Добро пожаловать на экспресс 999 Галактических Железных Дорог! Если у вас есть билет, можете на нем пересечь Вселенную. Гениальный образ: паровоз с прицепленными к нему старомодными пассажирскими вагонами, бегущий меж звезд по невидимым рельсам. Какие бы катаклизмы не сотрясали космос, Галактический Экспресс упрямо мчит от станции к станции, от планеты к планете, игнорируя войны и все виды различий. Для него самое важное - расписание и безопасность пассажиров. Ступив внутрь 999-го, все становятся равными и одинаково ценными для Локомотива и забавного Проводника. Вас непременно доставят на нужную станцию, независимо от того, кто вы, какая форма жизни или механизм и во что верите. Вселенная летит к чертям, неукротимые пираты Харлок и Эмеральдас на своих кораблях прикрывают Экспресс, пытаясь помочь прорваться 999-му, ставшему символом жизни. Сейчас его конечная остановка - Земля, люди спешат вернуть утраченный дом. Локомотив хрипит, таща по вздыбившимся путям потрепанные, простреленные, битком набитые вагоны. На фоне боевых колоссов - "Аркадии" и "Королевы Эмеральдас" - Экспресс выглядит маленьким, хрупким и... невероятно сильным. Сейчас он - САМА ЖИЗНЬ, упрямая и неистребимая, не смотря ни на что! Как нежный росток, взламывающий асфальт. И он просто исполняет свой долг - доставить Вас на нужную Вам станцию.
Никак не могла решить: какое именно фото Роберта я хочу видеть в своем дневнике сегодня. Да все! Но это перебор. С Днем рождения! Долгих лет и кайфа от жизни и работы!
А я и не знала, что с 2003 года 21 марта празднуется Международный день кукольника. Поздравляют не только театры кукол, но и коллекционеров, реставраторов и создателей огромного и разнообразного мира кукол. С праздником!
Перетаскивать пост целиком сюда технически сложно, поэтому лучше пройти по ссылке и почитать-посмотреть в оригинале. А для затравочки шапка поста и, собственно, ссылка.
Don Juan in Soho, 2017 | Soundtrack
Я, видимо, еще много напишу про спектакль Марбера "Дон Жуан в Сохо" с Дэвидом Теннантом в главной роли (несмотря на то, что времени вообще нет)), но начать я хочу с этого. С "саундтрека". Музыка вся подобрана не случайно, конечно. И лишь одна из композиций, упомянутых Патриком в ремарках в изначальном тексте пьесы, звучит в спектакле: Roxy Music: The Thrill Of It All.
Помню, как прочитала этот материал в библиотеке. Как потом делала ксерокопию. А потом и сам журнальный разворот заполучила (библиотека списывала макулатуру, спасибо, разрешили подергать из отложенной стопки). И все хотела скопировать текст сюда... Пока раздумывала, это сделали другие. Обожаю эту зарисовку и особенно про Пентагон и радиус двух столиков!!!
МУЗЕЙ ВОСКОВЫХ ФИГУР Автор: #DavidBowie, английский певец, композитор, актер и художник. Ровесник № 4 1996, стр. 30-31.
