "стручок" (peascod) или сколько двойных елизаветинских смыслов они смогут насчитать, пьеса была смешной сама по себе. Я не настолько очевидный выбор для такой роли и был просто в ужасе от перспектив, но постепенно выяснил, что шекспировские клоуны забавны... и я бы ни за что не сказал такого десять недель назад.
Read in English: books.google.ru/books?id=g-g5nuaEm-cC&printsec=...
Всемирная сеть принесла очередной потрясающий раритет, которым нам не терпится поделиться (на самом деле мы тут в экстазе со вчерашнего вечера)))). Оказывается, Кэмбриджский университет издавал в течение нескольких лет серию сборников эссе, написанных актерами и режиссерами, которые играли и ставили Шекспира. Серия называлась Players of Shakespeare, всего вышло шесть выпусков. В 4 и 5 выпусках опубликованы большие эссе Дэвида Теннанта о своих ролях Оселка в "Как вам это понравится" и Ромео в "Ромео и Джульетте".
Кликабельно
Это редчайшая возможность услышать от самого Дэвида о его работе над ролью. А главное, эти удивительные, написанные с такой умной иронией, такие тонкие, живые, смешные и точные тексты написаны еще тогда, когда он продолжал исполнять роли - то есть в 25 и 29 лет!
Сегодня мы с гордостью представляем вам перевод эссе о шуте Оселке, которого Дэвид сыграл в 1996 году в RSC.
[Перевод: Анастасия Королева, Катерина Малинина и Елизавета И.]
читать дальше
Кликабельно
Дэвид Теннант: Оселок в "Как вам это понравится", 1996
Дэвид Теннант играл Оселка в постановке "Как вам понравится" Стивена Пимлотта в Королевском Шекспировском театре в 1996 году и в Барбикане позже в том же году и в начале 1997 года. Это был его первый сезон в RSC, и две другие роли, которые он играл в то же время - Гамильтон в "Генерале из Америки" и Джек Лейн в "Цветочной постели". Его ранние театральные работы включали широкий диапазон классических и современных ролей в труппах Royal Exchange в Манчестере и Royal Lyceum в Эдинбурге и в других театрах, в том числе и в Королевском Национальном театре. Помимо этого он интенсивно работал на радио и телевидении.
"Я слышал, что Рори Кинер был чудным..."
Меня прослушивали на Орландо. Я видел "Как вам это понравится" еще в школе, и конечно, изучал ее в театральном училище, но это была не та пьеса, с которой я был хорошо знаком. Я знал, что это история, где девушка переодевается в парня, и в ней есть все эти песенки вроде hey-nonny-no и известный монолог посередине [очевидно, Дэвид говорит о монологе Жака, который начинается со слов "Весь мир театр" - прим. переводчика].
У меня в самом разгаре были репетиции в "Стеклянном зверинце" в Dundee Rep, когда мне позвонили и позвали на прослушивание в RSC в Лондоне, дав мне прискорбно мало времени на подготовку. Я собрал всех, с кем работал, чтобы устроить мозговой штурм и попытаться понять, чью роль мне могут предложить. Коллективный вывод был, что… это пьеса, где девушка переодевается в парня, и в ней есть все эти песенки вроде hey-nonny-no и известный монолог посередине… и да, в ней есть этот клоун по имени Оселок с обычными двусмысленными шекспировскими шуточками – неблагодарная роль. Я помнил Оселка в пьесе, и эта роль мне казалась чем-то, к чему я совершенно непригоден, напичканной шаблонными ходами и намеками, которые уже лет 300 как устарели. Так что мне было не о чем беспокоиться, определенно, они найдут какого-нибудь блистательного комика на эту роль, который оживит ее юмором и наполнит современностью. Мне следовало приложить на себя роль Орландо - нелегкую саму по себе, но по крайней мере я мог подойти к ней достаточно традиционно. Я мог понять, что это за герой, чего он хочет, какая у него сквозная линия и так далее.
Я летел в Лондон на следующий день, яростно готовясь. Я бегло прочел пьесу накануне ночью, и сейчас концентрировался на каждой сцене Орландо. Это была очень непростая роль, он то был полон задиристого мачизма, то внезапно принимался скакать среди деревьев по уши в романтическом сиропе, но ко времени, когда я прибыл в Барбикан, я во всем разобрался (как я думал) и я зашел внутрь, готовый потрясти Стивена Пимлотта (режиссера) моим блестящим, умным и - осмелюсь сказать - новаторским подходом к одному из самых сложных шекспировских героев-любовников.
"Я бы хотел, чтобы вы прочли немного из Оселка" - первое, что сказал мистер Пимлотт. Я был уверен, что ослышался.
"Простите?"
"Оселок... Я бы хотел, чтобы вы прочли немного из Оселка". Стивен осветил меня широкой открытой улыбкой. Если это была какая-то особая тактика прослушивания для того, чтобы обезоружить меня, то я реально был полностью обезоружен.
"Но... эм...", - сохраняй спокойствие, сказал я себе. - "Я вроде пробуюсь на Орландо".
