Жизнь - это апельсин
Отсюда: shakesworlds.blogspot.ru/2015/03/iii-2014.html
Свершилось. Ричард. Третий. Фримен.
Автор: strengeress
Источник: strengeress.livejournal.com/35255.html
Кликабельно
...И таки да, они это осовременили. Семидесятые? Ну, судя по состоянию телевизоров и наличию факсов - похоже. Но, что ценно - это не главное, они не наслаждаются своей изобретательностью (как неоднократно пострадавшая, свидетельствую - это кое-чего стоит).
читать дальшеМечи, щиты и канделябры (а также бочка с мальвазией, благополучно в наши безалкогольные времена замененная на аквариум с водорослями - вот учитесь, как остроумно избегать столкновений с Политкорректными Отрядами) похерены не зря. Все прибамбасы и рюшечки апдейтинга работают на идею, на ритм и общую картину - от грозного бульканья фотоэлемента в дверях при каждом новом явлении и микрофонов, хватаемых персонажами, когда приходит время что-то официально объявить или кого-нибудь проклясть, до безнадежно дергающихся дверей лифта, не впускающих пытающихся спастись жертв и мучительно, до странности знакомого кабинетика, где два амбала в униформе молча и фоном к очередной сцене, даже без особого освещения, прессуют по всей программе опального братца бывшей королевы (даже лампу в глаза не забыли, не хватало только портрета Сталина на стене, при этом строго нейтрально все, никаких прямых географических намеков).
И да, Мартину удалось, похоже, добавить еще один тип - четвертый, по моему счету - в классификацию Ричардов.
Собственно, это в некотором роде гибрид из уже существующих - инопланетянин и остервенелый гопник :-) - но целое в очередной раз, как у талантливых людей бывает, оказалось больше своих частей и слагаемые совместились во что-то качественно новое.
Ибо получился в итоге небывалый до сих пор - и совершенно естественно вписавшийся в Шекспира - Ричард-бюрократ. Машинка, работающая четко по программе. И совершенно, напрочь, не воспринимающая никакой метафизики (то есть, проклятий побаивается, но в целом довольно рационально, как другой прячется от дождя).
Кликабельно
Все у него явно насквозь продумано и ничего на него не действует. (Развлечь может, разозлить - бывает, особенно когда недодают что-то с его точки зрения положенное *а положено ему по умолчанию все, этот постулат там незыблем* или пытаются возникать на любую тему, - но как-то смутить, вызвать любой вариант эмпатии или хотя бы огорчить... это уж извините.
Глаза - медные пятаки и одновременно черные дыры. Ухмылочка прочитывается почти в любой момент существования на сцене, и чем она благодушнее, тем более людоедская, причем ему для этого даже скалиться не надо). Даже свой знаменитый начальный монолог обращения в негодяйство - "решился я свершать злодейские дела" гражданин Йорк произносит, как план работ на ближайший период составляет, отчетно-сосредоточенным тоном, пункт за пунктом, со вкусом, но деловито. (Там вообще очень четко и здорово это оформлено: он это все говорит в режиме остановившегося времени - окружающие замирают и уходят в сумерки, это нам его мысли, невидимые другими, овеществляют, он не вслух это выдает, на самом деле, а помалкивает про себя, смешавшись с общим весельем победителей, жестяным бухгалтерским звуком, но при этом с обертонами бряцающего кимвала).
Кликабельно
Это вообще очень деловитый Ричард, такой "человек на все времена", всегда оказывающийся в нужном месте, всегда создающий у всех ощущение, что все устроит, бесконечно вкрадчивый до поры, простенько-сентиментальный с одними, сочувственно-твердый с другими, на него так удобно рассчитывать и так не приходит в голову бояться - когда дело доходит до претензий на трон, никто даже сообразить не успевает, что происходит, как-то все получается само собой. И одновременно настолько безмятежно наглый, неостановимо, спокойно бесстыже-напористый, что та же королева Анна банально не может поверить в то, что видит перед собой. И сама придумывает ту самую безнадежно-безумную любовь Ричарда к себе и даже его раскаяния, потому что - ну не может же быть! Ну что-то же должно стоять за этим выпяченным подбородком, остановившимся взглядом, шутовским коленопреклонением и полным отсутствием реакции на весь ее гнев и угрозы! Не просто же так он лезет на рожон и бульдозером накатывает на вдову убитого им же...
