Жизнь - это апельсин
Эта запись в ЖЖ для меня особенная. Нашла ее и прочитала незадолго по своего первого похода на трансляцию "Ричарда". Она подготовила и очень-очень помогла там, в зале.
Огромное спасибо автору за этот пост. Надеюсь, меня простят за самовольное перетаскивание.
О "Ричарде II": gerynych.livejournal.com/499743.html#comments
12 окт, 2013 в 17:13
«Ричард II». Впечатления от первого показа.
Это даже не рецензия, а сумбурный поток впечатлений. После второго (третьего, четвертого… у меня много еще просмотров) возможно, допишу еще.
читать дальше
Начало. Пустая сцена. Задник оформлен панелями с длинными, тонкими, свисающими до самого пола цепочками. На них проецируется зал с колоннадой, что создает глубину и выглядит очень реалистично. Посередине сцены – гроб Глостера. На нем возлежит скорбящая женщина – полное впечатление, что это скульптура (ан нет, это была актриса – герцогиня Глостерская). На хорах вверху поют скорбную мелодию трио девушек.
Входят действующие лица. Гант, Генрих, Маубрэй… Все скорбно стоят вокруг гроба.
Вдруг раздаются бравурные трубы и входит он. Король Ричард со свитой. Все это – удар по глазам и мозгам конечно: распущенная грива волос, ослепительно золотая корона, золотое длинное одеяние, перстни на руках и крашеные золотом ногти. Но даже если убрать все золото (вся позолота, собственно, и слетит во втором акте) – все равно это – КОРОЛЬ. В осанке, в движениях, в жестах, взглядах и повороте головы. Как удается тонкому стройному Дэвиду выглядеть так величественно-царственно?..
Кликабельна
Гроб Глостера будет отзеркален в последней сцене, когда Омерль, убивший Ричарда, вытаскивает гроб с его телом (самого Дэвида там не было, конечно, его так легко не утащишь)), и бросает перед Генрихом. Вообще, тут многое двоится и зеркалится.
Изгоняемый Генрих целует землю, которую покидает и прощание его выглядит угрозой. И Ричард, вернувшийся из Ирландского похода, целует родную землю. Но как! Он скидывает сапоги, бежит, как ребенок (по сюжету там морской берег и клянусь, я просто ВИДЕЛА этот берег, - так здорово сыграл Дэвид), с удовольствием щупая песок ногами, нежно касаясь его тонкими пальцами.
Фавориты льстиво хлопают Ричарду на любую его изящную реплику – потом так же будут хлопать Генриху его брутальные соратники, лыбясь его незамысловатым шуткам.
Кликабельна
Ричард внезапно, властно и царственно целует в губы Болингброка, как бы даруя ему тем свое «прощение» - скостил ссылку на четыре года. А позже, уже раздавленный Ричард, которому грозит низложение, скинув корону и царскую тогу, целует в губы Омерля, который плачет над позором короля, - целует утешительно и по-дружески. Оба поцелуя просто шикарны и пусть заткнутся все идиоты, которые усмотрели в этом… уж не знаю, что.
Генрих и Маубрэй бросают друг другу перчатки в самом начале пьесы – и в конце это доведено до гротеска, когда, в стремлении заслужить благосклонность нового короля, придворные наперебой обмениваются бросками перчатками. Зал смеялся в этот момент.
Кликабельна
* * *
После фильма с Уишоу, да и после текста, как-то никак не ожидаешь ТАКОГО Ричарда.
Он элегантный до изнеженности (ох, эти золотые ногти!), он сибарит (сценка, когда он в своих покоях общается с фаворитами, небрежно переодеваясь, отхлебывая вино, глотая виноград – все это одновременно легко произнося вслух свои безумные планы и мысли), он сумасбродный, он циничный, он жестокий, он стремительный, как ртуть и в своих желаниях, и в своих движениях, и в своих эмоциях. Но за всем этим чувствуется мощный ум и огромная внутренняя сила. Он держится с таким достоинством вплоть до самого конца, что перед ним невольно хочется склонить колено – повинуюсь, мой король. Даже в лохмотьях и цепях – король до конца.
Когда он отдает корону Генриху – босой, простоволосый, в белой рубашке – Генрих выглядит перед ним просто тупым воякой-кабаном, и Ричард глядит на него, как на вошь. И видно, что Генриху не по себе от этого взгляда, как он не кривит рот из-за «кривляний» низложенного короля (все это представление с разбитым зеркалом).
Кликабельна
О нет, он не кривляется. Ричард играет безумие - и тут он становится каким-то… Гамлетом. Гамлетом – но без нравственной составляющей, которая заставляла его корчиться в сомнениях. Ричарда не мучает совесть – он прекрасно знал, знает и будет знать, что он делает. Ни раскаянья, ни смирения – лишь потрясение и боль от предательства подхалимов, гибели друзей, утраты того, что он по праву считает своим.