"Ну да, но я бы хотел услышать что-нибудь из Оселка".
"Хорошо", - ответил я, пытаясь (безуспешно) призвать на помощь весь мой пресвитерианский стоицизм и изобразить, что это отличная идея. - "Отлично. Что бы вы хотели увидеть?"
Мы прочли несколько сцен. Все на, что я был способен - это просто проговорить их, что уж говорить о том, чтобы придать им живое очарование. Я просто не понимал половины, а попытки быть смешным…
Я летел обратно этим вечером, жалея себя и баюкая свое побитое самолюбие, и испытывал жгучую боль от того, что новый сезон RSC выскользнул у меня из рук. В общем, сказать, что я был удивлен, когда через пару дней мне позвонил мой агент и сообщил, что я утвержден на роль Оселка – это ничего не сказать. Конечно, я согласился не раздумывая. Это была одна из ведущих ролей в постановке Королевской шекспировской труппы в Стратфорде-на-Эйвоне – не то, от чего можно легко отказаться. Но следующие две недели до начала репетиций я всерьез задумался о собственном психическом здоровье.
Для начала я перечитал пьесу. Меня поразило, насколько она дробная, как много разных сюжетных арок развивается одновременно и в то же время как мало событий на самом деле происходит. Это казалось очень непохожим на любую другую Шекспировскую пьесу, которые я раньше читал, - с их ритмом, обаянием и приколами, которыми, как мне казалось, невозможно насытиться.
Здесь была одна огроменная роль (Розалинда в роли героини/героя) и множество разнообразных второстепенных персонажей, каждый из которых казалось исполнял совершенно определенное амплуа. Орландо - любовник, Селия - друг, Герцог Фредерик - плохой парень, Жак - антагонист, Сильвий и Феба - дополнительный сюжет и Оселок - комик. Да, вот тут и затык.
Я понимал, что Оселок должен быть смешным - это вытекало из структуры пьесы, тональности сцен и того факта, что каждый постоянно отмечает, какой он веселый. Жак, например, другая ничтожная сволочь, в стычке с Оселком говорит, что "легкие его запели петухом" (Акт II, сцена 7, перевод Т.Л. Щепкиной-Куперник), и однако я не мог найти в роли ничего, что меня заставило бы хотя бы улыбнуться. В следующей части пьесы я обнаружил много по-настоящему смешных перепалок. Розалинда была очень остроумной, Селия щеголяла едким сарказмом и меланхоличный цинизм Жака позволял ему некоторые грубые реплики, но все, что было у Оселка - это длинные речи, отяжеленные замысловатыми двусмысленностями и длинные холодные философские трактаты, определенно ничего веселого. Я не мог представить себе много поющих петухом легких в Королевском шекспировском театре будущим летом.
На следующее утро я купил себе копию издания Ардена "Как вам это понравится" с примечаниями (мне понравилось, как имя издателя соответствовало моменту [в пьесе действие разворачивается в Арденнском лесу - прим. переводчика]), и еще пару изданий пьесы, и начал медленно искать путь к этому герою. Это небольшая роль, всего семь сцен, три или четыре из которых ненамного больше, чем сценки, которые Шекспир, как кажется, использовал, чтобы пронзить действие там и сям дуновением глупости. В отличие от Фесте в "Двенадцатой ночи" и тем более от шута в "Короле Лире", у Оселка была собственная сюжетная линия его отношений с Одри, но было ясно, что суть их совершенно неясна. Любит ли он ее и хочет жениться, или же он просто хочет перепихнуться? Он кажется и сам не знает, и меняет мнение от сцене к сцене, даже от реплики к реплике - но об этом позже.
Слишком скоро пришел первый день репетиций и... читка. Это всегда пугающее испытание, когда ты произносишь свои реплики вслух перед людьми впервые, но читка в Королевской шекспировской труппе особенно страшна. Не только потому что ты находишься "в центре мирового классического театра" (как каждая брошюра тебе говорит) со всей этой историей и влиянием сотен величайших, знаковых постановок, рассеянном в воздухе, но и еще потому что это одна из немногих трупп в стране, которая способна нанять столько актеров, сколько необходимо для полноценной шекспировской постановки, так что комната переполнена людьми! Я занял свое место среди огромного количества стульев, расставленных по кругу, с потными ладонями и бьющимся сердцем. Все остальные в комнате, казалось, штурмовали свои роли с умом и талантом.
Ниам Кьюсак, играющая Розалинду, была элегантна и спокойна и строчки, кажется, сами слетали у нее с языка; Рэйчел Джойс (Селия) произносила слова, как будто свои собственные, а не написанные 400 лет назад; Лайм Каннингэм придал Орландо энергию и достоверность (и я мгновенно понял, почему эта роль не должна была быть моей). Когда приблизилась моя первая реплика, я глубоко вдохнул и стал надеяться на лучшее. Чувствуя себя очень маленьким и бесполезным, я пробормотал речь Оселка так быстро, как смог, ожидая, что меня вышибут в любой момент и конечно... ни один не нашел ничего из этого хотя бы капельку забавным.
