КОРОЛИ И СТРАНА ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО КАТАРСИСА. ЧАСТЬ 1

[sholay]

Отсюда: www.dtbooks.net/2016/01/1.html#more

НАТАЛЬЯ ФОМИНЦЕВА: КОРОЛИ И СТРАНА ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО КАТАРСИСА. ЧАСТЬ 1.

Начали появляться рецензии на цикл Грегори Дорана King & Country в Барбикане, который скоро завершается - сегодня с очередного спектакля "Ричард II" стартует третий цикл тетралогии. Этот отзыв на показы 10 и 12 января принадлежит автору наших предисловий и участнику нашей команды Наталье Фоминцевой.

Оригинальный пост: country-n.livejournal.com/292440.html



Ну что, приступим, помолясь.

КОРОЛИ И СТРАНА
ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО КАТАРСИСА.

ЧАСТЬ 1.

Небольшое вступление. Цикл King&Country – история о том, как сразу, одним пакетом, сбылись мечты двух последних лет моей жизни. Все началось со спектакля «Ричард II», поставленного Грегори Дораном на сцене Королевской Шекспировской Компании в Стратфорде-на-Эйвоне в 2013 году (в главной роли сами знаете с кем) и продолжилось постановками «Генриха IV» и «Генриха V». На самом деле говорить о сбыче мечт странно – я как бы даже не мечтала: 1. Вообще увидеть все это вживую. 2. Увидеть все три постановки в одну неделю. 3. Увидеть в Лондоне. Но все случилось. Сразу на берегу скажу, что King&Country – самое сильное культурное впечатление ну если не за всю мою жизнь, то за последние десять лет точно. Потому что во-первых, это живой театр (скриниг, спасибо, что ты есть, но ты не передаешь и сотой доли). Во-вторых, это кажется лучший в мире театр. В-третьих, Дэвид Теннант. В-четвертых, Алекс Хассел. В-пятых, Грегори Доран. В общем, дальше – в подробностях.

Показать все четыре хроники, как один цикл было идеей чуть больше, чем гениальной. Это конечно уже делали в «Пустой короне», но там почему-то не возникало эффекта одной истории. У Грегори Дорана получилось – хотя изначально, как выяснилось, он такой цикл не задумывал; в частности «Ричард II» ставился, как отдельная история (и поэтому именно «Ричард» в рамках цикла претерпел самые большие изменения – и речь не только о касте).

Показанные подряд, все три (если считать обе части «Генриха IV» как одну) истории, встав в линию, зазвучали ярче и сильней. У меня в частности ушли все вопросы к «Генриху V» - он вдруг очень четко вписался в контекст и стал - неожиданно для меня – самым сильным впечатлением цикла. Доран как всегда искусно расставил акценты, и стало очевидно, что все венценосные (или претендующие – как Хотспер) герои этой истории проходят примерно одни и те же этапы: колебание между величием и человечностью, понимание ответственности за людей и страну, тяжесть выбора, иногда – по живому (капитуляция Ричарда, отречение от Фальстафа), предательство некогда друзей.

Перенос на другую сцену и показ всех спектаклей подряд стал причиной изменений в сценографии и касте (а кое-где и в концепции), но безусловный плюс был в непрерывности этой истории. Ну и в концентрации прекрасного в отдельно взятом Барбикане в январе 2016 года.

А теперь детально.


РИЧАРД II

Его коснулись конечно самые большие изменения: во-первых, все же прошло два года, во-вторых, новый каст – новое прочтение некоторых персонажей. В третьих, как я уже говорила выше, «Ричард» ставился как отдельный спектакль, а тут нужно было вписать его в цикл: из-за этого история в целом стала слегка другой: изменился образ самого Ричарда.



Фото Юлии Расковой с поклонов

Начнем с каста. Джаспер Бриттон в роли Болингброка – самая сильная замена. Мы, как люди, воспитанные скринингом, конечно, сначала очень расстроились, (тем более, что видели и помнили Бриттона в образе сломленного Генриха IV и не представляли, как он сыграет Болингброка, еще бодрого и полного сил). И да, почти весь первый акт «Ричарда» я пыталась принять и понять нового Болингброка (Бриттон, кстати, играл его с нуля, заново, как будто Найджела Линдси там и не стояло, в отличие от Сэма Маркса, который, играя Омерля, иногда внезапно начинал говорить с интонациями Оливера Рикса). Зато, поняв, осознала, что он мне очень нравится (и еще мне кажется, что Бриттон просто как актер сильнее Линдси, хотя, по одной роли судит сложно – возможно, такое ощущение сложилось из-за того, что Бриттон просто играет более сильного человека).

Джаспер Бриттон – актер очень и очень хороший: живой, подвижный, текучий, нервический. Новый противник Ричарда – острый, саркастичный. Обаятельный. Не без чувства юмора. Иногда – срывающийся чуть ли не в истерику, как у гроба Глостера или в Ковентри. Его не делает окружение: он с самых первых секунд своего возвращения в Англию знает, зачем приехал. Он хороший политик, довольно ловкий интриган и неплохой знаток человеческой натуры: он мастерски сразу после пленения Ричарда ловит на крючок Омерля (Бриттон сыграл это одним взглядом), потом методично загоняет его в угол и фактически вкладывает нож в его руку (причем, мысль об убийстве Ричарда у Болингброка появляется в самом конце, и Омерля он прижимает в общем ради проформы, предполагая, что тот когда-нибудь да пригодится).