Когда он узнает о том, что Генрих обезглавил его друзей, он подносит руку к губам (да, да, пальцы в перстнях, золотые ногти), и только дрожь этой руки выдает, какой это удар для него. Эмоции кипят внутри, лишь изредка выплескиваясь, как протуберанцы. Гамлет был весь напряженный нерв. Ричард – вулкан, в котором внутри кипит лава. Он даже в темнице, расправляясь с врагами, не теряет головы. Голос слабеет, только когда он получает удар в спину – от Омерля, от друга, который оплакивал его падение и которого он целовал.
Похоже на принца Датского еще и тем, что Ричард тут получился внезапный интеллектуал. Его острый ум выражается в тонких словесных играх, его речь полна и иронии, и намеков, и метафор. Он определенно на голову выше всего своего окружения – и поэтому не может не смотреть даже на самых близких людей без обоснованного чувства превосходства и толики презрения. Он хорошо знает им цену. Он не слишком высоко ставит их, высмеивая просто в лицо. И особенно ему противен тупой напор животной силы, который олицетворяет кабан Болингброк сотоварищи.
И хотя Ричард совершает откровенно мудаческие поступки с самого начала, невозможно не восхищаться его непробиваемой уверенностью в том, что он ИМЕЕТ ПРАВО. Этим как-то… заражаешься, проникаешься, и к концу мне был до жути противен чертов Болингброк, и я (думаю, и весь зал), горячо переживали за Ричарда. Какой бы он ни был мудак – но если с ним поступают ТАК, какое оправдание может быть у нового короля? Благие цели, быть может, но дурные средства. И красота и достоинство, с которым Ричард переносит это поругание, делают его … лучше соперника. Недаром в конце он, снова в своей белоснежной сорочке в пол, немым укором-привидением появляется рядом с троном, на который с чувством вины смотрит Генрих.
Кстати, это ирония истории – говорят, последнее что видел Генрих, умирая в Иерусалимской часовне,– это потолок с изображением герба и инициалов Ричарда…
* * *
Еще раз о мастерстве Дэвида. О чем мы с Дораном )) не устаем говорить. Шекспировский текст, четырехсотлетние вычурные строки чудесным образом у него на устах превращаются в свободную, ироничную, легко бегущую СОВРЕМЕННУЮ речь. Зал ржал на многих его репликах, даже в самых трагичных монологах. Я не видела другого актера, который мог бы так подавать Шекспира. Это не Шекспир, это не король умерший в XIV веке, - это живой человек, который только что сложил эти строки в голове и вот теперь произносит их так же естественно, как дышит.
* * *
Еще из неожиданных трактовок - внезапно герцог Йоркский оказался комичной фигурой. Может, актер (он играл Полония в Гамлете) просто не может по-другому? Но по тексту я никак не ожидала, что буду над ним хихикать. Он довольно ключевая и не самая развеселая фигура.
* * *
Костюмы. Они лаконичны, но так чудесно подобраны ткани, что они тоже играют. То они лежат тяжелыми складками, словно со старинных гравюр. То легко струятся за стремительным Ричардом, который широко шагает, и волосы летят у него за спиной… В первой части он меняет несколько нарядов, один шикарней и изящней другого. Во второй части он в белой рубахе в пол и босиком. В конце, в темнице, эта рубаха уже изношена и изгваздана до невозможности, и волосы спутаны, но голову он все равно держит высоко, а в глазах все равно ум и страсть.
* * *
Декорации. Собственно, главное прекрасное решение я уже описала – эти длиннющие «занавеси» из тонких цепей, свешивающихся с потолка. И на них в разных сценах проецируется разное: то эмблема Ричарда – олень, то кусты, то своды собора.
Поперек всей сцены проходит металлический трап – на нем стоит трон, с него Ричард сдается Болингброку, на нем, свесив ноги, утешает, обнимает и целует Омерля. Омерля, который его убьет.
В последней сцене Ричарда, в темнице, все было сделано так. Вся центральная часть сцены поднялась – и оказалась с исподу зеркальной, так что было видно лежащего на дне ямы Ричарда в цепях. Потом, начиная говорить, он встает, над сценой появляется голова (что с первого ряда выглядит довольно забавно)), потом - по пояс.
* * *
Это было самое первое представление «Ричарда II» Грегори Дорана в Стратфорде на Эйвоне, 10 октября 2013 года. Зал хлопал бурно, но мало – актеры вышли на поклоны всего два раза. Были и крики браво, и люди аплодировали стоя. Но мне кажется, зал мог бы отреагировать сильнее. Может, все были слишком потрясены?..
Но все искупается выражением лица Дэвида, когда он вышел в первый раз. Он улыбался немного устало, но это была явственно «уфф, вроде все получилось!» улыбка. Да, Дэвид, ПОЛУЧИЛОСЬ.