Перед началом настоящих репетиций мы поговорили со Стивеном Пимлоттом о наших первых мыслях и впечатлениях, о чем должен быть Оселок. Придворные шуты или дураки делятся на две категории: клоуны и идиоты от рождения; либо бывшие профессиональные комики, нанятые развлекать из-за их комедийного таланта, либо вторые, бывшие местными простофилями или деревенскими дурачками, которых наряжали и держали под рукой, чтобы забавляться при дворе.
Мы практически сразу решили, что Оселок не от природы слабоумный. Его остроты были слишком логичны, слишком сатиричны, чтобы они получались случайно. Он был очевидно очень образован и он кажется вполне равным по интеллекту Розалинде и Селии, а не каким-то несчастным тупым придурком, которого они взяли из жалости. Хотя Селия и зовет его слабоумным в начале "разве Фортуна не прислала сюда этого дурака, чтобы прекратить наш разговор" (акт I, сцена 2), это скорее мягкая подначка, нежели констатация факта. Следовательно, как профессиональный шут, Оселок буквально живет своим умом. Жизнь пародиста или сатирика в свите недавно утвердившегося на троне узурпатора-короля не может быть простой.
Диктаторы, как известно, подозрительны к артистам, особенно к тем, кто комментирует актуальные события, тем более с юмором, и все же это одна из традиционных ролей, которые мог играть придворный шут. Так что в начале пьесы Оселок должен балансировать на грани: он должен заставлять Герцога Фредерика смеяться - и на самом деле, кажется, он только этим и занят: "тот жалкий шут, что часто / Вас заставлял смеяться" (акт II, сцена 2) - но он также должен тыкать в пузырь этого хрупкого нового правительства, но не протыкать его, чтобы не замолчать навеки из-за паранойи новых властей.
Если держать все это в уме, то побег Оселка в Арден с Розалиндой и Селией и понятен, и неизбежен. Но только позже Оселок разрывает все свои связи с двором, оставляя (временно) Розалинду и Селию и наслаждаясь своим собственным приключением. До тех пор пока он одна из "девочек", поддерживающая компанию принцесс и забавляющая их, он не может по-настоящему повзрослеть, но едва он остается предоставленным самому себе в лесу, он переживает нечто вроде примитивного обряда посвящения, с Одри в роли катализатора. В Ардене он может наслаждаться всеми сортами человеческих свобод, в которых ему было отказано в силу его поста при дворе. Конечно, он опять погружается в придворную жизнь в конце пьесы, но он повзрослел и он влюблен... ну, или испытывает похоть по крайней мере! Его горизонты расширились. Но как его играть? Я проработал со Стивеном ряд идей. Ему точно следовало быть непостоянным вроде хамелеона; просто необходимо. Чтобы выжить при дворе Фредерика, он должен быть стать всем для всех, адекватно реагируя на любую ситуацию, чтобы сохранить голову на плечах (буквально). Возможно, у него даже была коллекция масок и голосов, которые он постоянно менял; и это легко распространилось на характер его отношений с Корином или Одри или Уильямом в лесу. Там определенно было что-то вроде театрального представления перед Корином и Одри, на которых он без сомнения вывалил все сорта лжи о своем происхождении. Как замечает в конце Жак: "он клянется, будто живал при дворе" (акт V, сцена 4, строка 41).
Непросто также разобраться с длинными пассажами, в которых Оселок критикует кого-то и выстраивает длинные цепочки мыслей и острот на пустом месте. Нам нужно было создать персонажа, которому нравился бы звук собственного голоса и гудение собственных извилин. Даже за пределами двора, где за остроумие ему уже не платят, он продолжает играть словами и выворачивать идеи. Его диалог с Корином во второй сцене третьего акта построен на прихотливом нестандартном мышлении, а столкновение с Уильямом - просто грандиозный словесный понос. Мне пришло в голову, что он похож на человека с биполярным расстройством, у которого периоды меланхолии - в рассказе Жака о встрече с Оселком (второй акт, седьмая сцена) "пёстрый шут" выглядит далеко не весёлым - перемежаются умеренно выраженными маниакальными. Полёт и энергия мысли и неспособность заткнуться - это всё признаки маниакальной фазы при биполярном расстройстве. Возможно, это слишком по-актёрски, говорить о шекспировском персонаже в таком духе, но это помогло мне придать смысл некоторым слабо мотивированным моментам роли. Повышенное либидо тоже может быть симптомом мании, которая и подпитывает привязанность Оселка к Одри!
Что касается внешнего вида персонажа, Стивен уже всё заранее решил и однозначно хотел, чтобы я носил традиционный шутовской костюм. Меня это устраивало. В тексте слишком часто повторяют "пёстрый шут", так что было бы неудобно не носить клетчатую куртку с прилагающимся к ней колпаком с бубенцами и всё это ярко-красного, зелёного и жёлтого цветов. В некотором смысле это сразу позволяло бы дать публике визуальное указание на место Осела в этом мире, к тому же я всегда любил длинные куртки, так что мне было бы комфортно в этом, несмотря на расцветку. В итоге наш дизайнер, Эшли Мартин-Дэвис, предложил очень эффектный и стильный костюм, на мой взгляд, идеальный. Если уж Оселку приходилось носить шутовской наряд, то он был достаточно снобом, чтобы сделать его щёгольским.
