[sholay]

Помню, как прочитала этот материал в библиотеке. Как потом делала ксерокопию. А потом и сам журнальный разворот заполучила (библиотека списывала макулатуру, спасибо, разрешили подергать из отложенной стопки). И все хотела скопировать текст сюда... Пока раздумывала, это сделали другие. Обожаю эту зарисовку и особенно про Пентагон и радиус двух столиков!!!

Отсюда: vk.com/goldenyears?w=wall-5647_158877%2Fall

МУЗЕЙ ВОСКОВЫХ ФИГУР
Автор: #DavidBowie, английский певец, композитор, актер и художник.
Ровесник № 4 1996, стр. 30-31.

"Дурная компания" – ну, с этим все понятно: плохие мальчики, плохие девочки и соответственные развлечения - об этом жужжат родители в каждом доме. Но что может быть дурного в хорошей компании? Вообще-то ничего. Небезызвестный тебе Дэвид Боуи так и говорит: ничего. Ничего плохого, но и ничего хорошего. Просто ни-че-го, Боуи вспоминает свою молодость, проведенную в американской богеме, – у них это называется "андеграунд", у нас – "тусовка". Ты наверняка оказывался в таких компаниях, где все с умным видом рассуждают о совершенно непонятных тебе вещах, готовятся к необыкновенным свершениям – в общем, чувствовал ты себя рядом с великолепными парнями и девчонками полным ослом и мечтал, как бы стать среди них своим. Почитай Боуи – может, его размышления немного охладят твой пыл и заставят задуматься: чего же, собственно говоря, ты хочешь от жизни. Это далеко не праздный вопрос, чем раньше ты его себе задашь, тем лучше. Проще всего нахвататься верхушек знания и щеголять в компании простаков мудреными словечками и понимающе усмехаться при встрече со "своими". Самое развращающее в "тусовке" то, что она никуда не движется, а за разговорами скрывается нежелание делать хоть что-то. В каком-то смысле классическая "дурная компания" лучше, там хоть что-то происходит. Боуи называет американскую "тусовку" музеем восковых фигур и объясняет – почему. Соглашаться с ним или нет, решать тебе.