Просто, дамы и товарищи, просто. Просто он хочет того, чего он хочет, и никаких других причин не нужно, и никак иначе действительности развиваться он не позволит. Работящий индивидуум и весьма ответственно к своим задачам подходящий - вечный двигатель такой, с гримасой на любой случай жизни и терпением удава (каковые периоды ему явно скрашивает предвкушение - надо видеть, с каким насмешливым удовольствием он ест своих будущих жертв глазами, именно ест, с хрустом, с чавканьем, молча презирая прямо в лицо, не переставая любезничать и похваливать).
Кликабельно
Работает, надо сказать, иногда грубовато - когда организованная им же делегация просителей его на царство является "нарушить уединение благочестивца", он такой цирковой балаган устраивает из своей телесной немощи (так-то на нее особо не жмут, горб скорее похож на сутулость и ногу чуть подволакивает, а тут прямо начинает вихляться всем телом, как бы из последних сил удерживая баланс почти беспорядочно болтающихся плеч и совершенно в другую сторону закручивающегося таза), что вспоминается одновременно резко усилившийся у власти грузинский акцент Иосифа Виссарионовича и булгаковское цирковое представление свиты Воланда *да тут еще и Бэкингем ораторствует-юродствует с хорошо разыгранным административным восторгом и припадочным патриотизмом не хуже любого Бенгальского, аж очки подпрыгивают и усики вот-вот на сторону свернутся*.
Но, как говорится, важнее всего результат, а этот перебор у этого Ричарда всегда и везде эффективен. Чего у него не отнимешь - это способности заканчивать начатое. Хватка бульдожья, да, на всех уровнях, вплоть до прямо физического: в драке выглядит хлипковато (даже против женщин) но вцепляется пиявкой и передавливает-таки. Там в конце он и призраков зарежет (по второму разу, ага, в замогильно-зеленом свете, так что упомянутый Бекингем, не будь дурак, провозгласив свою часть проклятия, благоразумно сам смоется обратно в преисподнюю от греха), и на револьвер Ричмонда попрет с рычанием, когда выяснится, что деваться некуда, и коня не будет.
(Кстати, это самое прославленное "коня!" у него звучит, как "эй, ты лошадь... а давай ты меня спасешь, а?" Чем не страдает Ричард Фримена, так это высокопарностью и манией величия, ему пофиг на то, чтобы выглядеть красиво, у него все по делу, и когда он кривляется, то чисто ради кайфа, совершенно как-то инстинктивно. Ну вот прет его, когда, например, бывшая королева, у которой он высуливает последнюю дочь *предварительно прикрутив к стулу*, неуклюже и сжавшись, улепетывает от его головорезов, так прет, что он аж передергивается и умиленно сам съеживает плечики и сводит коленки, типа, ути, какая она вся стеснительная, "плутовка, шалунья, какая теплая лапка", мгм. Зал на это короткое движение судорожно заржал, потому что действительно фарс-гиньоль, но при этом концентрация чего-то такого реального, что хорошо, что я это смотрела не на ночь. И когда можно включить барабанное звуковое сопровождение в ответ на очередные проклятия доставшей матушки - тоже прет: подергивает головой в ритм, скалится, пялится... хотя довольно злобно, видно, чувствуя, что тут, как с той же Анной, не получится, ни обаять уже, ни напугать).
Короче, в общем и целом, там да, нет Великого и Прекрасного в Своей Ужасности Зла - и деревянных игрушек оскорбленного калеки нет тоже, и, пожалуй, случайно залетевшей в наш мир и не совпавшей с ним Чуждой Сущности можно также не искать. Для этого человека - человека-человека, почтеннейшие, не обольщайтесь - просто тупо не существует ничего, кроме себя и своих желаний. И он реально праведно бесится и стервенеет, если ему не подают желанное блюдо, а любой, на ком в данную секунду есть желание и возможность оторваться, воспринимается законной добычей. И очередную жертву он давит даже без злости, а все с тем же вкусом и усердием исполнителя своих священных желаний. (И еще потом обнюхает и утробно порычит, причем выглядит это так естественно, что я не завидую первому ряду).
А желания те - крайне базовые. Уровень джунглей по Дарвину (может быть, с небольшими обертонами Фрейда, но не о сексе, а о власти и доминировании). В некотором роде, Ричард Фримена - это воплотившаяся в одном конкретном индивидуе толпа в худшем смысле этого слова. Живущая на инстинктах, танком без тормозов прущая к желаемому и радостно сложившая с себя любую ответственность. А теперь представьте себе, если такое еще и талантливо и обладает хитростью сумасшедшего (хотя три четверти оной хитрости обеспечивается простодушием окружающих, слишком в свою очередь занятых собой, чтобы замечать творящееся вокруг или отвлечься от текущей выгоды). Интересы, так сказать, возведенные в абсолют. Человек практический - аж до крайности. Ничего личного, просто "хочется мне кушать". (Он даже местами способен оценить - в своей системе предпочтений - качества своей дичи, так сказать. Надо видеть, с каким удивленным и просто-таки веселым одобрением он реагирует на издевательства младшего из стоящих у него на пути принцев, когда тот изображает калечества дядюшки, пыхтя и прихрамывая *кстати, в этот момент родство с тем дядюшкой вспыхивает яркими красками*. Типа, какой не по годам развитый умница, хоть кто-то нормальный среди окружающих занудных дебилов, еще от горшка два вершка, а прямо как человек, приятно посмотреть... Потехе - час, делу - время, одно другому не третье).
