И вот там была музыка. Живьем, на потрепанном пианино, вроде простенькое и такое трогательное... Мелодия шла то осторожно, словно на ощупь, то неукротимо ускорялась захлебывающимся вальсом, шла через все три акта, аккомпанируя эмоциям и репликам и словно росла из их ткани. В финале на ее место обрушивалась фонограмма совершенно безумного, адского танго, под которое перед растерянными, охваченными ужасом, нелепыми приятелями, чуть ли не маршируя, шагали умирать прочие персонажи. В центре сцены стремительно вырастала груда тел шекспировского "Гамлета". В наступившей тишине со скорбным пониманием исчезали те, чьим именем названа эта пьеса.
Я смотрела спектакль в мае 90-го, это одно из самых сильных и прекрасных театральных впечатлений.
Мои подруги спрашивали в театре, что за музыка звучит в постановке. "Эннио Морриконе,- был ответ. - "Трагедия смешного человека". На пластинке с саундтреком нашелся ведущий мотив. Вот так он звучит в сборнике хитов:
Фильм я потом посмотрела. Но эта музыка навсегда для меня сплелась с неразлучными приятелями с чемоданчиками в руках, плывущем в зале ароматом горячего, крепкого, свежего кофе и невероятной теплой атмосферой спектакля.