"Дурная компания" – ну, с этим все понятно: плохие мальчики, плохие девочки и соответственные развлечения - об этом жужжат родители в каждом доме. Но что может быть дурного в хорошей компании? Вообще-то ничего. Небезызвестный тебе Дэвид Боуи так и говорит: ничего. Ничего плохого, но и ничего хорошего. Просто ни-че-го, Боуи вспоминает свою молодость, проведенную в американской богеме, – у них это называется "андеграунд", у нас – "тусовка". Ты наверняка оказывался в таких компаниях, где все с умным видом рассуждают о совершенно непонятных тебе вещах, готовятся к необыкновенным свершениям – в общем, чувствовал ты себя рядом с великолепными парнями и девчонками полным ослом и мечтал, как бы стать среди них своим. Почитай Боуи – может, его размышления немного охладят твой пыл и заставят задуматься: чего же, собственно говоря, ты хочешь от жизни. Это далеко не праздный вопрос, чем раньше ты его себе задашь, тем лучше. Проще всего нахвататься верхушек знания и щеголять в компании простаков мудреными словечками и понимающе усмехаться при встрече со "своими". Самое развращающее в "тусовке" то, что она никуда не движется, а за разговорами скрывается нежелание делать хоть что-то. В каком-то смысле классическая "дурная компания" лучше, там хоть что-то происходит. Боуи называет американскую "тусовку" музеем восковых фигур и объясняет – почему. Соглашаться с ним или нет, решать тебе. читать дальше "Во все времена было искусство для толпы, то есть не искусство вовсе, а что-то вроде духовной жвачки, и искусство для отдельных представителей толпы, которых жвачка не удовлетворяет. Я не берусь судить толпу, но лично мне товары для массового потребления противны – если кто-то довольствуется дерьмом из "Макдоналдса", это меня не касается. Да, хороший ресторан стоит дорого, но за штучный товар надо платить. Люди, которые делали литературу, музыку и живопись для избранных, раньше объединялись понятием "богема" – американцы заменили его словом "андеграунд". Моцарт – для толпы, Сальери – для андеграунда. Есть легенда, согласно которой Моцарта убил Сальери – можно сказать иначе: это андеграунд выиграл битву с искусством для народа. Ничего личного против Моцарта, но я воспринимаю его смерть не как отдельного очень талантливого человека, а в качестве представителя зашоренной, тупейшей части общества. В общем-то, его смерть ничего не решала, вопрос в другом: гениальный творец для толпы или посредственный новатор – кому отдать предпочтение?" Сильно, да? Но это не я придумал, а Эбби Хоффман. Перед смертью он требовал, чтобы эту фразу вычеркнули из его книжки про андеграунд – он клялся, что валял дурака, но кто же поверит, что памятник по ночам слезает с пьедестала и мочится на здание ратуши? Американский андеграунд – это Нью-Йорк, а еще конкретнее – подвальчик "Канзас-сити у Макса" (Max's Kansas City) на углу Парк-авеню и 17-й улицы, который открылся летом 1966 года – правильнее было бы назвать его "Франция, как ее представляет себе Макс", но об этом позже, и в конце концов хозяином-то был Мики Раскин по прозвищу Макс, он так решил, так и стало. Там в конце шестидесятых я познакомился с Игги Попом и Лу Ридом – мы оказались за одним столиком. Я словно попал на небеса! Две живые легенды американского альтернативного рока тех лет – я разинув рот наблюдал за тем, как они целый час молча пили пиво. В 1969 году там часто бывали Джими Хендрикс и Дженис Джоплин, Джейн Фонда, Джим Моррисон... Даже сам Феллини – они с Энди Уорхолом выпили по рюмке, и мэтр оплатил обед для всей компании. Потом Энди два квартала бежал за его машиной, пытаясь отдать ему деньги, а когда вернулся, Хендрикс и Моррисон уже пели про это песню. "У Макса" можно было видеть, как рождается мечта и что с ней потом происходит. Вначале туда повадились те, кого я про себя называл "абстрактно мыслящими импрессионистами с уклоном в алкоголизм и поножовщину". Хозяин кабачка Мики собирал их картины и