Кликабельно
Так что когда начнутся те самые ночные кошмары и воспоминания с парадом погубленных в воспоминаниях, то ощущение такое, что марионетку просто заело и машинка сломалась. Он даже говорит на разные голоса, и скорость выпаливания фраз доходит до световой (но при этом слышно каждую букву - английская театральная школа, блин), как будто, потеряв нить, пытается ее поймать, как будто где-то какое-то колесико соскочило и завертелось мимо зубчиков, что-то не сработало, где-то не сошлось, что-то начало происходить беспричинно, и лицо у него такое озадаченное, и улыбка нервно скособочена, как будто все пошло не так на пустом месте, то ли завод кончился, то ли сам себя перехитрил - налюбив всех, не верит никому и отовсюду ждет нехорошего. Вне резона. Просто по принципу перехода количества в качество. Почти уже повизгивает - "ведь я люблю себя" - чтобы не начать себя же рвать когтями...
И что особенно прекрасно в этой дерущей морозом по коже почти уже комедии (сколько раз аудитория за время спектакля "восхохотавше под лавкою", я лично со счета сбилась, в этом смысле данная постановка точно рекордсмен, Брехт отдыхает) - это то, что актеру не приходится работать ни "за всех", ни, тем более, "против всех". Там все со всем сведено, всем есть место и, повторюсь еще раз, все обосновано и проявлено.
Весь настрой спектакля соответствует герою - все предельно ярко, доступно и беспощадно.
Никаких вам, любезная аудитория, абстрагажей, никакого шанса умозрительно, без конкретики, не видя результатов наслаждаться ричардовским мастерством гениального негодяя - все его подвиги поданы предельно наглядно и без всякой эстетизации, от долго и терпеливо висящей в руке исполнителя заказа окровавленной головы Хастингса, которой Ричард еще долго вычитывает свои наставления, до прямо на сцене собственноручно истребленной Анны (это насчет драки с женщиной и утробных звуков над телом - она ведь реально отбивается, никаких там "в книжке написано, что ты умираешь, так не задерживайся").
Только что мальчиков-наследников все ж милосердно-канонически приканчивают не у нас на глазах, но и то убийца является с сообщением настолько расхлюстанный, вдрызг даже не нахлеставшийся, а явно обдолбанный, не очень даже реагирующий на кидающегося на него с требованием отчета короля - что это многое дает понять о процессе. Даже руки *на которые он все время смотрит* все еще растопырены и согнуты в локтях... (Кстати, ах какие там мальчики. Ну какие потрясающие мальчики. Особенно старший. Лет тринадцать человеку много-много, - а элегантность *без всякого напряга, как в ней родился*, достоинство и сдержанная воспитанность, в которой самоуважение безоговорочно предполагает уважение к другим, просто какие-то запредельные. И все это за пять минут сценического времени. Его даже жалеть как-то не получается, он выше этого, реально. Дживз мог бы с ним на равных разговаривать ).
И загроможденное пространство, в котором всем тесно (но в которое при этом поразительно многое помещается, от того самого кабинетика до заваленного разрушениями поля боя, напрямую выходящего в банкетный зал и опустевший тронный холл)...
И беспощадно-безжизненный белый свет вперебивку с похоронным зеленым и потусторонним сумеречным стробоскопом.
И смесь прозаических реалий, тех самых погон, беретов, лифтов и автоматов, с не менее спокойно в этом во всем существующей мистикой - еще более убедительной в своей бесцеремонной доступности, чем любое этнографическое ретро: когда Маргарита из побежденного ланкастерского дома проклинает род и присных Ричарда, она вообще держится бестревожно, как может только призрак.
(Ну или человек в окончательном отчаянии, конечно, но вот эти седые космы над праздничным белым шелковым платьем, этот звучно-раскатистый голос и не менее обстоятельный, чем у самого Ричарда, тон, в сочетании с босыми ногами и непринужденно-величественной позой - встала, не торопясь, на конторский столик и изложила всем сестрам по серьгам, - от этого реально отдает неуязвимостью и вечностью).