Огромное спасибо автору за этот пост. Надеюсь, меня простят за самовольное перетаскивание.
О "Ричарде II": gerynych.livejournal.com/499743.html#comments
12 окт, 2013 в 17:13
«Ричард II». Впечатления от первого показа.
Это даже не рецензия, а сумбурный поток впечатлений. После второго (третьего, четвертого… у меня много еще просмотров) возможно, допишу еще.
читать дальше
Начало. Пустая сцена. Задник оформлен панелями с длинными, тонкими, свисающими до самого пола цепочками. На них проецируется зал с колоннадой, что создает глубину и выглядит очень реалистично. Посередине сцены – гроб Глостера. На нем возлежит скорбящая женщина – полное впечатление, что это скульптура (ан нет, это была актриса – герцогиня Глостерская). На хорах вверху поют скорбную мелодию трио девушек.
Входят действующие лица. Гант, Генрих, Маубрэй… Все скорбно стоят вокруг гроба.
Вдруг раздаются бравурные трубы и входит он. Король Ричард со свитой. Все это – удар по глазам и мозгам конечно: распущенная грива волос, ослепительно золотая корона, золотое длинное одеяние, перстни на руках и крашеные золотом ногти. Но даже если убрать все золото (вся позолота, собственно, и слетит во втором акте) – все равно это – КОРОЛЬ. В осанке, в движениях, в жестах, взглядах и повороте головы. Как удается тонкому стройному Дэвиду выглядеть так величественно-царственно?..
Кликабельна
Гроб Глостера будет отзеркален в последней сцене, когда Омерль, убивший Ричарда, вытаскивает гроб с его телом (самого Дэвида там не было, конечно, его так легко не утащишь)), и бросает перед Генрихом. Вообще, тут многое двоится и зеркалится.
Изгоняемый Генрих целует землю, которую покидает и прощание его выглядит угрозой. И Ричард, вернувшийся из Ирландского похода, целует родную землю. Но как! Он скидывает сапоги, бежит, как ребенок (по сюжету там морской берег и клянусь, я просто ВИДЕЛА этот берег, - так здорово сыграл Дэвид), с удовольствием щупая песок ногами, нежно касаясь его тонкими пальцами.
Фавориты льстиво хлопают Ричарду на любую его изящную реплику – потом так же будут хлопать Генриху его брутальные соратники, лыбясь его незамысловатым шуткам.
Кликабельна
Ричард внезапно, властно и царственно целует в губы Болингброка, как бы даруя ему тем свое «прощение» - скостил ссылку на четыре года. А позже, уже раздавленный Ричард, которому грозит низложение, скинув корону и царскую тогу, целует в губы Омерля, который плачет над позором короля, - целует утешительно и по-дружески. Оба поцелуя просто шикарны и пусть заткнутся все идиоты, которые усмотрели в этом… уж не знаю, что.
Генрих и Маубрэй бросают друг другу перчатки в самом начале пьесы – и в конце это доведено до гротеска, когда, в стремлении заслужить благосклонность нового короля, придворные наперебой обмениваются бросками перчатками. Зал смеялся в этот момент.
Кликабельна
* * *
После фильма с Уишоу, да и после текста, как-то никак не ожидаешь ТАКОГО Ричарда.
Он элегантный до изнеженности (ох, эти золотые ногти!), он сибарит (сценка, когда он в своих покоях общается с фаворитами, небрежно переодеваясь, отхлебывая вино, глотая виноград – все это одновременно легко произнося вслух свои безумные планы и мысли), он сумасбродный, он циничный, он жестокий, он стремительный, как ртуть и в своих желаниях, и в своих движениях, и в своих эмоциях. Но за всем этим чувствуется мощный ум и огромная внутренняя сила. Он держится с таким достоинством вплоть до самого конца, что перед ним невольно хочется склонить колено – повинуюсь, мой король. Даже в лохмотьях и цепях – король до конца.
Когда он отдает корону Генриху – босой, простоволосый, в белой рубашке – Генрих выглядит перед ним просто тупым воякой-кабаном, и Ричард глядит на него, как на вошь. И видно, что Генриху не по себе от этого взгляда, как он не кривит рот из-за «кривляний» низложенного короля (все это представление с разбитым зеркалом).
Кликабельна
О нет, он не кривляется. Ричард играет безумие - и тут он становится каким-то… Гамлетом. Гамлетом – но без нравственной составляющей, которая заставляла его корчиться в сомнениях. Ричарда не мучает совесть – он прекрасно знал, знает и будет знать, что он делает. Ни раскаянья, ни смирения – лишь потрясение и боль от предательства подхалимов, гибели друзей, утраты того, что он по праву считает своим.