пластинки, слушал их стихи и прозу – все они были его друзьями, а те, которые еще не были, становились ими после пары стаканов бургундского. Там курили "Голу-аз", пили "Шабли" и цитировали Брессона – там был культ Франции, и мы пытались говорить по-французски. С Францией в сердце Джим Моррисон ехал на запись нового альбома The Doors, и те, кто слушал "Strange Days" и "Waiting For The Sun", не понимали, что слышат американское эхо Великой французской революции... До сих пор не знаю, почему мы помешались именно на Франции, но так было. Я говорю "мы", но хоть я и был завсегдатаем подвальчика, всегда оставался гостем из Европы — потому меня там и принимали, и любили: я был из Европы. А Европа – это то место, где, поводив носом по карте, можно наткнуться на Францию. Значит, почти из самой легендарной страны. Нико, Аманда Лир, Мик Джегер – как и я, все они проходили "за почти французов". Настоящая жизнь была "У Макса", снаружи – ее иллюзия. По-моему, именно так американский андеграунд воспринимал и воспринимает свои отношения с "потусторонним" искусством. Это своего рода антипатриотизм, когда родное и близкое заведомо лишается права считаться истинным, а все, что издалека, – высший пилотаж. В общем, Америка и Франция, Моцарт и Сальери. "Канзас-сити", который на самом деле Париж. После тридцати андеграунд проходит и хочется чего-то спокойного. Для того чтобы тебя нарекли человеком богемы, надо было бывать "У Макса". Одна-единственная проблема возникла с Джоном Ленноном: он изо всех рвался в андеграунд, а андеграунд никак не мог понять, зачем Самому Главному "Битлу" – все с больших букв – это надо? Леннон был готов отречься от такого прошлого, за которое любой из "Макса" взял бы штурмом Пентагон и продал все его секреты русским, ради сомнительного удовольствия регулярно напиваться с людьми, считающимися гениями в радиусе двух столиков! В общем, Леннон у нас своим не стал, а вот экзотическую Йоко приняли "на ура". Помню, тогда меня это испугало, да и сейчас, признаться, настораживает: неужели организм богемы устроен таким образом, что в нем приживаются только посредственности, а по-настоящему талантливых людей он отторгает? А как же Хендрикс, Моррисон и Джоплин? Ну да, они вон где, а мы... Вот они мы, богема. В общем, грустные мысли вызвал у меня прием Йоко Оно в ряды французов. В 70-е я появлялся "У Макса" реже, хотя по-прежнему был влюблен в Нью-Йорк и приезжал сюда часто, даже очень часто. У меня заладилось с работой, я много писал и выступал, и проводить дни и ночи за рюмкой стало делом хлопотным. Но когда мне удавалось выкроить время, я заставал "У Макса" все те же персонажи – только в отличие от меня никто никуда не спешил. Тот длинноволосый парень, что всегда сидел за столиком справа и говорил про то, как напишет гениальную картину, по-прежнему сидит за тем же столиком, по-прежнему говорит о картине, вот только облысел и навесил пару новых колец. Я так понял, что картину он еще не написал. И мне стало понятно, почему мы так радовались, когда в подвальчик заглядывали Энди Уорхол и Лу Рид, а один раз весело скатился по ступенькам Пол Маккартни – задержись они у нас, и стали бы как мы. Приятно, когда ты – как Маккартни или Феллини. И все же в 70-е лица в интерьере "У Макса" поменялись – одно время здесь крутился Сид Вишез, но даже по меркам андеграунда он был слишком сумасшедшим. Одно дело выдавать себя за безумца, и совсем другое быть им. Сид был, и потому в его обществе все чувствовали себя очень неудобно – если он злился и говорил собеседнику, что убьет его, никто бы не поручился, что парень доживет до утра. Потом Вишез ушел. Вначале из кабачка, потом из богемы, а потом из жизни. Обычно именно в такой последовательности персонажи от "Макса" устремлялись к славе – если, конечно, устремлялись. Вначале они прибивались к какому-нибудь настоящему делу и переставали просиживать дни и ночи за стойкой, потом дело забирало их настолько, что