И потом еще присутствует при каждой казни, при каждой гибели, неотрывно вглядываясь в погибающих - нет, не прямо радуясь их гибели, но как-то будто насыщаясь, что ли, этим зрелищем, будто видя в этом какую-то необходимость... (А уж с каким кайфом вышеупомянутые покойники в вышеупомянутую Ночь Кошмаров припоминают Ричарду все хорошее и насылают на него все плохое, это прямо вообще - Хастингс, тот аж даже хрюкает на радостях).
Такой вроде бы приземленный вариант прочтения Шекспира - и так доходчиво подает постулат, что "брань на вороту не виснет", "сила солому ломит", "правда хорошо, а счастье лучше" и прочая житейская мудрость подобного же рода... ну, скажем, не столь безусловны и надежны, как может показаться на первый взгляд. Что натворенные гадости таки могут накопиться до критической, материализующейся массы - и срикошетить по всему периметру... (Может, возникшая у меня в зале мысль, что тиранов, хотя бы потенциальных, стоило бы водить на этот спектакль для хоть какой-то вероятности профилактики, и несколько наивна. Но что им не понравилось бы - готова поручиться).
И близкое - буквально стол в стол, до электрического разряда близкое - соседство двух лагерей перед последним боем, Ричард напротив Ричмонда, чуть что не хором готовящие каждый свою армию к драке, вроде бы и контрастно, но местами где-то на грани сходства: пока Ричард приглашает солдат и офицеров разделить его цинизм и посмеяться над совестливыми дураками, Ричмонд, местами едва ли не смущенно покашливая, сулит своим едва ли не те же самые удовольствия, только еще "во имя и на основании"...
А как явственно - без всяких постмодернистских изысков и исправлений оригинала, без шитья дел победителям (как в "Макбете" с Шоном Бином когда-то, где Макдуф, едва ворвавшись в замок Дунсинана в гитлеровском прикиде, тут же перерезал ближайших соратников), слово в слово по пьесе - нам дают понять, что ничего не решается обычным уничтожением Дракона... Ричмонд всего только навсего выдает свою победную реляцию с благородными намерениями так старательно и памфлетно-лозунгово, с каким-то при этом безрадостно-затравленным взглядом, и таким безлично-государственным тоном (и актер еще как-то умудряется выглядеть "вживую" несчастливее и напряженнее, чем его же лицо в телевизоре, который напрямую передает населению речь нового правителя), и с таким странным безнадежным надрывом взвывает, закончив запись - одновременно вроде бы торжествующе вскидывая кулаки, - что отсутствие безусловного выхода из положения, созданного всего-то "естественными человеческими стремлениями" просто-таки можно резать ножом, оделяя порциями всех присутствующих.
И что-то еще дополнительно особенное, беспристрастно-четкое, доводящее концентрацию происходящего почти до ощущения дыхания чистилища, пардон ми за пафос, прибавляется к этому всему ярким светом и громкими звуками... почти все из коих - механического, не человеческого происхождения (магнитофон, телевизор, выстрелы, трубы... люди тут редко кричат, даже Ричард, хотя он чаще других: они просто не успевают...)
А потом они все вышли кланяться. И это, я вам скажу, было зрелище (ибо вышли, понятное дело, не переодеваясь и не прихорашиваясь. Практически все, как один - в хлам, по уши, угвазданные кровью, в раздрызганной одежде, лохматые, взмокшие, обильно политые водой из аквариума и вином из ричардовских погребочков (один Ричмонд на этом фоне - незапятнанно-аккуратный в своем голубом беретике и окладистой бороде). Точка вышла символическая, как я не знаю что. Финальный, блин, аккорд. По-моему, народ оценил.
*А чтобы мало не показалось, Мартин, позвав всю компанию обратно на бис, повернулся к залу (кстати, зал уж такусенький, что Донмар рядом с ним - роскошный официальный дворец, это уже просто был какой-то Пятый Этаж Ленинградского ТЮЗа, даже публика сидела вокруг, а не напротив)... и, прямо из этого своего десантного наряда, из-под огромного кровавого пятна на личности, из только что живьем евшего партнеров и публику образа взял да и улыбнулся радостно, как он умеет, заразительно, естественно и неотразимо, конкретной улыбкой хорошего человека, настоящей, хоть в палату мер и весов. Сказать, что шаблон взорвался а когнитив задиссонансил нафиг - это ничего не сказать*.
(И опять я, трусливая собственница, побоялась, что отнимут телефон и не сфоткала. О, жалкий жребий мой и все такое).
Свершилось. Ричард. Третий. Фримен.