И вот, ещё раз глубоко вдохнув, мы начали настоящие репетиции. Мой первый день был посвящён второй сцене первого акта, моей первой сцене (что довольно очевидно). Стивен начинает работу с пары часов чтения текста и обсуждения, что в нём происходит. Ниам Кьюсак, Рэйчел Джойс и я были убеждены, что сцена между Оселком и принцессами должна проходить в атмосфере настоящей "раздевалки для девочек". Конечно, первые же реплики Оселка заставили меня опустить руки. Все эти разговоры о пирожках и горчице - не то чтобы беспроигрышный способ вызвать смех. Стивен был убеждён, что нам нужно сконцентрировать внимание на ситуации.
Оселка послали, чтобы вернуть Селию к отцу - это не входит в его обязанности. Герцог Фредерик начинает унижать и оскорблять его, возможно, ради удовольствия остальных приближенных, что может сильно злить гордого Оселка. Стивен также вдохновил меня поразмыслить над тем, что "один рыцарь", "который клялся своей честью, что пирожки были отличные, и клялся своей честью, что горчица никуда не годилась" (Акт I, сцена 2) - это сам Герцог Фредерик и есть, что добавляет сцене динамизма, так как я получается грублю отцу Селии. С таким подходом сцена начала принимать очертания - трое приятелей слегка ссорятся из-за того, что Оселок так раздражен из-за Герцога. Это также помогло войти в сюжет самой пьесы, когда Селия вынужденно проходит проверку на преданность - останется она бок о бок со своими все более бесправными друзьями или со своим все более чужим ей отцом? И это показывает, как Оселок разочарован и раздражен местом, которое он занимает. После это трио может снова объединиться несколько секунд спустя, когда они все невероятно наслаждаются, высмеивая месье Ле Бо.
Моя изначальная проблема была в том, что я чувствовал огромное давление, думая, что я должен сразу быть смешным! Я был комиком в конечном счете, но вся сцена с пирожками/горчицей просто не работает как чисто комический поворот: она недостаточна смешная для начала, и такой замысловатый язык возникает так рано в пьесе, что современная аудитория сочтет слишком сложным выслушивать такой странный спор. Получив что-то еще для игры, я смог раскрепоститься, чтобы сконцентрироваться на том, что я говорю и почему я это говорю.
Все это звучит до смешного очевидно, когда я это сейчас пишу. Конечно, актеры должны размышлять о ситуации и мотивах того, о чем они говорят, но все эти знаменитые шекспировские роли приходят с большим багажом. Множество людей, казалось, очень хотели мне рассказать, каким забавным был Рори Киннер в роли Оселка; как запомнился Патрик Ваймарк; как держал сцену Кеннет Брана; или Грифф Райз в киноверсии; как всего несколько лет назад на сцене Королевского шекспировского театра Марк Уилльямс получил такой горячий отклик за свое исполнение. Я никого из них не видел (уверен, все они были великолепны), но в моем воображении они вздымались, как незыблемые монументы великому комедийному искусству, и маленькому мальчику родом из Пейсли, впервые попавшему в Королевскую шекспировскую труппу, было трудно изгнать этих призраков. Конечно, единственным способом избавиться от приведений было создать собственную версию этой роли, как и с любой другой ролью, подойти к ней так, как будто бы это была новая роль в новой пьесе, но я слово физически ощущал, как история постукивает меня пальцем по моему неопытному плечу и давит: "будь смешным или проваливай!"
Тем временем на репетициях Стивен заставлял нас долбить текст, останавливая нас на каждом смешанном ударении и каждой пропущенной аллитерации, и постепенно древний, часто неповоротливый язык становился живым и полным смысла.
Почти в самом начале мы решили, что мне следует использовать мой родной акцент в роли. Он очень "эксклюзивный" персонаж в пьесе, почему у него не может быть "эксклюзивного" акцента? А кроме того, если бы мы решили развить идею с использованием разных голосов, тогда я был бы гораздо в лучшей позиции, если бы начал со своего собственного. Это выглядело совершенно логично для меня, и в последующие месяцы я не переставлял удивляться, сколько внимания этому отдельному решению уделили. Я думаю, люди решили, что я таким образом тонко намекаю на неволю [своего] народа или что-то в этом роде; а на самом деле просто стало одной вещью меньше, о которой мне надо было волноваться!
Ко времени, когда мы перешли к репетициям следующей сцены Оселка, побега в Арден, видение пьесы Стивеном стало становиться все яснее. Он очень стремился избежать медленного развития событий. (Более длительные репетиции, которые себе может позволить RSC, дают актерам и режиссерам немного больше свободы, чем в других театрах, когда крайние сроки и проектные требования означают, что множество фундаментальных решений должны быть приняты раньше, чем даже начнутся репетиции, иногда до того, как будет собран полный ансамбль актеров).