"Во все времена было искусство для толпы, то есть не искусство вовсе, а что-то вроде духовной жвачки, и искусство для отдельных представителей толпы, которых жвачка не удовлетворяет. Я не берусь судить толпу, но лично мне товары для массового потребления противны – если кто-то довольствуется дерьмом из "Макдоналдса", это меня не касается. Да, хороший ресторан стоит дорого, но за штучный товар надо платить. Люди, которые делали литературу, музыку и живопись для избранных, раньше объединялись понятием "богема" – американцы заменили его словом "андеграунд". Моцарт – для толпы, Сальери – для андеграунда. Есть легенда, согласно которой Моцарта убил Сальери – можно сказать иначе: это андеграунд выиграл битву с искусством для народа. Ничего личного против Моцарта, но я воспринимаю его смерть не как отдельного очень талантливого человека, а в качестве представителя зашоренной, тупейшей части общества. В общем-то, его смерть ничего не решала, вопрос в другом: гениальный творец для толпы или посредственный новатор – кому отдать предпочтение?"
Сильно, да? Но это не я придумал, а Эбби Хоффман. Перед смертью он требовал, чтобы эту фразу вычеркнули из его книжки про андеграунд – он клялся, что валял дурака, но кто же поверит, что памятник по ночам слезает с пьедестала и мочится на здание ратуши?
Американский андеграунд – это Нью-Йорк, а еще конкретнее – подвальчик "Канзас-сити у Макса" (Max's Kansas City) на углу Парк-авеню и 17-й улицы, который открылся летом 1966 года – правильнее было бы назвать его "Франция, как ее представляет себе Макс", но об этом позже, и в конце концов хозяином-то был Мики Раскин по прозвищу Макс, он так решил, так и стало. Там в конце шестидесятых я познакомился с Игги Попом и Лу Ридом – мы оказались за одним столиком. Я словно попал на небеса! Две живые легенды американского альтернативного рока тех лет – я разинув рот наблюдал за тем, как они целый час молча пили пиво. В 1969 году там часто бывали Джими Хендрикс и Дженис Джоплин, Джейн Фонда, Джим Моррисон... Даже сам Феллини – они с Энди Уорхолом выпили по рюмке, и мэтр оплатил обед для всей компании. Потом Энди два квартала бежал за его машиной, пытаясь отдать ему деньги, а когда вернулся, Хендрикс и Моррисон уже пели про это песню. "У Макса" можно было видеть, как рождается мечта и что с ней потом происходит.
Вначале туда повадились те, кого я про себя называл "абстрактно мыслящими импрессионистами с уклоном в алкоголизм и поножовщину". Хозяин кабачка Мики собирал их картины и пластинки, слушал их стихи и прозу – все они были его друзьями, а те, которые еще не были, становились ими после пары стаканов бургундского. Там курили "Голу-аз", пили "Шабли" и цитировали Брессона – там был культ Франции, и мы пытались говорить по-французски. С Францией в сердце Джим Моррисон ехал на запись нового альбома The Doors, и те, кто слушал "Strange Days" и "Waiting For The Sun", не понимали, что слышат американское эхо Великой французской революции... До сих пор не знаю, почему мы помешались именно на Франции, но так было.
Я говорю "мы", но хоть я и был завсегдатаем подвальчика, всегда оставался гостем из Европы — потому меня там и принимали, и любили: я был из Европы. А Европа – это то место, где, поводив носом по карте, можно наткнуться на Францию. Значит, почти из самой легендарной страны. Нико, Аманда Лир, Мик Джегер – как и я, все они проходили "за почти французов".
Настоящая жизнь была "У Макса", снаружи – ее иллюзия. По-моему, именно так американский андеграунд воспринимал и воспринимает свои отношения с "потусторонним" искусством. Это своего рода антипатриотизм, когда родное и близкое заведомо лишается права считаться истинным, а все, что издалека, – высший пилотаж. В общем, Америка и Франция, Моцарт и Сальери. "Канзас-сити", который на самом деле Париж. После тридцати андеграунд проходит и хочется чего-то спокойного.
Для того чтобы тебя нарекли человеком богемы, надо было бывать "У Макса". Одна-единственная проблема возникла с Джоном Ленноном: он изо всех рвался в андеграунд, а андеграунд никак не мог понять, зачем Самому Главному "Битлу" – все с больших букв – это надо? Леннон был готов отречься от такого прошлого, за которое любой из "Макса" взял бы штурмом Пентагон и продал все его секреты русским, ради сомнительного удовольствия регулярно напиваться с людьми, считающимися гениями в радиусе двух столиков! В общем, Леннон у нас своим не стал, а вот экзотическую Йоко приняли "на ура". Помню, тогда меня это испугало, да и сейчас, признаться, настораживает: неужели организм богемы устроен таким образом, что в нем приживаются только посредственности, а по-настоящему талантливых людей он отторгает? А как же Хендрикс, Моррисон и Джоплин? Ну да, они вон где, а мы... Вот они мы, богема. В общем, грустные мысли вызвал у меня прием Йоко Оно в ряды французов.