Когда он узнает о том, что Генрих обезглавил его друзей, он подносит руку к губам (да, да, пальцы в перстнях, золотые ногти), и только дрожь этой руки выдает, какой это удар для него. Эмоции кипят внутри, лишь изредка выплескиваясь, как протуберанцы. Гамлет был весь напряженный нерв. Ричард – вулкан, в котором внутри кипит лава. Он даже в темнице, расправляясь с врагами, не теряет головы. Голос слабеет, только когда он получает удар в спину – от Омерля, от друга, который оплакивал его падение и которого он целовал.
Похоже на принца Датского еще и тем, что Ричард тут получился внезапный интеллектуал. Его острый ум выражается в тонких словесных играх, его речь полна и иронии, и намеков, и метафор. Он определенно на голову выше всего своего окружения – и поэтому не может не смотреть даже на самых близких людей без обоснованного чувства превосходства и толики презрения. Он хорошо знает им цену. Он не слишком высоко ставит их, высмеивая просто в лицо. И особенно ему противен тупой напор животной силы, который олицетворяет кабан Болингброк сотоварищи.
И хотя Ричард совершает откровенно мудаческие поступки с самого начала, невозможно не восхищаться его непробиваемой уверенностью в том, что он ИМЕЕТ ПРАВО. Этим как-то… заражаешься, проникаешься, и к концу мне был до жути противен чертов Болингброк, и я (думаю, и весь зал), горячо переживали за Ричарда. Какой бы он ни был мудак – но если с ним поступают ТАК, какое оправдание может быть у нового короля? Благие цели, быть может, но дурные средства. И красота и достоинство, с которым Ричард переносит это поругание, делают его … лучше соперника. Недаром в конце он, снова в своей белоснежной сорочке в пол, немым укором-привидением появляется рядом с троном, на который с чувством вины смотрит Генрих.
Кстати, это ирония истории – говорят, последнее что видел Генрих, умирая в Иерусалимской часовне,– это потолок с изображением герба и инициалов Ричарда…
* * *
Еще раз о мастерстве Дэвида. О чем мы с Дораном )) не устаем говорить. Шекспировский текст, четырехсотлетние вычурные строки чудесным образом у него на устах превращаются в свободную, ироничную, легко бегущую СОВРЕМЕННУЮ речь. Зал ржал на многих его репликах, даже в самых трагичных монологах. Я не видела другого актера, который мог бы так подавать Шекспира. Это не Шекспир, это не король умерший в XIV веке, - это живой человек, который только что сложил эти строки в голове и вот теперь произносит их так же естественно, как дышит.
* * *
Еще из неожиданных трактовок - внезапно герцог Йоркский оказался комичной фигурой. Может, актер (он играл Полония в Гамлете) просто не может по-другому? Но по тексту я никак не ожидала, что буду над ним хихикать. Он довольно ключевая и не самая развеселая фигура.
* * *
Костюмы. Они лаконичны, но так чудесно подобраны ткани, что они тоже играют. То они лежат тяжелыми складками, словно со старинных гравюр. То легко струятся за стремительным Ричардом, который широко шагает, и волосы летят у него за спиной… В первой части он меняет несколько нарядов, один шикарней и изящней другого. Во второй части он в белой рубахе в пол и босиком. В конце, в темнице, эта рубаха уже изношена и изгваздана до невозможности, и волосы спутаны, но голову он все равно держит высоко, а в глазах все равно ум и страсть.
* * *
Декорации. Собственно, главное прекрасное решение я уже описала – эти длиннющие «занавеси» из тонких цепей, свешивающихся с потолка. И на них в разных сценах проецируется разное: то эмблема Ричарда – олень, то кусты, то своды собора.
Поперек всей сцены проходит металлический трап – на нем стоит трон, с него Ричард сдается Болингброку, на нем, свесив ноги, утешает, обнимает и целует Омерля. Омерля, который его убьет.
В последней сцене Ричарда, в темнице, все было сделано так. Вся центральная часть сцены поднялась – и оказалась с исподу зеркальной, так что было видно лежащего на дне ямы Ричарда в цепях. Потом, начиная говорить, он встает, над сценой появляется голова (что с первого ряда выглядит довольно забавно)), потом - по пояс.
* * *
Это было самое первое представление «Ричарда II» Грегори Дорана в Стратфорде на Эйвоне, 10 октября 2013 года. Зал хлопал бурно, но мало – актеры вышли на поклоны всего два раза. Были и крики браво, и люди аплодировали стоя. Но мне кажется, зал мог бы отреагировать сильнее. Может, все были слишком потрясены?..
Но все искупается выражением лица Дэвида, когда он вышел в первый раз. Он улыбался немного устало, но это была явственно «уфф, вроде все получилось!» улыбка. Да, Дэвид, ПОЛУЧИЛОСЬ.
@темы: Впечатления, RSC, "Ричард II", Шекспир, Дэвид Тэннант