Стивен сразу решил, что костюмы лучше сделать вполне традиционными, в основном – в нейтральном стиле, другие же идеи появлялись постепенно, день за днем, по мере нашего взаимодействия с пьесой. Когда дело дошло до Ардена, Стивен пришел к мысли, что этот лес не должен быть гостеприимным местечком, этакой Утопией, которой он представлялся Розалинде и Селии, когда они в него отправлялись. Так что мы выходили на сцену в самый разгар метели.
Это позволило мне по полной разыграть лицемерное возмущение Оселка по поводу того, что его потащили с собой (хотя на самом деле он был очень рад смотаться подальше от двора). Поэтому реплики типа «Ну вот, теперь я в Ардене, еще больший дурак, чем был. Дома мне было лучше; но путешественники должны быть всем довольны» (акт II, сцена 4, строки 13-15) можно было сдобрить капелькой сарказма. Моя крупнейшая проблема с этой сценой – которую я так и не разрешил до конца, – заключалась в том, что если Оселок действительно так несчастен, и печален, и бесполезен, то как же возможно органично перейти к монологу про Джейн Смайл в 42-й строке? Стивен предположил, что Оселок пытается таким образом приободрить принцесс, но это не вяжется с образом такого ворчливого нытика, каким он рисуется всего лишь несколькими строками выше.
Кое-что еще заставляет вас вновь столкнуться с той же проблемой попытки выполнить плавный поворот. Поскольку его речь изобилует двусмысленностями: "я разбил свой меч о камень в наказание за то, что он ходил по ночам к Джоан Смайль" (акт II, сцена 4, строки 43-4), и туманных эвфемизмов вроде "колотушка" и "стручок", это фактически дело техники – помочь публике понять все эти намеки, дать подсказку, чтобы они догадались, что именно происходит. В итоге я пришел к мысли, что тоска Сильвия по Фебе спровоцировала воспоминания Оселка об искренних чувствах, которые он заново переживает по мере своего рассказа - сначала нежно, когда он вспоминает Джоан, и даже с улыбкой: "И я помню, как я целовал ее колотушку и вымя коровы, которое выдоили ее хорошенькие растрескавшиеся руки", затем – с недоумением: "И я помню, как я однажды ласкал и миловал гороховый стручок вместо нее", и даже со слезами горечи при словах "Носите их ради меня", прежде чем отрезать, выходя из прострации и сообразив, насколько нелепо это всё звучит: "всякая влюбленная натура заражена смертельным безумием" (строки 44-50). В этом, полагаю, и заключался смысл монолога – показать всю нелепость безоглядной влюбленности, так что Оселок использует все эти примеры в качестве послания к отсутствующему Сильвию, а в большей степени – к Розалинде, предостерегая её от впадения во всю эту романтическую чушь.
Я по-прежнему не вполне доволен тем, как это сработано. Возможно, я бы еще три года сидел в ванне, прежде чем выскочить из нее с воплем: «Эврика! Вот как я должен был это играть!», а теперь я вожусь ежевечерне, пытаясь приладить на эту дырку заплатку [напоминаем, что Дэвид пишет все это, еще исполняя пьесу - прим. переводчика].
Лишь намного позже этой сцены Оселок приходит в себя по мере того, как он начинает наслаждаться деревенской жизнью. Атмосфера нашей постановки меняется, и Арден становится гораздо более волшебным и уютным местом. Долгая пикировка с Корином, пастухом, во второй сцене третьего акта, сперва казалась непостижимой.
Стивен в какой-то момент склонялся к мысли, что эти двое состязаются в остроумии подобно тому, как пара эстрадных комиков в мюзик-холле пытается перещеголять друг друга. Старый профи выступает против молодого претендента, или, если хотите, так деревенщина устраивает перебранку во дворе. Конечно Оселок ждет легкой победы, но Корин оказывается гораздо более достойным противником, чем тот ожидал.
Я начал работать над этой сценой, пытаясь полностью вложиться в нее. Оселок вертелся волчком, саркастически скрипел дурацкими голосами, разгуливал дурацкой походкой, даже выделывал акробатические трюки, - так я пытался вдохнуть жизнь в то, что казалось мне длинным, многословным и довольно сухим спором. Конечно же, то, что я делал, было спровоцировано моим страхом перед этими словами и недоверием к Шекспиру.
Тогда за меня взялась Сесилия Берри, всемирно известный эксперт RSC по сценической речи и всеобщий гуру, которая обладает почти что сверхъестественным даром, нюхом на то, что необходимо дать актеру, чтобы помочь ему найти способ достичь цели. Она взяла Артура Кокса (который играет Корина) и меня, содрала с нас всю лишнюю мишуру и заставила нас проанализировать диалог. Я просто слушал потрясающе здравомыслящего Артура и отвечал на его слова, спор начал обретать смысл, и спарринг между двумя персонажами стал похож на правду.