Автор: strengeress
Источник: strengeress.livejournal.com/35255.html
Кликабельно
...И таки да, они это осовременили. Семидесятые? Ну, судя по состоянию телевизоров и наличию факсов - похоже. Но, что ценно - это не главное, они не наслаждаются своей изобретательностью (как неоднократно пострадавшая, свидетельствую - это кое-чего стоит).
читать дальшеМечи, щиты и канделябры (а также бочка с мальвазией, благополучно в наши безалкогольные времена замененная на аквариум с водорослями - вот учитесь, как остроумно избегать столкновений с Политкорректными Отрядами) похерены не зря. Все прибамбасы и рюшечки апдейтинга работают на идею, на ритм и общую картину - от грозного бульканья фотоэлемента в дверях при каждом новом явлении и микрофонов, хватаемых персонажами, когда приходит время что-то официально объявить или кого-нибудь проклясть, до безнадежно дергающихся дверей лифта, не впускающих пытающихся спастись жертв и мучительно, до странности знакомого кабинетика, где два амбала в униформе молча и фоном к очередной сцене, даже без особого освещения, прессуют по всей программе опального братца бывшей королевы (даже лампу в глаза не забыли, не хватало только портрета Сталина на стене, при этом строго нейтрально все, никаких прямых географических намеков).
И да, Мартину удалось, похоже, добавить еще один тип - четвертый, по моему счету - в классификацию Ричардов.
Собственно, это в некотором роде гибрид из уже существующих - инопланетянин и остервенелый гопник :-) - но целое в очередной раз, как у талантливых людей бывает, оказалось больше своих частей и слагаемые совместились во что-то качественно новое. Ибо получился в итоге небывалый до сих пор - и совершенно естественно вписавшийся в Шекспира - Ричард-бюрократ. Машинка, работающая четко по программе. И совершенно, напрочь, не воспринимающая никакой метафизики (то есть, проклятий побаивается, но в целом довольно рационально, как другой прячется от дождя).
Кликабельно
Все у него явно насквозь продумано и ничего на него не действует. (Развлечь может, разозлить - бывает, особенно когда недодают что-то с его точки зрения положенное *а положено ему по умолчанию все, этот постулат там незыблем* или пытаются возникать на любую тему, - но как-то смутить, вызвать любой вариант эмпатии или хотя бы огорчить... это уж извините.
Глаза - медные пятаки и одновременно черные дыры. Ухмылочка прочитывается почти в любой момент существования на сцене, и чем она благодушнее, тем более людоедская, причем ему для этого даже скалиться не надо). Даже свой знаменитый начальный монолог обращения в негодяйство - "решился я свершать злодейские дела" гражданин Йорк произносит, как план работ на ближайший период составляет, отчетно-сосредоточенным тоном, пункт за пунктом, со вкусом, но деловито. (Там вообще очень четко и здорово это оформлено: он это все говорит в режиме остановившегося времени - окружающие замирают и уходят в сумерки, это нам его мысли, невидимые другими, овеществляют, он не вслух это выдает, на самом деле, а помалкивает про себя, смешавшись с общим весельем победителей, жестяным бухгалтерским звуком, но при этом с обертонами бряцающего кимвала).
Кликабельно
Это вообще очень деловитый Ричард, такой "человек на все времена", всегда оказывающийся в нужном месте, всегда создающий у всех ощущение, что все устроит, бесконечно вкрадчивый до поры, простенько-сентиментальный с одними, сочувственно-твердый с другими, на него так удобно рассчитывать и так не приходит в голову бояться - когда дело доходит до претензий на трон, никто даже сообразить не успевает, что происходит, как-то все получается само собой. И одновременно настолько безмятежно наглый, неостановимо, спокойно бесстыже-напористый, что та же королева Анна банально не может поверить в то, что видит перед собой. И сама придумывает ту самую безнадежно-безумную любовь Ричарда к себе и даже его раскаяния, потому что - ну не может же быть! Ну что-то же должно стоять за этим выпяченным подбородком, остановившимся взглядом, шутовским коленопреклонением и полным отсутствием реакции на весь ее гнев и угрозы! Не просто же так он лезет на рожон и бульдозером накатывает на вдову убитого им же...
Просто, дамы и товарищи, просто. Просто он хочет того, чего он хочет, и никаких других причин не нужно, и никак иначе действительности развиваться он не позволит. Работящий индивидуум и весьма ответственно к своим задачам подходящий - вечный двигатель такой, с гримасой на любой случай жизни и терпением удава (каковые периоды ему явно скрашивает предвкушение - надо видеть, с каким насмешливым удовольствием он ест своих будущих жертв глазами, именно ест, с хрустом, с чавканьем, молча презирая прямо в лицо, не переставая любезничать и похваливать).