В 70-е я появлялся "У Макса" реже, хотя по-прежнему был влюблен в Нью-Йорк и приезжал сюда часто, даже очень часто. У меня заладилось с работой, я много писал и выступал, и проводить дни и ночи за рюмкой стало делом хлопотным. Но когда мне удавалось выкроить время, я заставал "У Макса" все те же персонажи – только в отличие от меня никто никуда не спешил. Тот длинноволосый парень, что всегда сидел за столиком справа и говорил про то, как напишет гениальную картину, по-прежнему сидит за тем же столиком, по-прежнему говорит о картине, вот только облысел и навесил пару новых колец. Я так понял, что картину он еще не написал.
И мне стало понятно, почему мы так радовались, когда в подвальчик заглядывали Энди Уорхол и Лу Рид, а один раз весело скатился по ступенькам Пол Маккартни – задержись они у нас, и стали бы как мы. Приятно, когда ты – как Маккартни или Феллини.
И все же в 70-е лица в интерьере "У Макса" поменялись – одно время здесь крутился Сид Вишез, но даже по меркам андеграунда он был слишком сумасшедшим. Одно дело выдавать себя за безумца, и совсем другое быть им. Сид был, и потому в его обществе все чувствовали себя очень неудобно – если он злился и говорил собеседнику, что убьет его, никто бы не поручился, что парень доживет до утра. Потом Вишез ушел. Вначале из кабачка, потом из богемы, а потом из жизни. Обычно именно в такой последовательности персонажи от "Макса" устремлялись к славе – если, конечно, устремлялись. Вначале они прибивались к какому-нибудь настоящему делу и переставали просиживать дни и ночи за стойкой, потом дело забирало их настолько, что сыпались не то что компании – семьи, а потом – если они были готовы идти до конца – либо поднимались на самый верх, либо обваливались туда, откуда выхода нет. Единственное известное мне исключение – Дебби Харри, она же классический представитель местной фауны. Она везде на месте – официантка в стрип-баре, певица в Blondie, очаровательная собеседница, милейшая любовница. Женщина многих дарований, но ни одного развитого в полной мере. Я ни в коей мере не желаю оскорбить Дебби – я едва не стал ее очередным мужем, но меня никто и ничто не убедит, что она – звезда. Хотя бы потому, что ей так удобно "У Макса". И потому она никогда не шла до конца, а такой шанс у нее был – один, насколько мне известно, но она побоялась им воспользоваться. Это типично для людей богемы: панический страх перейти от слов к делу.
Андеграунд связан с культурой, в основном, знанием – представители андеграунда в целом неплохо осведомлены о культурной ситуации текущего момента, отлично знают, что было в прошлом, и их переполняют идеи, как все это изменить в лучшую сторону. Проблема заключается в том, что каждый отдельно взятый "максовец" убежден, что культура – это он. Исходя из этого убеждения, и создаются планы по донесению истинной культуры до страждущих масс. Я достаточно трепетно отношусь к тому, что делаю, но даже на секунду не могу вообразить, что произойдет, если весь мир начнет жить по рецептам Дэвида Боуи. Наверное, это был бы очень неприятный мир. Типа коммунального сумасшедшего дома. И я бы не хотел быть ни его президентом, ни главврачом, ни тем более гражданином пациентом. И если даже я не желаю жить во вселенной, устроенной по моим чертежам, то кто на это отважится? И, естественно, мне не улыбается очнуться где-нибудь посередине персонального кошмара Генри Роллинза. Поэтому с некоторых пор эстетика андеграунда напоминает мне музей восковых фигур мадам Тюссо: все как в жизни, только мертвое.
В идеях андеграунда можно найти рациональное зерно – можно, например, сделать вывод, что в андеграунде интересно побродить, но прописываться там навсегда не рекомендуется. Эта мысль с педагогическим оттенком, но внушать ее бессмысленно: через андеграунд надо пройти и выжить либо не лезть туда вовсе. Все зависит от того, как у вас обстоит дело с извлечением выводов из личного опыта. Если вы способны отнестись к неделе утомительных разговоров о смысле жизни как к экскурсии в Музей современного искусства, можете смело отправляться к "Максу", ничего серьезного вашей психике и будущей карьере не угрожает. Надо только все время помнить о тех, кто безвозвратно сгинул там, – их гораздо больше, чем тех, кто выбрался. А уж тех, кто потом сумел что-то сделать, еще меньше. Надеюсь, я один из выживших.

Со Свелейшим по "подземке" гуляла
Ксения Полина