сыпались не то что компании – семьи, а потом – если они были готовы идти до конца – либо поднимались на самый верх, либо обваливались туда, откуда выхода нет. Единственное известное мне исключение – Дебби Харри, она же классический представитель местной фауны. Она везде на месте – официантка в стрип-баре, певица в Blondie, очаровательная собеседница, милейшая любовница. Женщина многих дарований, но ни одного развитого в полной мере. Я ни в коей мере не желаю оскорбить Дебби – я едва не стал ее очередным мужем, но меня никто и ничто не убедит, что она – звезда. Хотя бы потому, что ей так удобно "У Макса". И потому она никогда не шла до конца, а такой шанс у нее был – один, насколько мне известно, но она побоялась им воспользоваться. Это типично для людей богемы: панический страх перейти от слов к делу. Андеграунд связан с культурой, в основном, знанием – представители андеграунда в целом неплохо осведомлены о культурной ситуации текущего момента, отлично знают, что было в прошлом, и их переполняют идеи, как все это изменить в лучшую сторону. Проблема заключается в том, что каждый отдельно взятый "максовец" убежден, что культура – это он. Исходя из этого убеждения, и создаются планы по донесению истинной культуры до страждущих масс. Я достаточно трепетно отношусь к тому, что делаю, но даже на секунду не могу вообразить, что произойдет, если весь мир начнет жить по рецептам Дэвида Боуи. Наверное, это был бы очень неприятный мир. Типа коммунального сумасшедшего дома. И я бы не хотел быть ни его президентом, ни главврачом, ни тем более гражданином пациентом. И если даже я не желаю жить во вселенной, устроенной по моим чертежам, то кто на это отважится? И, естественно, мне не улыбается очнуться где-нибудь посередине персонального кошмара Генри Роллинза. Поэтому с некоторых пор эстетика андеграунда напоминает мне музей восковых фигур мадам Тюссо: все как в жизни, только мертвое. В идеях андеграунда можно найти рациональное зерно – можно, например, сделать вывод, что в андеграунде интересно побродить, но прописываться там навсегда не рекомендуется. Эта мысль с педагогическим оттенком, но внушать ее бессмысленно: через андеграунд надо пройти и выжить либо не лезть туда вовсе. Все зависит от того, как у вас обстоит дело с извлечением выводов из личного опыта. Если вы способны отнестись к неделе утомительных разговоров о смысле жизни как к экскурсии в Музей современного искусства, можете смело отправляться к "Максу", ничего серьезного вашей психике и будущей карьере не угрожает. Надо только все время помнить о тех, кто безвозвратно сгинул там, – их гораздо больше, чем тех, кто выбрался. А уж тех, кто потом сумел что-то сделать, еще меньше. Надеюсь, я один из выживших.
Нет, я все-таки не буду писать рецензию на "Дон Жуан из Сохо"... ...Извини, gerynych.
Во-первых, никто в очередной раз не прочтет, а и прочтет, так не откомментирует. Театр же. Возможности сходить полный нулевичок (ц) у большинства, только расстраиваться.
Во-вторых, *голосом шварцевского незабвенного короля* я вырождаюсь. Уже ни сил, ни возможностей, ни синонимов. Не говоря о времени и структуризации.
А в-третьих, иди вот и перескажи музыку - даже такую, рваную, яростную, издевательски-какофоническую (хотя при этом упруго-ритмичную и, к вопросу о, очень четко структурированную), которой является этот спектакль от и до.
читать дальше(Прошу не путать с музыкой К спектаклю. Она вполне себе гармоничная, даже в поп-рок-диско-бордельных мелодиях заглавного Сохо, сопровождающих танец свободного секса и торжествующей вечеринки, а уж когда дело доходит до ослепительного, стереофонически-всеохватного, могуче-переливающегося, бесконечно-бездонного дуэта Теннанта и Скарборо в синем свете в первом акте и "закадрового" Моцарта в конце, ох... В общем, это тоже непередаваемо, куда в тощего Теныча впихнули этот концертный зал, будто у него грудная клетка Грега Луганиса в лучшие годы? ).