Кликабельно
Работает, надо сказать, иногда грубовато - когда организованная им же делегация просителей его на царство является "нарушить уединение благочестивца", он такой цирковой балаган устраивает из своей телесной немощи (так-то на нее особо не жмут, горб скорее похож на сутулость и ногу чуть подволакивает, а тут прямо начинает вихляться всем телом, как бы из последних сил удерживая баланс почти беспорядочно болтающихся плеч и совершенно в другую сторону закручивающегося таза), что вспоминается одновременно резко усилившийся у власти грузинский акцент Иосифа Виссарионовича и булгаковское цирковое представление свиты Воланда *да тут еще и Бэкингем ораторствует-юродствует с хорошо разыгранным административным восторгом и припадочным патриотизмом не хуже любого Бенгальского, аж очки подпрыгивают и усики вот-вот на сторону свернутся*.
Но, как говорится, важнее всего результат, а этот перебор у этого Ричарда всегда и везде эффективен. Чего у него не отнимешь - это способности заканчивать начатое. Хватка бульдожья, да, на всех уровнях, вплоть до прямо физического: в драке выглядит хлипковато (даже против женщин) но вцепляется пиявкой и передавливает-таки. Там в конце он и призраков зарежет (по второму разу, ага, в замогильно-зеленом свете, так что упомянутый Бекингем, не будь дурак, провозгласив свою часть проклятия, благоразумно сам смоется обратно в преисподнюю от греха), и на револьвер Ричмонда попрет с рычанием, когда выяснится, что деваться некуда, и коня не будет.
(Кстати, это самое прославленное "коня!" у него звучит, как "эй, ты лошадь... а давай ты меня спасешь, а?" Чем не страдает Ричард Фримена, так это высокопарностью и манией величия, ему пофиг на то, чтобы выглядеть красиво, у него все по делу, и когда он кривляется, то чисто ради кайфа, совершенно как-то инстинктивно. Ну вот прет его, когда, например, бывшая королева, у которой он высуливает последнюю дочь *предварительно прикрутив к стулу*, неуклюже и сжавшись, улепетывает от его головорезов, так прет, что он аж передергивается и умиленно сам съеживает плечики и сводит коленки, типа, ути, какая она вся стеснительная, "плутовка, шалунья, какая теплая лапка", мгм. Зал на это короткое движение судорожно заржал, потому что действительно фарс-гиньоль, но при этом концентрация чего-то такого реального, что хорошо, что я это смотрела не на ночь. И когда можно включить барабанное звуковое сопровождение в ответ на очередные проклятия доставшей матушки - тоже прет: подергивает головой в ритм, скалится, пялится... хотя довольно злобно, видно, чувствуя, что тут, как с той же Анной, не получится, ни обаять уже, ни напугать).
Короче, в общем и целом, там да, нет Великого и Прекрасного в Своей Ужасности Зла - и деревянных игрушек оскорбленного калеки нет тоже, и, пожалуй, случайно залетевшей в наш мир и не совпавшей с ним Чуждой Сущности можно также не искать. Для этого человека - человека-человека, почтеннейшие, не обольщайтесь - просто тупо не существует ничего, кроме себя и своих желаний. И он реально праведно бесится и стервенеет, если ему не подают желанное блюдо, а любой, на ком в данную секунду есть желание и возможность оторваться, воспринимается законной добычей. И очередную жертву он давит даже без злости, а все с тем же вкусом и усердием исполнителя своих священных желаний. (И еще потом обнюхает и утробно порычит, причем выглядит это так естественно, что я не завидую первому ряду).
А желания те - крайне базовые. Уровень джунглей по Дарвину (может быть, с небольшими обертонами Фрейда, но не о сексе, а о власти и доминировании). В некотором роде, Ричард Фримена - это воплотившаяся в одном конкретном индивидуе толпа в худшем смысле этого слова. Живущая на инстинктах, танком без тормозов прущая к желаемому и радостно сложившая с себя любую ответственность. А теперь представьте себе, если такое еще и талантливо и обладает хитростью сумасшедшего (хотя три четверти оной хитрости обеспечивается простодушием окружающих, слишком в свою очередь занятых собой, чтобы замечать творящееся вокруг или отвлечься от текущей выгоды). Интересы, так сказать, возведенные в абсолют. Человек практический - аж до крайности. Ничего личного, просто "хочется мне кушать". (Он даже местами способен оценить - в своей системе предпочтений - качества своей дичи, так сказать. Надо видеть, с каким удивленным и просто-таки веселым одобрением он реагирует на издевательства младшего из стоящих у него на пути принцев, когда тот изображает калечества дядюшки, пыхтя и прихрамывая *кстати, в этот момент родство с тем дядюшкой вспыхивает яркими красками*. Типа, какой не по годам развитый умница, хоть кто-то нормальный среди окружающих занудных дебилов, еще от горшка два вершка, а прямо как человек, приятно посмотреть... Потехе - час, делу - время, одно другому не третье).