Да, самое интересное в этой трактовке то, что Болингброк действительно отдает приказ убить Ричарда. И в финальной сцене его охватывает не раскаяние, а паника человека, который попался; он явно не рассчитывал, что запуганный Омерль его вот так «сольет» (и кстати в этой версии «уход во тьму» его сторонников сделан ярче – Нортумберленд так вообще делает очень явный жест в стиле «э, нет, друг, вот к этому нас не примазывай!»).

Относительно нового Болингброка скорректировал игру Дэвид Теннант: его Ричард более сдержан и точен. По факту они – два сильных и равных противника (Болингброк Линдси откровенно проигрывал Ричарду). Именно поэтому иначе в этой концепции выглядит и сцена отречения: здесь, кажется, у героев – и у Ричарда и даже у Нортумберленда - нет задачи кого-то унизить. Все основные участники этой сцены просто выполняют условия некого договора (корона в обмен на жизнь сторонников?), просто для Ричарда это очень сложные переговоры, и он откровенно срывается (ну и не может упустить шанса их всех в последний раз поддеть). Из-за этого в самой сцене сильно сместились акценты, и выглядит она очень непривычно, хотя, вроде бы все на свои местах: просто Ричард реально разговаривает с Болингброком, а не троллит его. Нюанс: на фразу про «сам себя я свергну» Болингброк просто кивает, как бы соглашаясь: если тебе так проще, давай. Про недовольную палату общин Нортумберленд говорит Болингброку вообще через голову Ричарда: чтение списка преступлений - не элемент глумления, а способ придать новой власти максимальную легитимность (собственно, как оно и было в реальности). После ухода Ричарда Болингброк наступает на зеркало не с целью как-то сохранить лицо (версия Линдси), а как бы говоря Нортумберленду: «У нас получилось». В общем, ничего личного, только политика. А то, что она мимо всего человеческого – так никто не обещал, что будет легко.

Убить Ричарда Болингброк решается не потому, что его гложет отсутствие собственного величия в сравнении с божественным предшественником: нет, это чисто политическое решение: этот заговор чудом удалось раскрыть, а что, если следующий не удастся? Однако, это решение стало роковой ошибкой. И тогда над гробом Ричарда деловой, энергичный победитель-Болингброк вдруг превращается в Генрих IV, каким мы его видим в следующей хронике – раздавленного ответственностью и чувством вины. Трансформация – точнее, ломка, - персонажа, происходит на наших глазах – в секунды (и в эти секунды Бриттон снимает с себя корону и прижимает ее к груди – и таким образом последняя сцена «Ричарда» идеально рифмуется с первой сценой «Гениха»).

Касательно игры Дэвида. Мы видели два спектакля и оба раза это были разные Ричарды: 10-го числа Дэвид гнал текст с бешеной скоростью и напором: его Ричард был жесток, если не жесток, стремителен и остр в первой части (никакого кокетства!), а со второй сразу обрушивал на зрителя максимальную глубину страдания: в сцене отречения его герой говорит свой текст как в забытьи, в бреду, просто сам с собой. Это усиливается в сцене в темнице – там появляется почти обезумевший король, и его текст уже не философское осмысление бытия, а почти поток сознания, методично проговариваемый в попытке не сойти с ума (новый момент, мимолетный, но рвущий душу: Ричард медленно прижимает к губам собственную руку, которую только что поцеловал конюх).

12-го числа Дэвид играл нюансней, спокойней, ближе к версии скрининга. Монолог о мертвых королях звучал вообще идеально: проникновенней, тише, без истерики и кажется в моменте «все умерли» он говорил больше о Буши и Грине, чем действительно о королях. Говоря о сдаче, он не истерично машет мечом на своих союзников, а держит оружие более или менее уверенно, защищаясь от их возражений; по сути защищая свое решение. Можно сказать, что сейчас Дэвид играет Ричарда более близкого к реальности, осознающего свою власть не только как божественную данность, а как цепь решений, как груз ответственности за страну и своих людей.

По впечатлениям: показ 12-го понравился мне больше, он был искусней, тоньше. Но сильный эмоциональный удар, буквально «мешком по голове», был с показа 10-го числа. И именно тогда зал аплодировал стоя.

Еще одна интересная замена каста – Омерль. Сэм Маркс, и это было видно, когда он играл Буши, актер очень нюансный (хотя может быть и не очень большого диапазона – в силу психофизики). И он конечно играл совершенно другую историю.