Стивен подвел нас к авансцене и усадил, так что мы сидели, болтая ногами, и вся сцена начиналась как трепотня в довольно спокойной тональности (как определил это Стивен, словно это прогулка после ужина двух приятелей, которые наслаждаются обществом друг друга), пока Оселок не стал задаваться: "Рассматриваемая сама по себе, это - хорошая жизнь; но рассматриваемая как жизнь пастушеская, она ровно ничего не стоит» (акт III, сцена 2, строки 14-15), и так далее, и затем он бросает Корину: «Пастух, ты знаешь какой-нибудь толк в философии?» (строка 21) только затем, чтобы обнаружить, что этот простой деревенщина ему не по зубам.
Оселок (Дэвид Теннант) и Корин (Артур Кокс).
Акт III, сцена 2. "Ну, тогда быть тебе в аду!"
Когда мы играем эту сцену, Артуров Корин остается непоколебим и невозмутим, лишь иногда бровь изогнет в ответ на выпады Оселка. В нашей постановке хоть за Оселком и остается последнее слово, но битву выигрывает Корин. От говорильни глупым голосом остался лишь один возглас «Ну тогда быть тебе в аду!», передразнивающий Яна Пейсли [североирландский политик и религиозный деятель. – прим.переводчика]. Боюсь, я не смог удержаться!
После этого диалога начинается последняя сцена Оселка с Розалиндой. К началу репетиции Ниам и я подготовили всевозможные тщательно продуманные концепции их взаимоотношений; включая мысли о том, что причина, по которой Оселок высмеивает стихи Орландо – это ревность, и предположение, что Розалинда должна быть влюблена в кого-то другого. Абсолютная чушь, конечно: мы пробовали это изобразить поначалу, но это была игра с подтекстом, которого попросту не существует.
Суть сцены, скорее, заключается в том, что Оселок наслаждается возможностью высмеять роман Розалинды и Орландо, в то время как Розалинда бессильна остановить его в присутствии Корина, будучи одетой как мальчик Ганимед. Мы добавили один штришок: в конце сцены, когда у меня в руках целая кипа листочков со стихами, содранных с деревьев, на словах «Вы проговорили, но умно или нет - это пусть решит лес» (акт III, сцена 2, строка 117) я швырнул их в зал. Изначально это был просто способ убрать листки со сцены, но фактически это выглядит как просьба к зрителям выступить в качестве жюри и оценить все эти любовные повороты, за которыми им предстоит наблюдать.
С этого момента и до конца пьесы Оселок вовсю пытается приударить за пастушкой Одри. Сюзанна Эллиот-Найт – потрясающая исполнительница роли Одри, и мы оба трудились долго и упорно, пытаясь разобраться в их отношениях. Любит ли его Одри, или ей просто нравится идея выйти замуж за богатого парня? Любит ли Оселок Одри, или просто хочет взобраться на нее любой ценой?
Оселок (Дэвид Теннант), Уильям (Симеон Дефо)
и на заднем плане Одри (Сьюзанна Эллиот-Найт), Акт V, сцена 1.
Похоже, правда в том, что Оселок и сам не слишком четко понимает, что он собирается делать в следующий момент. Определенно, в их первой совместной сцене он говорит Жаку о викарии Оливере Путанике: "Кажется, он не способен повенчать меня хорошо; а коли я буду нехорошо повенчан, то это послужит для меня впоследствии оправдательным поводом кинуть мою жену" (акт III, сцена 3, строки 82-4), так что он не выглядит как человек, готовый принять на себя обязательства на всю жизнь. Но в следующий раз, когда мы видим "счастливую" пару и Одри жалуется, что Путанику следовало бы делать свою работу получше, Оселок обзывает его "скверным, низким человеком" (акт V, сцена 1, строки 5-6) и доходит до того, что суматошно выставляет вон бывшего бойфренда Одри Уильяма, когда тот заявляется с притязаниями на нее.
Я обнаружил, что единственный способ справиться с очевидной противоречивостью характера Оселка на протяжении последних нескольких сцен – это прекратить попытки связать все сквозной нитью единой логики и играть каждый момент в отдельности по мере его наступления. В конце концов, развитие любых человеческих отношений происходит далеко не линейно, и изображение всех этих противоречий, на мой взгляд, на самом деле помогает сделать их ухаживания более правдоподобными. Я не думаю, что Оселок когда-либо был убежден в том, что он хочет жениться, до тех пор, пока Гименей в финальной сцене не свершает над ними свои обряды, и лишь тогда его нерешительность растворяется в воздухе.
В первой половине пятого акта у Оселка и Одри есть две коротких сцены, по сути скетча, которые практически ничего не добавляют к (признаться, слабому) сюжету. Первая сцена пятого акта действительно тщательно проработана: Оселок выделывается перед бывшим парнем Одри, бывший парень совершенно не впечатлён, Оселок подавлен, а Одри всё улаживает. А третья сцена пятого акта - просто предлог для песни. В шекспировское время это была возможность для комика исполнить свой номер и повеселить простую публику, просто вставная эстрадная сценка на самом деле. И чем лучше мы старались продумать этот момент, тем сложнее он, кажется, становился.