Кликабельно
Так что когда начнутся те самые ночные кошмары и воспоминания с парадом погубленных в воспоминаниях, то ощущение такое, что марионетку просто заело и машинка сломалась. Он даже говорит на разные голоса, и скорость выпаливания фраз доходит до световой (но при этом слышно каждую букву - английская театральная школа, блин), как будто, потеряв нить, пытается ее поймать, как будто где-то какое-то колесико соскочило и завертелось мимо зубчиков, что-то не сработало, где-то не сошлось, что-то начало происходить беспричинно, и лицо у него такое озадаченное, и улыбка нервно скособочена, как будто все пошло не так на пустом месте, то ли завод кончился, то ли сам себя перехитрил - налюбив всех, не верит никому и отовсюду ждет нехорошего. Вне резона. Просто по принципу перехода количества в качество. Почти уже повизгивает - "ведь я люблю себя" - чтобы не начать себя же рвать когтями...
И что особенно прекрасно в этой дерущей морозом по коже почти уже комедии (сколько раз аудитория за время спектакля "восхохотавше под лавкою", я лично со счета сбилась, в этом смысле данная постановка точно рекордсмен, Брехт отдыхает) - это то, что актеру не приходится работать ни "за всех", ни, тем более, "против всех". Там все со всем сведено, всем есть место и, повторюсь еще раз, все обосновано и проявлено.
Весь настрой спектакля соответствует герою - все предельно ярко, доступно и беспощадно.
Никаких вам, любезная аудитория, абстрагажей, никакого шанса умозрительно, без конкретики, не видя результатов наслаждаться ричардовским мастерством гениального негодяя - все его подвиги поданы предельно наглядно и без всякой эстетизации, от долго и терпеливо висящей в руке исполнителя заказа окровавленной головы Хастингса, которой Ричард еще долго вычитывает свои наставления, до прямо на сцене собственноручно истребленной Анны (это насчет драки с женщиной и утробных звуков над телом - она ведь реально отбивается, никаких там "в книжке написано, что ты умираешь, так не задерживайся").
Только что мальчиков-наследников все ж милосердно-канонически приканчивают не у нас на глазах, но и то убийца является с сообщением настолько расхлюстанный, вдрызг даже не нахлеставшийся, а явно обдолбанный, не очень даже реагирующий на кидающегося на него с требованием отчета короля - что это многое дает понять о процессе. Даже руки *на которые он все время смотрит* все еще растопырены и согнуты в локтях... (Кстати, ах какие там мальчики. Ну какие потрясающие мальчики. Особенно старший. Лет тринадцать человеку много-много, - а элегантность *без всякого напряга, как в ней родился*, достоинство и сдержанная воспитанность, в которой самоуважение безоговорочно предполагает уважение к другим, просто какие-то запредельные. И все это за пять минут сценического времени. Его даже жалеть как-то не получается, он выше этого, реально. Дживз мог бы с ним на равных разговаривать
). И загроможденное пространство, в котором всем тесно (но в которое при этом поразительно многое помещается, от того самого кабинетика до заваленного разрушениями поля боя, напрямую выходящего в банкетный зал и опустевший тронный холл)...
И беспощадно-безжизненный белый свет вперебивку с похоронным зеленым и потусторонним сумеречным стробоскопом.
И смесь прозаических реалий, тех самых погон, беретов, лифтов и автоматов, с не менее спокойно в этом во всем существующей мистикой - еще более убедительной в своей бесцеремонной доступности, чем любое этнографическое ретро: когда Маргарита из побежденного ланкастерского дома проклинает род и присных Ричарда, она вообще держится бестревожно, как может только призрак.
(Ну или человек в окончательном отчаянии, конечно, но вот эти седые космы над праздничным белым шелковым платьем, этот звучно-раскатистый голос и не менее обстоятельный, чем у самого Ричарда, тон, в сочетании с босыми ногами и непринужденно-величественной позой - встала, не торопясь, на конторский столик и изложила всем сестрам по серьгам, - от этого реально отдает неуязвимостью и вечностью).