Нет, я именно о музыке спектакля. Катастрофически-отчаянного, бездонно-черного, убойно-смешного и неукротимо-балаганного на уровне тех времен, когда скоморохи и гаеры изображение содержимого гульфика чуть на голове не носили. Абсурдного до такой концентрации обсидианового мрака, что Беккет на пару с Пинтером и даже где-то местами Ионеско завистливо присвистывают и обругивают из авторской зависти. (Притом, что сам сюжет - отнюдь не сюрно-бессмысленный из серии "а вы знаете, как течет река, а мы не знаем, кого мы ждем", но об этом позже). Спектакля, в котором герой хочет всего (и имеет его) и на самом что ни на есть глубинном уровне не рад ничему, и несется внутри этого всего даже не как белка в колесе *которая хоть думает, что куда-то бежит*, а как случайно попавший в барабан стиральной машины посторонний предмет. Спектакля, где все доведено до крайности - и донжуанский разврат (какое там за кадром, какое там ухаживание, а лапанье за вторичные половые и минет прямо на сцене *разве что под одеялом* с полным звуковым сопровождением, совмещенным с произнесением текста - не хотите?), и влюбленность слуги в господина (причем здесь явно взаимная, и нет, это-таки не то, что вы подумали, и нет, не потому что они такие стеснительные ), и местная версия командора в виде статуи не то из Версаля, не то из Сент-Джеймс-Парка, не то из Летнего сада - на чОрной-чОрной повозке лондонского четырехколесного велорикши. В котором на оргию подают кофе любого типа (папе героя-злодея - эспрессо, девочкам - капучино, хотя казалось бы... даже здесь все наоборот, ога), а оскорбленную добродетель и защитников поруганной невесты представляют две крайних вариации сынов солнечной Африки (даром, что братья) - очкастый наивный ботаник и здоровенный качок, у которого мускулы заметнее лица и всегда под рукой нож. Спектакля, эпиграфом к которому можно поставить все ту же фразу из Щедрина: "Порок наказан, а добродетель... а где здесь добродетель-то?" - потому что правильные и нравственные фразы той самой обиженной невесты звучат - уж не знаю, нарочно это, подсознательно или как - неестественно-назидательно-беспомощно, а вот зато волна отчаяния и срывного гедонизма в никуда у главного персонажа сносит чем дальше, тем реальнее...
Короче, вы меня поняли. Сей перформанс можно любить, можно в него ухнуть, как в омут, можно брезгливо сморщиться от "модного депрессняка" или даже преисполниться гнева на разлагающую безнравственность и отсутствие предлагаемого выхода (как по мне, так они там местами как раз на обратную сторону выходят), плюс эксплуатация и все дела... но его нельзя пересказать, ибо музыку таки не перескажешь, а это реально она.
Поэтому - только так, разбросанными пунктами, несвязными и распадающимися, как состояние и личность все того же главного героя.
1. Вот недаром я не люблю современные пьесы. Как что хорошее (спасибо, мистер Марбер) - так обязательно сквозь него классика просвечивает. Это ж Мольер, мастерски адаптированный к нашим временам и местами местам . И Стэн-обслуга - конкретный такой Лепорелло (спасибо, мистер Скарборо), практично-беспринципно-двуличный шопипец (и в данном случае даже не ограниченный плебейским страхом перед аристократическим хозяином со шпагой, так что тут все гораздо бескорыстнее, несмотря на чек ) и реально, конкретно, физически неспособный порвать со своим геморроем на ножках, при этом полностью это осознающий: о, это его досадливо-философское смирение и почти тот же артистизм, что и у "подопечного", в восприятии любых неприятностей и выкручивании из любой очередной фигни... И принципиальный нищий, которого соблазняют богохульством, у нас нынче - слуга Аллаха (ну, тут господин автор слегка идеализирует, сдается мне, если бы такого в реале так попробовал подразнить любой донжуан, подозреваю, все закончилось бы не так мирно). И вообще для всего найдена рифма и эквивалент. Даже для гибели героя. Вполне себе, ммм, реалистической, несмотря на мистическое "средство доставки" (и это сочетание - тоже весьма для всего спектакля характерно). Ура, товарищи. Разве что сцену "лицемерного преображения" и ханжества донжуана убрали. Что, кстати, тоже важно.
2. Но этот контекст сильно снизил - и тоже, подозреваю, не без основания - градус злодейства нашего персонажа. Чьи похождения нынче вовсе не губят женщин (благо, ни монастырь, ни убийство блюдущими честь родственниками, ни позор во общих глазах нынче неактуален в целом, а уж в частности в Сохо - тут будут смеяться не только тапочки, а и местные урны), а удовольствие доставить могут.