Первая сцена пятого акта больше похожа на скетч Монти Пайтона. Я присвоил акцент Терри-Томаса, а отдел реквизита снабдил меня длинной версией традиционной шутовской трости, так что Оселок преобразился в средневекового "ура Генриха". Он чувствует себя как рыба в воде, бросая вопросы и остроты простаку Уильяму, и по мере того, как сцена развивается, его пыл растет, так что когда он произносит: ""Он", сударь, который должен жениться на этой женщине" (акт V, сцена 1, 45 строка), он практически летает. Остаток сцены мы играли с Ульямом (Саймон Дэфо), который бесстрастно наблюдал, как растет безумие Оселка, так что к реплике "я тебя погублю интригами, я умерщвлю тебя ста пятьюдесятью способами" я уже плясал вокруг него, вопя и пугая его моей тростью, а "поэтому трепещи - и удались!" я проорал ему в лицо. Симеон хладнокровно сграбастал меня за плечо и повалил меня на пол ударом головы, удачно и смешно (надеюсь) опустив пафос до комедии.
После длительных репетиций третья сцена пятого акта была переработана и сокращена, так что мы обошлись без двух поющих пажей, и Оселок с Одри исполнили песню прямо в лоб, как кусочек чистого мюзик-холла. Я находил это весьма удобной возможностью для развития непосредственной связи со зрителями, но после нескольких недель Стивен решил, что это входит в противоречие с общим стилем постановки и ломает ритм пьесы, так что где-то за неделю до окончания репетиций мы вернулись к тексту, и двоих актеров, играющих лесников (Натаниэль Данкан и Саймон Вествуд) включили в сцену в роли этих двух поющих пажей. В конечном счете оказалось правильным решением играть сцену так, как написано и позволило дать лучшее развитие отношениям с Одри, сохраняя их в русле пьесы. Пока пажи пели, Одри начала танцевать, смущая Оселка перед этими придворными певцами, затем подошла к нему и заигрывала с ним, пока он не потерял все самообладание и, когда песня подошла к концу, пара уже каталась по сцене. Циничного Оселка, упирающегося ногами и руками, тащили в жизнь, в то время как пажи пели: "Счастливый час скорей лови... Весна, весна - венец любви".
Итак пара добралась до финальной сцены и свадьбы. Весь отрывок, где Оселок встречает Старшего Герцога и рассказывает о семи степенях опровержения, довольно сложен для восприятия в конце длинной пьесы. Это не лучший пример шекспировских комических сцен, некоторые комментаторы отмечали, что он выглядит, словно написанный впопыхах, возможно во время репетиций в костюмах, когда труппа осознала, что двоим мальчикам, играющим Розалинду и Селию, нужно некоторое время, чтобы избавиться от своего маскарада и надеть свои пышные свадебные платья. И снова я чувствовал это чудовищное давление "быть смешным" - сущая погибель для любой комической выдумки. Здесь нет ничего для развития сюжета, это просто задержка перед счастливым концом. Я не поддался ошеломительному искушению запаниковать и попытался найти простое решение сцены. Это, конечно, собеседование.
Оселок, дабы обеспечивать свою новоприобретенную жену, нуждался во дворе, при котором мог бы быть шутом, так что обретение великодушного Герцога в лесу стало возможностью, которую он не мог упустить. Жак подначивает его, представляя его и побуждая его включить один из его шаблонов. Мы разыграли это с репликой "я имел четыре ссоры, и одна из них чуть-чуть не окончилась дуэлью" (акт V, сцена 4, строка 45), когда Оселок бешено сигнализирует Жаку за спиной Герцога, пока тот не врубается, что Оселок имеет в виду и не подает ему подачу: "А как же эта ссора уладилась?" - что позволяет Оселку включить в его выступление часть про "Прямую Ложь" (одновременно извиняясь за свою будущую жену, говоря "бедная девственница, сударь, существо на вид невзрачное, сударь, но мое собственное"
. Я не поддался искушению удушить речь о "семи степенях" комическими ужимками или вокальными упражнениями, во-первых, потому что я все равно не смог бы на самом деле это все сделать, и во-вторых, потому что эту речь довольно сложно слушать и я чувствовал, что если зрители будут отвлекаться на какие-либо фокусы, это, возможно, только усилит ощущение бредовости того, что он говорит. Так что я сконцентрировался, снова при бесценной помощи Сесиль Берри и Барбары Хаусман из отделения сценической речи RSC, на том, чтобы сделать это настолько вразумительным, насколько возможно. Я попытался найти к каждой из семи степеней разный подход и увеличивал уровень серьезности по мере того, как разгорался спор. Жак стал придворным в истории, которую я преподнес Герцогу, и я на каждой "степени" продвигался к Жаку, а после обращался к Герцогу, объясняя, что происходит ("Это будет Грубый Ответ" и тому подобное). Когда я дошел до "Прямой Лжи" я стоял прямо перед Жаком и это выглядело очень сурово и значительно; и на следующей реплике Жака "сколько же раз вы сказали, что его борода плохо подстрижена?" я позволил всему этому рассыпаться в трусливом отступлении: "Я не решился пойти дальше лжи Применительно к Обстоятельствам, а он не посмел довести до Прямой. Таким образом, мы измерили шпаги и разошлись" (акт V, сцена 4, строки 82-84). Следующий монолог - это последнее, что Оселок произносит в пьесе, и это отличный пример его извилистой, нелинейной логики. После перечисления семи степеней опровержения он заключает: "Все их можно удачно обойти, кроме прямой лжи, да и ту можно обойти при помощи словечка "если". Я знал случай, когда семеро судей не могли уладить ссоры, но когда оба противника сошлись, то один из них вспомнил о словечке "если", то есть "если вы сказали то-то, то я сказал то-то"... После этого они пожали друг другу руки и поклялись в братской любви. О, "если" - это великий миротворец; в "если" огромная сила". (акт V, сцена 4, строки 93-100).