И потом еще присутствует при каждой казни, при каждой гибели, неотрывно вглядываясь в погибающих - нет, не прямо радуясь их гибели, но как-то будто насыщаясь, что ли, этим зрелищем, будто видя в этом какую-то необходимость... (А уж с каким кайфом вышеупомянутые покойники в вышеупомянутую Ночь Кошмаров припоминают Ричарду все хорошее и насылают на него все плохое, это прямо вообще - Хастингс, тот аж даже хрюкает на радостях).
Такой вроде бы приземленный вариант прочтения Шекспира - и так доходчиво подает постулат, что "брань на вороту не виснет", "сила солому ломит", "правда хорошо, а счастье лучше" и прочая житейская мудрость подобного же рода... ну, скажем, не столь безусловны и надежны, как может показаться на первый взгляд. Что натворенные гадости таки могут накопиться до критической, материализующейся массы - и срикошетить по всему периметру... (Может, возникшая у меня в зале мысль, что тиранов, хотя бы потенциальных, стоило бы водить на этот спектакль для хоть какой-то вероятности профилактики, и несколько наивна. Но что им не понравилось бы - готова поручиться).
И близкое - буквально стол в стол, до электрического разряда близкое - соседство двух лагерей перед последним боем, Ричард напротив Ричмонда, чуть что не хором готовящие каждый свою армию к драке, вроде бы и контрастно, но местами где-то на грани сходства: пока Ричард приглашает солдат и офицеров разделить его цинизм и посмеяться над совестливыми дураками, Ричмонд, местами едва ли не смущенно покашливая, сулит своим едва ли не те же самые удовольствия, только еще "во имя и на основании"...
А как явственно - без всяких постмодернистских изысков и исправлений оригинала, без шитья дел победителям (как в "Макбете" с Шоном Бином когда-то, где Макдуф, едва ворвавшись в замок Дунсинана в гитлеровском прикиде, тут же перерезал ближайших соратников), слово в слово по пьесе - нам дают понять, что ничего не решается обычным уничтожением Дракона... Ричмонд всего только навсего выдает свою победную реляцию с благородными намерениями так старательно и памфлетно-лозунгово, с каким-то при этом безрадостно-затравленным взглядом, и таким безлично-государственным тоном (и актер еще как-то умудряется выглядеть "вживую" несчастливее и напряженнее, чем его же лицо в телевизоре, который напрямую передает населению речь нового правителя), и с таким странным безнадежным надрывом взвывает, закончив запись - одновременно вроде бы торжествующе вскидывая кулаки, - что отсутствие безусловного выхода из положения, созданного всего-то "естественными человеческими стремлениями" просто-таки можно резать ножом, оделяя порциями всех присутствующих.
И что-то еще дополнительно особенное, беспристрастно-четкое, доводящее концентрацию происходящего почти до ощущения дыхания чистилища, пардон ми за пафос, прибавляется к этому всему ярким светом и громкими звуками... почти все из коих - механического, не человеческого происхождения (магнитофон, телевизор, выстрелы, трубы... люди тут редко кричат, даже Ричард, хотя он чаще других: они просто не успевают...)
А потом они все вышли кланяться. И это, я вам скажу, было зрелище (ибо вышли, понятное дело, не переодеваясь и не прихорашиваясь. Практически все, как один - в хлам, по уши, угвазданные кровью, в раздрызганной одежде, лохматые, взмокшие, обильно политые водой из аквариума и вином из ричардовских погребочков (один Ричмонд на этом фоне - незапятнанно-аккуратный в своем голубом беретике и окладистой бороде). Точка вышла символическая, как я не знаю что. Финальный, блин, аккорд. По-моему, народ оценил.
*А чтобы мало не показалось, Мартин, позвав всю компанию обратно на бис, повернулся к залу (кстати, зал уж такусенький, что Донмар рядом с ним - роскошный официальный дворец, это уже просто был какой-то Пятый Этаж Ленинградского ТЮЗа, даже публика сидела вокруг, а не напротив)... и, прямо из этого своего десантного наряда, из-под огромного кровавого пятна на личности, из только что живьем евшего партнеров и публику образа взял да и улыбнулся радостно, как он умеет, заразительно, естественно и неотразимо, конкретной улыбкой хорошего человека, настоящей, хоть в палату мер и весов. Сказать, что шаблон взорвался а когнитив задиссонансил нафиг - это ничего не сказать*.
(И опять я, трусливая собственница, побоялась, что отнимут телефон и не сфоткала. О, жалкий жребий мой и все такое).
@темы: Любимые люди, Шекспир
-
-
17.03.2015 в 11:08-
-
17.03.2015 в 11:10-
-
17.03.2015 в 11:24-
-
17.03.2015 в 11:36