3. Что, между прочим, нимало не меняет того факта, что герой вполне себе мерзок, конкретно так бездуховен (можно даже сказать, антидуховен) *хотяяя... впрочем, об этом чуть позже*, и абсолютно, можно сказать, вызывающе, ин юр фейс, бессовестно-эгоистичный презрительный юзер. Теннант себя не щадит ни на секунду, как физически (что он там делает на сцене, в какие узлы завязывается, какие не просто непристойные, а порой реально жалкие позы принимает, как сверкает тощими статями что в той же оргии, что в издевательской по отношению ко всем попытки драки *вообще бескостен там местами*), так и своего героя - морально. Щелястая ухмылка, расхлябанно-вихлявые движения, матово-невосприимчивый взгляд, восторженная хищность и дергано-ощеренная манера отпихивать всех обиженных, надоевших, использованных, пробегая между ними и перескакивая через (местами до буквального).
4. Но вот если бы только это все не пронизывала, не разъедала, не разлагала, как упомянутый (кто бы сомневался) в спектакле сифилис, так самая тоскливая, исступленная, безнадежная безрадостность, даже возбуждению, пляскам и погоням придающая оттенок какой-то гальванизации. Если бы эта его безудержная погоня за удовольствиями не выглядела ужасом перед одной мыслью остановиться хоть на минуту. Если бы его хоть что-то в этом мире радовало по-настоящему, а не просто отвлекало от той самой, мелькающей в остановившемся взгляде, кошмарной и бессмысленной пустоты. Если бы за любой гримасой не просвечивала брезгливость, а нормальный и естественный, хоть и мрачный, тон не появлялся лишь в обсуждении с вышеупомянутой статуей времени отбытия. Если бы не бросался в драку защищать кого попало с таким перепуганным восторгом, чуть ли не надеясь, что убьют (или хотя бы перехватить немного кайфа от жизни, вызванного страхом за нее).
И если бы ту самую "сцену лицемерия" не вывернули в пьесе и спектакле ровно наоборот. Чем им пользоваться, наш донжуан в монологе, достойном Дон-Кихота (только излечившегося и осознавшего правоту Карраско и тот факт, что рыцарские романы - выдумка) обличает его так, что, как сказало некогда Нашевсе АСП совсем в другой стране, "трещит набережная", в зал летят искры, а от и без того небогатого теловычитания персонажа и актера остается тень, темные провалы глаз и рта и острые края силуэта *а голос реально хватает за кишки*. Передергиваясь от брезгливости и бешенства. Корежась от одного слова "актер" (ой, Дэвид, я понимаю, что это у тебя образ, но можно оно не будет слишком уж сильно отражать твое внутреннее состояние и мысли? не надо думать и чувствовать, что дело твое - лживое и нестоящее, пожалуйста). Гневно и беспомощно требуя бог весть у кого ответа, где все же этот, мать его, смысл, и какого черта вообще. И вываливая в процессе и смысл собственного саморазрушения, и тот факт, что жить минутой и удовлетворяться, ммм, чисто практически - не метод, и... Нет, я не буду произносить слова "эсхатологический экзистенциализм". Блин, сорвалось все-таки.
5. Вот это я и имела в виду, говоря о том, что интенсификация цинизма в спектакле приводит к его противоположности. К невозможности жить (даже в самых сибаритских условиях) без чего-то еще. К тому, что (в отличие-таки от канона) эта версия донжуана оделяет-таки упертого нищего милостыней не "из человеколюбия", как издевался герой у Мольера (хотяяя...), а из, пускай извращенного, но уважения. И такие отдельные проговорочки, как его завистливое упоминание "integrity" этого последователя Аллаха или никак сюжетно не обозначенные, но абсолютно на месте находящиеся вспышки его вдохновения-ностальгии в пустом ночном Сохо, чье именование он почему-то предпочитает петь (все тем же офигенским голосом) - они во все это вписываются как родные. Как и героическая - не меньше - верность своему цинизму и образу жизни в конце. Ставшая в итоге его предательством, потому что какой же это цинизм...