Я всегда испытываю чувство огромного удовлетворения, когда публика смеется в ответ на этот пассаж, потому что это означает, что они следили за цепочкой аргументов с начала до конца и от их внимания не ускользнул диковинный образ мышления Оселка - и потому, что у них встречают искренний отклик шутки с бородой в четыре сотни лет!
Конец пьесы был очень сложным, так как Гименей появляется как довольно грубый бог из машины (deus ex machina), чтобы склеить все эти сомнительные браки. Довольно не просто сделать что-то такое правдоподобным для современной аудитории, и в нашей постановке в Стратфорде Стивен предпринял смелый шаг, представив Гименея как немолодую женщину, выходящую на сцену из зала одетую в обычную, как у всех зрителей, одежду. В первый момент это конечно дезориентировало публику и оказалось спорным решением. Оглядываясь назад видно, что это возможно не сработало до конца (конечно, в Лондоне Гименей предстал в нормальной елизаветинской форме, появившись через заднюю стену сцены), но намерения Стивена были обоснованы: он хотел сымитировать шок от того, каково это будет явиться богу пред героями и сыграть на границе с реальностью вот так. Мне кажется, что Гименей должен быть сверхъестественным существом, а не переодетым Корином или кем-то еще, кого режиссеры выберут, потому что он творит довольно сверхъестественные дела для этих пар: никогда не поверю, что Сильвий и Феба сами когда-либо сошлись, а на счет того, что Селия и Оливер "так влюблены вдруг" - да они только встретились и Оливер вел себя как полный ублюдок всего за полчаса до этого!
Одна из последних сцен в нашей интерпретации показывает как Оселок представляет Жака с черепом сразу перед тем, как он отправится, избавленный от всякого веселья, на новый суд. Многие меня спрашивали почему так происходит и по правде я не могу их до конца просветить. Стивен попросил меня сделать это пораньше на репетиции: у него была идея представить Жака, как ранний прототип Гамлета - "Бедный Йорик" и всё такое - но по мне так это показало и другие вещи тоже. Оселок передает весь цинизм и разочарованность единственному другому персонажу в пьесе, который выражает их, пока уходит в закат для слегка идеализированного свадебного блаженства с Одри. Можно также сказать: "Отвали, ты старый сварливый мерзавец!". Одна студентка, с которой я вел разговор, высказала другое мнение: "Ну, все остальные женятся и веселятся - у Жака есть с кем поговорить".
Мы выступаем с этой постановкой вот уже восемь месяцев и сделали около сотни выступлений. Уже два месяца мы в Лондоне и ещё четыре впереди, а это около 45 показов. Постановка продолжает развиваться и продвигаться, и я до сих пор нахожу новые пути проигрывания сцен или более эффектные способы прочитывания реплик. Призраки прошлого RSC всё ещё являются мне, но уже чуть более благожелательны; эти роли переосмысляются уже на протяжении четырех веков и будут переосмысляться, пока существует театр. Я не могу и надеяться, что сделаю что-либо только "по-своему", но я осознал, что был очень свободен. Я еще никогда не исполнял роль так много раз, но мне ещё очень далеко до скуки - это знак хорошо написанной пьесы.
Я старался быть максимально близким к шекспировским словам, а не приукрашивать их веселостями - как я уже сказал, все равно не смог бы - и я был приятно удивлен тем, как аудитория действительно смеялась, а не хихикала знаючи над тем, что такое "стручок" (peascod) или сколько двойных елизаветинских смыслов они смогут насчитать, пьеса была смешной сама по себе. Я не настолько очевидный выбор для такой роли и был просто в ужасе от перспектив, но постепенно выяснил, что шекспировские клоуны забавны... и я бы ни за что не сказал такого десять недель назад.
Read in English: books.google.ru/books?id=g-g5nuaEm-cC&printsec=...
@темы: театр, RSC, Шекспир, Дэвид Тэннант