На вопрос о природе отношений Ричарда и Омерля на встрече с кастом Дэвид сказал что-то общее про человека, который был близок, но предал. Да, оба Омерля были именно об этом. Вопрос в степени близости. Если Ормель Рикса был прежде всего сторонник, то Омерль Маркса – скорее друг или даже больше. И я сейчас даже не об каких-то интимных моментах, хотя новое решение сцены с поцелуем как бы намекает, что эти люди уже делали нечто подобное (к тому же Ричард довольно быстро успокаивает Омерля, вызывает у него улыбку, – проверенный метод?). Но еще раньше, в сцене возвращения из Ирландии, Омерль смотрит на Ричарда, бегающего босиком по берегу моря с тем же выражением, что и епископ Карлайльский – со смесью умиления и нежности (Рикс в этом моменте был более сдержан). И все реплики на берегу, обращенные Ричардом к Омерлю, выглядят как продолжение какого-то их старого разговора, буквально «а помнишь ты говорил… а я говорил тебе!» (по крайней мере, так это было сыграно 12-го). Между ними в Ирландии совершенно определенно были какие-то споры, общение, возможно, они переживали вместе минуты радости.

Рикс играл мальчика, ищущего короля. Маркс играет Омерля, влюбленного в Ричарда-человека. Эта история проще – и поэтому сильней эмоционально. Здесь очень мало вопросов и причины предательства очевидны: страх за свою жизнь. Тема прессинга Омерля в этой версии сделана очень хорошо; а он, кажется, с самого начала боялся именно этого (на показе 12-го числа уже во время слов Ричарда про задний двор Омерль хватает короля за локоть: «Не уходи. Не оставляй меня одного с ними»). Причем, как и очень многие вещи у Дорана, эти сцены решены даже не интонациями – реакциями. К примеру, во второй сцене второго акта, когда идет бросание перчатками, Болинброк Линдси явно не знал, как урегулировать этот хаос. Герой Бриттона же здесь отлично владеет ситуацией – он уходит вглубь сцены, за трон, давая своим сторонника загнать Омерля в угол и вмешивается едва ли не в последний момент, тем самым давая понять последнему верному Ричарду человеку, что с ним можно сделать.

Последней каплей стало предательство отца (в этой сцене кстати Маркс очень хорош – его ужас чувствуется почти физически; мне кажется, главная фишка его Омерля именно вот в этом сыгранном страхе, а не во влюбленности). На показе 12-го была еще одна сильная сцена – с семьей Йорков у Болингброка, когда новоиспеченный король сначала угрожает Омерлю ножом, потом отдает ему этот нож, и в этот момент договор между ними состоялся. Дальнейшую комическую сцену с родителями он тупо отрабатывает: все уже решено, он уже помилован, но нужен повод почему: ну как бы мама попросила.

Конечно, в этой концепции сцена убийства Ричарда выглядит иначе: Омерль всаживает нож в спину короля, одновременно очень крепко обнимая его и утыкаясь лицом ему в шею. Это и убийство и прощание и последнее – очень крепкое - объятие и невысказанная просьба о прощении (и последнее чувство Ричарда здесь гораздо глубже, если предположить, что убил его не просто последний сторонник, а друг или – того хуже – любовник). Определенно, был близок, но предал. Обе истории про это. Разница в деталях, да.

Разочарования:
• Фавориты Ричарда – одна из самых неудачных замен. Начать с того, что они выглядят элементарно младше своих предшественников. Не очень понятно, почему и зачем Ричард окружил себя вообще какими-то детьми. Ну это полбеды: фишка в том, что, кажется, у ребят не было вообще никакой концепции на тему, кто они и что. Для сравнения можно понаблюдать на скрининге за Буши в исполнении Сэма Маркса – там все очень точно и хорошо сделано: у персонажа есть цели, задачи, характер.
• Джон Гонт и Моубрей. Оба – очень формальные. Хотя у обоих – очень интересные фрагменты текста: хрестоматийный про Англию у Гонта и про английскую речь у Норфолка.
• Изменения в сценографии, обусловленные судя по всему чисто техническими причинами. Например, трон не стали водружать на мостик – в итоге там стояло какое-то левое кресло (возле него появляется Ричард в финале), а настоящий трон (кто в Вестминстере был – тот знает) появляется буквально один раз – в сцене отречения, выезжая на небольшой платформе.
Что еще.
• Интересен выбор актрисы на роль королевы. Девушка до этого играла комические роли. В ней нет величия, но есть некая трогательность: ей сочувствуешь. Плюс: были хоть какие-то эмоциональные реакции – искренний испуг из-за действий Ричарда в доме Джона Гонта, ужас от известия о смерти Буши и Грина. И в прощании с Ричардом 10-го числа она очень трогательно обхватила его руками – действительно как ребенок.

Общее впечатление от спектакля – свет, цвет, звук. Совершенно изумительная геометрия движений персонажей по сцене – механизм, который с балкона было особенно интересно рассматривать. Это действительно живой организм, в котором разные детали каждый раз складываются в единую историю. Не важно, как порвет список преступлений Ричард – с криком или очень спокойно (версия от 10-го января). Не важно унижает он Болингброка или борется с ним на равных и совсем не важно по-большому счету как и из каких побуждений он целует Омерля – в любом случае, что бы он не сделал, это будет один и тот же персонаж. Яркий, живой. Настоящий.

Продолжение следует.