6. Это уже третий раз Дэвид так страшно и мучительно умирает на сцене (а на этот раз еще под музыку и стробоскоп). Тен, что ты делаешь, прекрати. Я обычно не хожу к стейдж-дор, но теперь, даже после его ухода (уныривания, вообще-то) со сцены, рада, что вышло так, что пошла. Как-то спокойнее.
7. Финальная сцена почти дословно (но тоже несколько творчески) слизана с оригинала. И тоже села как родная.
8. Пусть снимают, гады. Хотя это не передашь, но хоть что-то. Опять же, Дэвид и Скарборо.
Вчера состоялась премьера спектакля Don Juan In Soho. Пошли первые фотографии поклонов и стэйдж дор, первые отклики. Шарю пао лентам, скачиваю, собираю, чувствуя жажду. Ах, как я соскучилась, как этого не хватало.
Пришла заказанная книга David Bowie Is. Это такое бумажное дополнение выставки. Огромный, красивый том, наполненный фотографиями и морем пояснений (английский мой, увы, слаб; словарь мне в руки!!). Да, дорого, но книга того стоит!!!
Погода две недели подряд радует. Тепло, солнце. И две недели, как ремонтируют подъезд: скоблили-смывали-заделывали-готовили под побелку-покраску. Нормальная работа, обученных всем этим дисциплинам, людей. Сколько им потребуется на завершение всех работ - неведомо, надеюсь, что на этой недели закончат.
читать дальшеАндрей Плахов В музее Ермоловой (Тверской бульвар, 11) открылась интересная выставка. Она посвящена спектаклю “Гамлет”, поставленному Андреем Тарковским в театре Ленкома 40 лет назад – в 1977-м -- по предложению Марка Захарова. Гамлета играл любимый Тарковским Анатолий Солоницын, Гертруду – Маргарита Терехова (как раз после триумфа “Зеркала”), Офелию – Инна Чурикова (единственный опыт сотрудничества режиссера и актрисы). Я сам – тогда студент ВГИКа -- был на этом спектакле! Но, в отличие от фильмов, его нельзя пересмотреть в первозданном виде. И вот, попав на выставку, я вспомнил все. И актерские работы, и декорации Тенгиза Мирзашвили, и музыку Эдуарда Артемьева (ее можно прямо на выставке услышать). Ожил сам дух позднего застойного времени, чреватого выплесками диссидентской энергии, мучительными размышлениями об интеллигенции и свободе, вине и жертве, плоти и душе. Вот, кстати, редкое описание спектакля от Алена Солнцева oteatre.info/ofeliya-inny-churikovoj/
Accidentally inverted the lineart but liked it better that way. Colours to come, but I had to pay tribute to the man who was a huge part of my teenage life.
В эфире только что прошла первая серия. (У меня привычка их называть "сериями", а не "эпизодами", поэтому, возможно, буду писать и так и так.) Так, что имеем? Пазл событий пока предстал разбитыми, разрозненными кусочками. Деталей много и надо удержать их в голове до следующей порции. И потихоньку складывать, подбирая края и формы... Сам эпизод эмоционально для меня оказался тих и спокоен (хотя новое преступление скручивает внутри в комок... ужас...). Самый первый кадр и - крупно - лицо жертвы. Очень похоже на начало первого сезона. Так, стоп. Надо вспомнить, а каким были первые кадры второго? Это не относится к новому делу, а к художественным решениям. Знакомые герои сильно изменились и внешне и внутренне. Время, время, время... Всех интересно рассматривать. Ну и добавились новые. Буду понемногу знакомиться.
Ну... понеслась!.. Теперь жизнь расписана на "от эпизода к эпизоду", с подведением сначала промежуточных, а затем и общих итогов. Ждали-ждали - дождались. Ура, товарищи.